10
Когда я проснулся, Мюу накрывала на стол к завтраку. Время - половина девятого, свежее утреннее солнце наполняло мир светом нового дня. Мы уселись на веранде и принялись за еду, глядя на море, ослепительно сверкавшее в солнечных бликах. На завтрак у нас были тосты, яйца и кофе. Две белые птицы плавно спланировали вдоль склона холма к берегу. Где-то поблизости работало радио. Диктор по-гречески быстро читал новости.
Из-за разницы во времени я чувствовал в голове какое-то странное онемение. И поэтому, наверно, не вполне четко соображал, где кончается реальность и начинается то, что лишь выглядит, как реальность. Итак, я здесь, на этом маленьком греческом острове, завтракаю с красивой женщиной старше меня, с которой только вчера познакомился. Эта женщина любит Сумирэ. Но не чувствует к ней никакого сексуального влечения. Сумирэ любит эту женщину и хочет ее. Я люблю Сумирэ и меня к ней влечет. Я нравлюсь Сумирэ, но она не любит и не хочет меня. Я испытываю сексуальное влечение к одной женщине - имя не важно. Но не люблю ее. Все так запутано, что сильно смахивает на какую-нибудь экзистенциалистическую пьесу. Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет. А Сумирэ в одиночестве уходит со сцены.
Мюу налила еще кофе в мою опустевшую чашку. Я поблагодарил.
- Вам нравилась Сумирэ, да? - спросила она. - Я имею в виду - как женщина.
Я слегка кивнул, намазывая хлеб маслом. Оно было холодным и твердым, размазываться не хотело. Подняв голову, я добавил:
- Но, наверное, не мы это выбираем, оно само приходит.
Некоторое время мы ели молча. Новости по радио кончились, зазвучала греческая музыка. Подул ветер и встряхнул цветки бугенвиллей. Если присмотреться, далеко в открытом море можно было разглядеть бесчисленные барашки, бегущие по волнам.
- Я тут много всего передумала и решила, что поеду в Афины прямо сегодня, не откладывая в долгий ящик, - сказала Мюу, очищая апельсин. - Что можно сделать по телефону? Ничего. Пустая трата времени. Думаю, если прийти в консульство и пообщаться с ними напрямую, толку будет больше. Может, потом, после нашего разговора кто-нибудь согласится поехать со мной сюда, или же я дождусь в Афинах родителей Сумирэ и вернусь уже с ними. В любом случае мне бы хотелось, чтобы вы это время оставались здесь, если это, конечно, для вас удобно. Вдруг с какой-нибудь информацией явится полиция, или же Сумирэ, наконец, вернется сама: ведь и это возможно. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
- Ну конечно, - ответил я.
- Сейчас хочу сходить в полицейский участок и узнать, как у них там с розыском, потом закажу себе в порту лодку, чтобы меня отвезли на Родос. Думаю, мне понадобится какое-то время - дня два-три - обернуться туда и обратно, так что в Афинах я сниму номер в гостинице. - Я кивнул. Мюу закончила чистить апельсин и тщательно протерла салфеткой лезвие ножа. - Кстати, вы встречались когда-нибудь с родителями Сумирэ?
- Нет, никогда, - сказал я.
Из груди Мюу вырвался глубокий вздох - будто ветер подул где-то на краю света.
- Да-а… Совершенно не представляю, как им все это объяснять.
Я хорошо понимал ее растерянность. Как можно объяснить необъяснимое?
Я пошел провожать Мюу до порта. У нее с собой был небольшой чемоданчик со сменой одежды, на ногах - кожаные туфли на каблуках и сумочка "Мила Шён" через плечо. Мы зашли в участок и поговорили с полицейскими. По нашей с Мюу версии, я оказался ее родственником, который совершенно случайно путешествовал где-то рядом. У полицейских по-прежнему не было ни единой зацепки. Но с ясными лицами они заверили нас:
- Все нормально. Что вы так переживаете? Не стоит. Посмотрите вокруг. Это мирный остров. Конечно, преступления и у нас случаются, нельзя сказать, что их вообще нет. Всякие любовные скандалы, или напьется кто, а случается, и на почве политики сойдутся. В конце концов, мы же с людьми работаем - понятное дело, да в мире всюду, где б вы ни были, все то же самое. Но у нас все, что творится здесь на острове, - только между своими, местными. За последние пятнадцать лет ни разу не было, чтоб иностранец стал жертвой какого-нибудь серьезного преступления.
То, что они говорили, было действительно похоже на правду. Но вот по поводу Сумирэ они терялись в догадках.
- Есть у нас одно место, на севере острова, там - огромная известняковая пещера. Если она туда забрела, обратно ей точно не выбраться. Там внутри запутанный лабиринт, сталактиты. Но это место очень, очень далеко отсюда. Чтобы ваша девушка дошла туда пешком - нет, нереально.
- А может, она утонула? - поинтересовался я.
Полицейские закачали головами.
- Здесь нигде нет сильного течения. К тому же всю последнюю неделю погода стояла неплохая, и море, в общем-то, спокойное. Каждый день на лов выходит много рыбаков, так что если бы девушка утонула, кто-нибудь точно обнаружил ее тело.
