- Чертовски досадно, - сказал лейтенант, - что у нас нет фотографий.
Его взгляд скользнул по стене к фото Джеймса Калвера, разыскиваемого в Соединенных Штатах за ограбление банка и убийство. Грубое асимметричное лицо, снятое в двух ракурсах; описание разослано по всем полицейским участкам Центральной Америки; низкий лоб и фанатичный застывший взгляд. Лейтенант смотрел на фото с сожалением: у этого человека было мало шансов добраться до юга. Скорее всего, его поймают в какой-нибудь забегаловке - в Хуаресе, или Пьедрас-Негросе, или в Ногалесе.
- Он говорит, что фотография у нас есть, - простонал шеф, - а-а-а, зуб!
Он пытался достать что-то из заднего кармана брюк, но мешала кобура. Лейтенант нетерпеливо постукивал начищенным сапогом.
- Вот! - сказал начальник.
Множество людей сидело вокруг стола: девочки в белых муслиновых платьях, растрепанные пожилые женщины с озабоченными лицами; на заднем плане виднелись несколько мужчин со смущенными и беспокойными взглядами. Все лица состояли из мелких точек: это была снятая много лет назад газетная фотография праздника в честь первого Причастия; в окружении женщин сидел моложавый мужчина - судя по воротничку, католический священник.
Легко было представить, как в удушливой атмосфере заботы и почтения его угощают лакомствами, сбереженными к этому дню. Он восседал здесь - полный, с глазами навыкате, и отпускал безобидные шуточки.
- Это снято много лет назад, - сказал шеф.
- Он похож на всех прочих, - ответил лейтенант.
Фотография была нечеткой, замусоленной, и все-таки на ней хорошо был виден гладко выбритый и тщательно припудренный подбородок, который был слишком полным для его лет. Он рано узнал светлые стороны жизни: уважение окружающих, обеспеченность. Избитые благочестивые слова на языке, шуточки, помогающие налаживать отношения, готовность принимать почести от людей… Счастливый человек! Органическая ненависть, какая бывает у собаки при встрече с чужой собакой, зашевелилась в животе у лейтенанта.
- Мы уже пять раз его расстреливали! - сказал он.
- Губернатор получил рапорт… на прошлой неделе он пытался удрать в Веракрус.
- Чем занимаются краснорубашечники, если он сюда добрался?
- Конечно же, они упустили его. Чистая случайность, что он не попал на пароход.
- Куда он делся?
- Найден его мул. Губернатор говорит, что его надо взять во что бы то ни стало в этом месяце. До дождей.
- Где был его приход?
- Консепсьон и окрестные деревни. Но он уехал оттуда уже несколько лет назад.
- Что-нибудь о нем известно?
- Он может сойти за гринго. Шесть лет провел в одной американской семинарии. Больше я ничего не знаю. Родился в Кармене, сын лавочника. Такие данные нам едва ли помогут.
- По-моему, все они на одно лицо, - сказал лейтенант. Что-то вроде ужаса охватило его, когда он взглянул на белые муслиновые платья - он вспомнил запах ладана в церквах его детства, свечи, кружева и самодовольство. Непомерные требования, идущие со ступеней алтаря от людей, которые не понимали, что такое жертва. Старые крестьяне становились на колени перед священными статуями с крестообразно простертыми руками; измученные долгим трудом на плантациях, они здесь еще больше умерщвляли плоть. А священник обходил их с тарелкой для пожертвований, принимая их сентаво, распекая за пустячные грешки, которыми они доставляли себе маленькие радости, и ничем не жертвуя сам, кроме, разве, плотских утех. "Но ведь это нетрудно, - подумал лейтенант. - Совсем нетрудно". - Сам он не нуждался в женщинах. Он сказал:
- Мы поймаем его! Это только вопрос времени.
- Мои зубы! - снова заныл шеф. - Всю жизнь отравили. Сегодня меня отпускало самое большее на полчаса.
- Вам следует сменить зубного врача.
- Все они одинаковы.
Лейтенант взял фотографию и приколол ее на стену. Джеймс Калвер, грабитель банка и убийца, уставился на праздник первого Причастия, повернувшись к нему своим жестким профилем.
- Во всяком случае, это настоящий мужчина, - сказал лейтенант одобрительно.
- Кто?
- Этот гринго.
- А вы слышали, что он сделал в Хьюстоне? - спросил шеф. - Удрал с десятью тысячами долларов, застрелил двух полицейских. В каком-то смысле даже лестно иметь дело с такими людьми. - Шеф яростно прихлопнул москита.
- Человек вроде этого, - сказал лейтенант, - не причиняет особого вреда. Ну, погибло несколько человек - все мы умрем. Деньги? Кто-то же должен их тратить. Больше пользы мы приносим, когда ловим одного из тех.
Он стоял в побеленной комнате с видом достойного, мыслящего человека, в сапогах, надраенных до блеска, исполненный желчности. Было что-то бескорыстное, почти добродетельное в его стремлении поймать холеного уважаемого гостя, посетившего праздник первого причастия.
