Река медленно текла к морю среди банановых плантаций. "Генерал Обрегон" причалил к берегу, и с него сгружали пиво - с сотню ящиков уже стояло штабелями на набережной. Мистер Тенч остановился в тени таможенного здания и подумал: "Зачем я здесь?". Пекло выжгло ему память. Он собрал горькую слюну и с отчаянием плюнул в солнце. Потом сел на ящик и стал ждать. Все равно делать было нечего: до пяти к нему никто не придет.
"Генерал Обрегон" был длиной ярдов в тридцать. Несколько футов сломанных поручней, одна спасательная лодка, колокол, висевший на гнилом канате, керосиновый фонарь на носу - похоже, он продержится в Атлантике еще года два-три, если только его не настигнет в заливе северный ветер. Но тогда уж ему, разумеется, крышка. Впрочем, это не имело значения: каждый, кто покупал билет, тем самым приобретал и страховку. С полдюжины пассажиров стояли среди связанных за ноги индюков и глазели, перегнувшись через поручни, на порт: на склады, пустые, выжженные улицы с зуболечебницами и парикмахерскими.
Мистер Тенч услышал за спиной скрип револьверной кобуры и обернулся. На него злобно смотрел таможенный инспектор. Он что-то сказал, но мистер Тенч не понял что.
- Простите? - сказал он.
- Мои жубы! - прошамкал таможенник.
- О, - ответил мистер Тенч. - Зубы? Разумеется!
Человек был без зубов, поэтому не мог внятно говорить. Мистер Тенч вырвал их все до единого. Его снова стало тошнить: что-то было не так - глисты, дизентерия?
- Скоро будут готовы! Сегодня к вечеру, - сказал он наобум.
Это было, конечно, нереально, но так он жил, вечно все откладывая. Клиент был удовлетворен. Может быть, он забудет, а если нет - что поделаешь? Он заплатил вперед. Таков был весь мир мистера Тенча: жара, беспамятство, откладывание на завтра, деньги вперед, если возможно, - за что?
Он посмотрел на медленную реку: акулий хвост, как перископ, двигался к устью. Годами корабли садились здесь на мель, и теперь они служили укреплением берега; их дымовые трубы наклонились и, точно пушки, целились в какую-то далекую цель за банановыми деревьями и болотами.
Мистер Тенч подумал: "Баллон с эфиром, чуть не забыл!" Разинув рот, он принялся угрюмо считать бутылки "Сервесы Монтесумы". 140 ящиков. 12 на 140; липкая слюня скопилась во рту. 12 на 4 = 48.
- Боже, какая хорошенькая! - воскликнул он по-английски. - 1200, 1680… - Он сплюнул и с вялым интересом стал рассматривать девушку на носу "Генерала Обрегона"; у нее недурная фигурка; глаза, конечно, слишком черные, во рту блестел непременный золотой зуб, но все же в ней было что-то свежее и юное. 1680 бутылок по одному песо за каждую…
Кто-то прошептал по-английски:
- Что вы сказали?
Мистер Тенч резко обернулся.
- Вы англичанин? - с изумлением спросил он, но, увидев круглое худое лицо, заросшее трехдневной щетиной, изменил вопрос: - Вы говорите по-английски?
- Да, - ответил тот; он немного говорит по-английски.
Он стоял неподвижно в тени, маленький человечек в поношенном темном городском костюме с чемоданчиком в руках. Под мышкой у него торчал роман: на грубо размалеванной обложке была изображена любовная сцена.
- Простите, я думал, вы обратились ко мне, - сказал он. У него были глаза навыкате; казалось, он охвачен робким весельем, будто празднует свой день рождения… в одиночестве.
Мистер Тенч сплюнул густую слюну.
- Что я такое сказал? - Он не мог вспомнить.
- Вы сказали: "Боже, какая хорошенькая".
- Что я имел в виду? - Тенч взглянул на безжалостное небо. Гриф парил там, словно наблюдатель. - Что? Наверное, эту девушку! Нечасто увидишь такую хорошенькую в этих краях. Одну-две в год.
- Она слишком молода…
- Я ничего такого не имел в виду, - устало сказал Тенч. - Может же человек просто посмотреть! Уже пятнадцать лет я живу один…
- Здесь?
- Тут рядом…
Некоторое время они молчали; тень от здания таможни, как стрелка часов, переместилась на несколько дюймов ближе к реке. Гриф немного сдвинулся с места.
- Вы с парохода? - спросил мистер Тенч.
- Нет.
- Уезжаете?
Маленькому человечку, видно, не хотелось отвечать на этот вопрос, но, будто оправдываясь, он пояснил:
- Я просто смотрел. Пароход наверное скоро отойдет?