- А как насчет колодцев? - спросил я. - Что если она гуляла и провалилась в какой-нибудь глубокий колодец? Как вам кажется?
Полицейский покачал головой.
- У нас на острове никто не роет колодцев. Ни к чему: здесь полно источников, есть несколько ключей, которые не высыхают. Кроме того, под слоем почвы - твердое скальное основание, так что бурить скважину - гиблое дело.
Когда мы вышли из участка, я сказал Мюу, что хотел бы, если получится, еще утром прогуляться до пляжа, на который они каждый день ходили с Сумирэ - тот, что за горой. Она купила в киоске простую карту острова и пометила нужную дорогу.
- В одну сторону минут сорок пять, - предупредила Мюу, - так что крепкие ботинки не помешают.
Потом она отправилась в порт и на французском пополам с английским быстро договорилась о цене с одним лодочником, у которого имелась небольшая лодка-такси.
- Что угодно, только бы все хорошо закончилось, - сказала мне Мюу на прощание. Но глаза ее говорили совсем иное. Она отлично знала, что так просто ничего не бывает. И я тоже это знал. Заурчал мотор, и Мюу, левой рукой придерживая свою шапочку, помахала мне правой. Когда ее лодка вышла из гавани, на меня навалилось такое чувство, будто из тела выдернули несколько мелких деталей. Какое-то время я бесцельно бродил в окрестностях порта, в сувенирной лавке купил себе темные очки. Затем, карабкаясь вверх по крутым ступенькам, двинулся в обратный путь.
Солнце поднималось все выше, и воздух накалялся. Становилось нестерпимо жарко. Я накинул хлопчатобумажную рубашку с короткими рукавами, надел очки, на ноги - кроссовки и отправился на пляж по узкой и крутой горной тропе. Моя ошибка, что я не прихватил себе что-нибудь на голову, но, когда я начал об этом сожалеть, возвращаться, конечно же, было уже поздно. Дорога шла в гору, и через некоторое время захотелось пить. Я остановился, сделал глоток воды, намазал лицо и руки маслом от солнца, которое дала мне Мюу. Тропа была совершенно белой от сухой пыли, при каждом сильном порыве ветра она, как мука, поднималась и кружилась в воздухе. Время от времени на дороге мне попадались крестьяне, ведшие за собой ослов. "Кали ме-е-е-ра!" - громко приветствовали они меня. Я отвечал той же фразой, подозревая, что так правильно.
Горы были густо покрыты низкими корявыми деревцами. Козы и овцы с сердитыми мордами бродили по скалистым склонам. На шеях глухо позвякивали колокольчики. Пасли домашних животных в основном маленькие дети или старики. Когда я проходил мимо, они украдкой бросали на меня быстрые взгляды и, словно посылая некий знак, слегка махали рукой. Я тоже приветствовал их, поднимая в ответ руку. Если Сумирэ где-то и скитается в одиночестве, то уж точно не здесь. Тут негде спрятаться, кто-нибудь непременно ее бы заметил.
На пляже не было ни души. Я снял рубашку, плавки и голым зашел в море. Вода была приятной и прозрачной. Даже довольно далеко от берега были прекрасно видны камушки на дне. У входа в небольшую бухту на якоре стояла внушительных размеров яхта: парус убран, а высокая мачта медленно раскачивалась из стороны в сторону, как гигантский метроном. Однако на палубе не наблюдалось никаких признаков жизни. Лишь вялое, меланхоличное шуршание бесчисленных мелких камушков раздавалось всякий раз вслед волне, отползающей от берега и уволакивающей их за собой.
Сделав один заплыв, я вернулся на берег, улегся на полотенце - как был голым - и стал смотреть в высокое небо пронзительно голубого цвета. Морские птицы кружили в небе над бухтой, высматривая рыбу. На небе не было даже намека на облако. Я валялся так примерно полчаса, даже слегка вздремнул, и за все это время на пляже не появилось ни единого человека. Вскоре меня охватило довольно странное чувство невероятного покоя. Этот берег был слишком спокоен, чтобы наведываться сюда в полном одиночестве, слишком - даже чересчур - красив. Что-то здесь навевало мысли о смерти. Особого рода смерти. Я оделся и той же горной тропой пошел обратно в коттедж. Жара стала еще свирепее, чем раньше. Механически переставляя ноги, я гадал, о чем думала Сумирэ, когда шагала здесь вместе с Мюу.
Вполне вероятно - о своем половом влечении. Точно так же, как и я частенько размышлял о своем, находясь рядом с Сумирэ. Несложно было понять, что она чувствовала в этот момент: представляла, наверное, как Мюу, обнаженная, лежит рядом с ней, - и ей очень хотелось одного - обнять Мюу. В этом чувстве было все: ожидание и надежда, возбуждение, готовность отступить, смириться, была нерешительность, смятение и боязнь. То ее всю распирало от этого чувства, а то настроение пропадало, съежившись в комочек. То казалось, что все идет - лучше не бывает, а то наваливалось ощущение, что ни черта не получается, все разваливается на части. Так, в общем-то, и вышло в итоге.