Капли дождя маленькими дробинками стучатся в гостиничное окно. Входите, не заперто. Поздравьте проигравшего победителя…
Он тихо и грустно сказал ей:
– Не надо так со мной. Я – художник. Я – скрипка, которую ты терзаешь безжалостными пальцами.
Она рассмеялась:
– Какой же ты художник, если у тебя нет красок? К тому же ты не умеешь рисовать. Какая же ты скрипка, если я не слышу музыки?
Она была очень умной и мудрой, эта девушка.
Он вздохнул, нежно посмотрел в её непроницаемые глаза. И ушёл. Навсегда.
Привычное небо вдруг стало серым. Цветы и солнце монотонно-блёклыми. Море свинцовым. Акварельный закат неожиданно погас, оставив после себя рваную розовую рану на небе…
Звуки исчезли. Только нескончаемый гул автомобилей и шуршание колёс по мокрому асфальту…
Она всё поняла. Потом…
Она была очень умной и мудрой, эта девушка.
Старая новая сказка…
Он сидел на краю кирпичной трубы, грустно улыбался звёздам и тихо плакал.
Маленький Трубочист был влюблён…
Бродя по крышам под луной, когда все спали, он чистил печные трубы и людские души. Маленький Трубочист очень хотел, чтобы люди умели любить и летать во сне. А летать можно только с чистой душой…
Он повстречал Её тёплым летним вечером…
У неё были холодные губы…
– ?!..
– Я Снежная Королева. Тебя я буду звать – Кей. У нас всё будет – О! Кей…
Теперь ему не хватало даже тепла печной трубы, чтобы отогреть озябшие пальцы и сердце. Его любимые цветы – три хризантемы – поникли и медленно умирали.
Тогда он решился…
Маленький Трубочист собрал тепло всех печных труб города и принёс в свой дом, где была она – Снежная Королева. Это была его последняя надежда…
Она рассмеялась:
– Глупец! Я – вечная…
Вечная мерзлота души. Растопить её нельзя. Для этого не хватило бы тепла печных труб всего мира. На то она и вечная…
Он сидел на краю кирпичной трубы, грустно улыбался звёздам и тихо плакал.
Маленький Трубочист был влюблён…
Жил-был на свете художник. Его звали Ал.
Он всю жизнь проработал в цирке художником-моменталистом. Это когда на манеж выходит клоун и моментально рисует людей, их смешные портреты.
Ещё он работал в "Крокодиле" – таком журнале со смешными картинками. Его знали и любили многие. Потому, что он был лёгким и весёлым.
Случилось так, что Ал уехал в далёкую страну. Стал там жить. Документы новой державы он не получал. Жил по паспорту страны, где родился.
Пришло время, паспорт оказался просроченным. А он всё жил и жил. Со смехом мечтая, что когда-нибудь поедет на родину и получит огромные деньги, накопившейся за эти годы пенсии. Тогда Ал моментально станет художником-миллионером…
Однажды оттуда пришла новость: он – умер! И даже выписана справка о его смерти.
Прежняя жена продала квартиру. По всем документам его, как бы, нет…
Художник долго веселился, называя произошедшее клоунадой. И вдруг, в одночасье, собрался и приехал в страну, где не был двадцать лет…
– Так Вы живы или умерли?
– Вы не видите?
– Я вижу бумаги!
– Посмотрите на меня.
– Вы определитесь! А то сначала умираете, а теперь хотите воскреснуть.
– Я определился: хочу жить!..
Два месяца художник обивал пороги кабинетов, доказывая, что не собирался умирать. Ситуация была смешная. Смеялся он, смеялись чиновники. Смеялись много. Каждый день. До слёз, до зубовного скрежета…
Время шло. Пришла осень. Наконец он получил последний нужный документ, позволяющий ему жить в этом мире. Ал поехал в цирк, в котором прошли его лучшие годы…
Не дошёл до него совсем немного. Художник взял и умер. Взаправду…
– Нет, вы это видели! Ходил тут, всех доставал, и такое выкинул – цирк!..
Художник Ал теперь никому ничего не расскажет. Он всегда был с большим чувством юмора. Смеялся сам. Любил, чтобы смеялись вокруг. Видимо, в нашей стране надо быть осторожным с юмором – можно умереть от смеха…
Москва. Пушечная 4. Четырёхэтажный дом. С многоэтажной судьбой…
Среди цирковых – просто Главк. Что бы там не менялось на табличке при входе.