- Он, должно быть, дьявольски хитер, - уныло сказал шеф, - если ускользал столько лет.
- Это смог бы любой, - ответил лейтенант. - Мы за них не брались как следует, если не считать тех случаев, когда они сами шли к нам в руки. А вообще-то, я мог бы поручиться, что добуду этого человека в пределах месяца, если бы…
- Если бы что?
- Если бы у меня было достаточно полномочий.
- Легко говорить! - сказал шеф. - Что бы вы могли сделать?
- Штат небольшой: на севере - горы, на юге - море. Я бы все обыскал, как обыскивают улицу - дом за домом.
- Легко сказать! - невнятно простонал шеф, прижимая ко рту платок.
Неожиданно лейтенант произнес:
- Я скажу вам, что бы я стал делать. Я бы взял по человеку из каждой деревни штата в качестве заложника. Если местные жители не донесут на этого человека, когда тот появится, заложники будут расстреляны. И тогда мы возьмем следующих.
- Погибнет много народу.
- Игра стоит свеч! Навсегда избавимся от этих людей, - сказал лейтенант, и в его словах послышалось ликование.
- А знаете, - сказал шеф, - в этом что-то есть.
* * *
Лейтенант шел к себе через город мимо домов с опущенными жалюзи. Вся его жизнь прошла тут: здание Синдиката рабочих и крестьян было когда-то школой. Он сделал усилие, чтобы прогнать эти безрадостные воспоминания. Весь город изменился - на месте собора была асфальтированная спортплощадка, и теперь на холме близ кладбища стояли железные качели, словно виселицы, под лунным светом. У новых детей будут новые воспоминания: ничто и никогда не останется неизменным. Когда он шел, внимательно всматриваясь в окружающее, он чем-то напоминал священника. Так богослов обозревает заблуждения минувших веков, чтобы снова сразиться с ними.
Он достиг своего пристанища. Дома были все одноэтажные, побеленные, построенные вокруг внутренних двориков с фонтанчиками и небольшими клумбами. Окна, выходящие на улицу, забраны решеткой. В комнате лейтенанта стояла кровать, устроенная из старых ящиков, с соломенным тюфяком, подушкой и простыней. На стене висел портрет президента и календарь, а на кафельном полу стояли стол и кресло-качалка. При свете свечи все выглядело сурово, как тюремная камера или келья монаха.
Лейтенант сел на кровать и стал стягивать сапоги. Был час молитвы. Черные жуки ударялись о стены так громко, словно взрывались хлопушки. Больше десятка их ползало со сломанными крыльями по кафелю.
Он приходил в ярость от мысли, что есть еще в штате люди, которые веруют в любящего, милосердного Бога. Существуют мистики, которые говорят, что имели опыт непосредственной близости Бога. Он тоже был мистиком, но его опыт говорил о пустоте. Это была полная уверенность в существовании гибнущего, остывающего мира, человеческих существ, которые возникли из животных безо всякой цели. Он это знал.
Он улегся на кровать в рубашке и бриджах и задул свечу. Жара стояла в комнате, подобно врагу. Вопреки своим ощущениям, он верил в ледяную пустоту космических пространств. Где-то играло радио; музыка из Мехико или, возможно, даже из Лондона или Нью-Йорка просачивалась в этот глухой, заброшенный штат. Это казалось лейтенанту уязвимым местом обороны; здесь была его земля, и он оградил бы, обнес бы ее, если бы мог, стальными стенами, пока не искоренил бы все, что напоминало о той жизни, которая когда-то окружала его печальное детство. Он хотел разрушить все, остаться одному, вообще безо всяких воспоминаний. Жизнь началась всего пять лет назад.
Лейтенант лежал на спине с открытыми глазами, а жуки со звуком выстрела ударялись в потолок. Он вспомнил священника, которого расстреляли краснорубашечники на холме у кладбищенской стены, тоже маленького, тучного человечка с глазами навыкате. Он был епископом и думал, что это его защитит: он слегка презирал низших клириков и все время указывал на свой сан. Только перед самым концом он вспомнил о молитве. Опустился на колени, и ему дали некоторое время для последнего покаяния. Лейтенант наблюдал: этого дела ему не поручали. Всего они расстреляли пятерых священников. Двое или трое успели бежать, архиепископ жил в безопасности в Мехико, а один священник подчинился приказу губернатора, требовавшего от клириков вступления в брак. Он жил теперь близ реки со своей домохозяйкой. Это, конечно, было хорошее решение: оставить его живым свидетельством слабости их веры. Это доказывало ложь всего, что они делали в прошлом. Потому что, если бы они действительно верили в рай или ад, они бы не отказались от краткой муки здесь в обмен на огромность… Лежа на своей жесткой постели в сырой и жаркой комнате, лейтенант не испытывал никакого сочувствия к слабостям плоти.