- Через несколько часов, - сказал мистер Тенч. - На Веракрус.
- Он никуда не заходит?
- Куда ему заходить? - ответил Тенч. - А на чем вы приехали?
Незнакомец ответил неопределенно:
- На каноэ.
- У вас плантация?
- Нет.
- Приятно слышать английскую речь. Вы выучили английский в Штатах?
Человек кивнул. Он был не слишком разговорчив.
- Эх, что бы я дал, чтобы очутиться там! - сказал мистер Тенч. В голосе его прозвучала глубокая тоска. - В вашем чемоданчике случайно не найдется чего-нибудь выпить? Кое-кто из ваших - я знал одного-двух - держит спиртное в лечебных целях.
- Только в лечебных, - сказал человек.
- Вы врач?
Тот покосился на Тенча красными воспаленными глазами:
- Вы меня сочтете знахарем…
- Патентованные снадобья? Живи и давай жить другим? - сказал мистер Тенч.
- А вы что, уезжаете?
- Нет, я пришел сюда за… впрочем, это не важно… - Он приложил руку к животу и сказал:
- У вас нет какого-нибудь средства от… э-э… Черт, не знаю от чего. Проклятая страна. Вы не вылечите меня… Никто не вылечит…
- Вы хотите вернуться домой?
- Дом, - сказал мистер Тенч. - Мой дом здесь. Вы знаете, каков курс песо в Мехико? Четыре за доллар. Четыре, о Боже! Ora pro nobis.
- Вы что - католик?
- Нет, нет, это просто присказка. Ни во что такое я не верю. - И добавил без всякой связи: - Слишком жарко…
- Думаю, надо где-нибудь присесть…
- Пойдемте ко мне, - сказал мистер Тенч. - У меня есть запасной гамак. Пароход отойдет еще не скоро. Если вы хотите его проводить.
- Мне нужно было повидать одного человека, - сказал незнакомец. - Его фамилия Лопес.
- Э, да они его расстреляли несколько недель назад, - сказал мистер Тенч.
- Он умер?
- Вы знаете, как здесь это просто делается. Он был вашим другом?
- Нет, нет, - ответил человек поспешно. - Просто друг моего друга.
- Да… Так вот, - сказал Тенч. Он снова собрал всю горечь во рту и выплюнул ее на знойное солнце. - Говорят, он помогал этим… неблагонадежным… бежать. Теперь его девчонка живет с начальником полиции.
- Его девчонка? Вы имеете в виду его дочь?
- Он не был женат. Я имею в виду девицу, с которой он жил. - Мистер Тенч на миг удивился выражению лица незнакомца и снова сказал: - Вы знаете, как это бывает… - Он глянул на "Генерала Обрегона". - А эта - лакомый кусочек… Конечно, года через два она станет похожей на всех остальных. Толстой и глупой. О Боже, как хочется выпить! Ora pro nobis.
- У меня есть немного бренди, - сказал незнакомец.
Мистер Тенч взглянул на него удивленно:
- Где?
Изможденный незнакомец засунул руку в карман - должно быть, там находилась причина его нервозной веселости. Тенч схватил его за запястье:
- Осторожнее, - сказал он. - Только не здесь.
Он взглянул туда, где в полоске тени сидел на пустой корзине часовой с винтовкой.
- Пойдемте ко мне!
- Мне хотелось бы посмотреть, как отправляется пароход… - сказал маленький человек с неохотой.
- Он отойдет через несколько часов! - снова заверил его мистер Тенч.
- Через несколько часов? Точно? На солнце так печет!
- Пойдем лучше ко мне домой.
Домом назывались четыре стены, в которых он спал. Настоящего дома у него никогда здесь не было. Они направились через маленькую, сожженную солнцем площадь, где высился покойный генерал, позеленевший от сырости, и стояли под пальмами ларьки с газированной водой. Настоящий же дом лежал, словно цветная открытка в куче других открыток, - переберите пачку, и вы найдете. Ноттингем - город в метрополии, где он родился, несколько благополучных лет в Саутенде. Отец Тенча тоже зубной врач, и первое его воспоминание было о том, как он нашел в корзинке для бумаг выброшенный гипсовый слепок беззубых челюстей, похожий на окаменелости из Дорсета - неандертальца или питекантропа. Он стал его любимой игрушкой. Его пытались соблазнить детским конструктором, но судьба его уже была решена. В детстве всегда бывает момент, когда приоткрывается дверь - и входит будущее. В корзинке для бумаг лежали и знойный, влажный речной порт, и грифы. Он вытянул их как жребий. Мы должны быть благодарны судьбе, что не можем увидеть ужасов и падений, окружающих наше детство, в буфетах и на книжных полках - везде.