Фривольная лепнина на фасаде. Когда-то, говорят, здесь был ресторан "Альпийская роза", где разворачивались события в "Дьяволиаде" Булгакова. Позже – одно из самых известных в Москве заведений для увеселения плоти…
Многолетняя шутка цирковых по этому поводу: "направление изменилось, суть осталась…"
Стою меж широкими лестничными маршами. Всматриваюсь в рисунки высоких потолков. Вслушиваюсь в тишину далёкого прошлого…
Много лет назад я пришёл сюда с документами после окончания циркового училища.
Теперь здесь всё по-другому. Тишина, чопорность кабинетов. Артистов, с их проблемами, принимают после двух. Курить нельзя нигде. Вход строго по пропускам. Цирк отгородился от самого себя.
Пахнуло закуренной кем-то втихую сигаретой. Память ожила образами. Сознание закружило цирковым вихрем воспоминаний, опрокинув на несколько десятилетий в прошлое…
…Дым коромыслом. Гвалт. Вокзальная суета на этажах. Люди, люди, люди…
Потёртые лестницы – терпеливые каменные титаны. Они помнят подошвы и каблуки всех именитостей и простых смертных, жизнь которых поднялась и спустилась по этим холодным белесым ступеням. Длинные, прокуренные обветшавшие коридоры с потрескавшимися стенами и потолками. Их морщины не замажешь, не загримируешь наспех…
Здесь встречаются по делу и просто так, целуются, жмут руки. Забывают прошлые обиды и обижаются снова. Надеются, разочаровываются…
Цитадель закулисной жизни артистов цирка. Какая она есть.
Тут кабинеты с казёнными бумагами. Тяжёлые недоступные двери "замов" и "самов". Комнаты с людьми полными серьёзного достоинства и осознания собственной значимости.
В коридорах свой ритм. Многие пришли просто напомнить миру о себе, увидеть других. Суета, волнения – всё на ходу – вопросы, ответы…
– Куда едете?
– Скоро премьера…
– А этот трюк…
– Надо зайти в Старый…
– Когда это было, дай вспомню…
Обрывки фраз, возгласов, какофония человеческой речи, как в настраивающемся перед выступлением оркестре. И тихий голос скрипки в омуте гула духовых:
– Ещё любишь?..
Всё на бегу, всё на лестничных переходах. Как на большой узловой станции: объявления, распоряжения, гудки, свистки, формирование, отправление, тупики…
Рукотворные "Бермуды" нашего циркового бытия. Здесь люди – кораблики, подвластные стихии. Тут всегда шторм. Кто-то терпит бедствие, кто-то уже утонул. Кто-то пытается спасти себя и ещё кого-то. Опасный район для неопытных, начинающих.
Здесь часто встречаются пираты, которые ради удовольствия и развлечения берут чужие, не вооружённые суда на абордаж. Грабят их, уничтожают команду, топят. От кровожадности и властолюбия воюют между собой.
А вот флагманом проплывает супертанкер. Такому шторм не страшен. Не страшны ему и пираты. Он боится только торпед. Их под водой не видно…
Среди этого безбрежья – мой лёгкий, новенький парусник. Необходимость заставила его зайти в этот район, кишащий опасностями. Наконец он медленно и радостно выплывает из мутных беспокойных вод и попадает в тёплые волны московских улиц…
Подальше от этого Острова Погибших Кораблей…
В Москве по Старому Арбату ходят странные люди с блаженными улыбками и табличками на груди: "Обними меня!". Прохожие улыбаются. Некоторые обнимают. Кто с шуточной радостью, кто с любопытством.
Мы, в семье, каждое утро тоже обнимаемся. Это стало традицией, ритуалом. Первый шаг всегда делаю я. Видимо мне это нужнее. Сегодня – этого не сделал. И… меня не заметили.
Я взял картонку, написал текст, увиденный на Арбате. Пришёл на кухню… Улыбнулись "приколу". И… не обняли. Тогда я заорал: "Обнимите меня! Мне же хочется!.."
Вряд ли человека согреют выпрошенные объятия, но…
Люди с табличками ходят по Старому Арбату в огромной Москве, и странно, словно извиняясь, улыбаются. Хочется ведь только им…