Алла и Ксеня не знали даже, как зовут Саму (если ее вообще как-то звали), но Алла обошлась с ней без имени-отчества.
- Вы знаете, мы обо всем этом прекрасно осведомлены. Мы же из круга Лены.
- А вы знаете, кто стоит за ней? Метафизически?
- Придет время, узнаем.
- Ого!
- И мы знаем, каким образом могут быть полезны контактеры, если говорить о Станиславе.
- Будя, - ответила Сама. - Приступим к делу. Вы руку Стасика принесли?
- Конечно. Мы предупреждены. Отличные изображения линий на всех двух ладонях.
- А изображение личика, о чем тоже говорилось, есть?
- И это есть.
Сама разложила три листа (две ладони и лицо) перед собой, и сосредоточилась, и оцепенела вдруг, неподвижно рассматривая эти изображения.
Замогильная, но наполненная энергией тишина овладела комнатой. Замерли даже мыши.
"Решается судьба Стасика", - подумала Ксения.
И внезапно Сама завизжала ни на что не похожим голосом. Тишина разорвалась.
Сама посмотрела полубезумным по силе взглядом на сестер.
- Вы что, с ума сошли! - каким-то лаем выкрикнула она.
Алла и Ксения онемели.
- Кто вы?!! - голос женщины срывался, а взгляд метался из стороны в сторону, как пойманный демон. -Да вы что?.. Да ведь это… Кто?!! Что?!!
Потом взгляд ее потерял всякую связь с речью, и она опять завизжала. Из маленького рта выступила пена, она вскочила и разорвала в клочья листы.
"Она нас убьет", - мелькнуло в уме Ксюши, и сердце ее превратилось в живой комочек сладкой любви к жизни.
Но блуждающий взгляд Самой твердил о другом, о том, что она просто вне своего ума.
Внезапно Сама зашипела и с этим звуком выбежала в коридор.
- Чтобы все провалилось, наконец… Ха… ха-ха! - взвыла она непонятно, подняв голову к потолку, точно увидела там свой предел и страх. И с этим завыванием выскочила из квартиры.
- Надо бежать отсюдова! - воскликнула Ксюша.
Но в комнату всунулась голова деда Игоря:
- Не убежите так просто… Не убежите!
Сестры рванулись в коридор. Но там у двери на выходе стояли Потаповы, похожие на разбушевавшихся гномов.
- Это вам так не пройдет, - сказал Петр Петрович, пошатываясь.
- Да мы на вас Мишу сейчас выпустим! - закричала его супруга.
Из чулана донесся хохот.
- Только через мой труп! - с криком возразила бабуся.
- Да что вы сделали с Самой, что произошло, где ваш Стасик, кого он довел?! - Петр Петрович затопал ногами.
- Да они на Саму посягнули, - прошамкала Любовь Матвеевна. - Теперь нам не жить.
Из чулана донесся оглушающий стук: это Миша ломился в дверь. Алла, схватив за руку Ксюшу, юрко проскользнула между хозяином и бабусей и выскочила с сестрой за дверь.
- Уши бы у вас отвалились! - услышали они на прощанье.
Алла и Ксюшенька еле отдышались на улице.
- Могли умереть, - сказала Ксюша.
- Надо срочно позвонить Лене, а потом выпить, - решила Алла.
…Голос Лены был спокоен как никогда.
- Встретимся через час в нашей стекляшке у метро "Парк культуры", - предложила она.
"Стекляшкой" оказалось кафе у радиальной линии "Парка культуры".
Взяли гору пирожков, кофе и по рюмочке каждой.
- Я вот что хочу сказать, сестрички, - начала Лена, лихо опрокинув в себя рюмашечку. - Все прошло как по маслу. Теперь надо сделать выводы.
- Какие там выводы?! Миша мог ворваться, и что тогда?! - слегка нервно воскликнула Ксения.
Лена укоризненно на нее посмотрела.
- Во-первых, я была на сто процентов уверена, что его не выпустят. Во-вторых, ничего бы вам Миша не смог причинить, если бы даже проклял вас со всей лошадиной силой… Вы защищены, - резко заключила она. - Иначе я бы не рекомендовала вам этот эксперимент. Такие типы, как он, ничего не могут причинить тем, кто из нашего окружения, например…
- Естественно, Леночка, - зря мы, что ли, погружались в метафизику, но нежное женское "эго"… все-таки встало на дыбы, - закончила Алла. - А Сама - мощный и дикий фрукт, ничего не скажешь.
- Отчего она словно в ад полезла? - рассуждала Ксюша, откусывая пирожок. - Надо же, чтоб данные Стасика так довели эту жуткую бабу с глазами пугливого льва.
- То-то и оно, девочки, - ответила Лена, выдохнув. - Но сеанс окончен. Цель достигнута. Если Сама пришла в дикообразный ужас, прикоснувшись к ситуации со Стасиком, то вам, Алла, лучше туда не соваться, и поставьте точку на этой истории. Саму просто так не выведешь из себя…
- Значит, Нил Палыч прав, - задушевно и задумчиво прервала ее Ксюша.
- На то он и Нил Палыч, чтобы часто быть правым, - заметила Лена.
Чашки с кофе уже опустели, но подошла официантка: "Вам еще?" - "Еще", - был ответ.
- Аллочка, я вам советую: главное, выбросите Стасика из головы. То, во что он влип, доконало даже Саму. Если он и вернется, он будет не похож ни на кого и ни на что.
- Конечно, Аллочка, - всхлипнула Ксюша. - На тонком уровне он столько чудовищ на своей спине принесет, если придет… Какой он муж будет?.. Зачем тебе такой супруг?
- Не мучь, Ксюша.
- Брось. В тебя столько влюблены, - парировала Ксюша. - Влюблены, ладно. А вот Саша Смирнов тебя любит. Из нашего круга. И глаза у него не как у людей. А то куда ни глянь, одни люди и люди. Когда ж Боги-то к нам опять нагрянут, как во времена Трои?
- Вся эта история со Стасиком не хуже вторжения Богов, - усмехнулась Алла.
- Ты лапочка. Ура! - воскликнула Ксюша. - Поставим точку!
- Только Андрей точку не поставит. Но это его дело, - тихо произнесла Алла.
И все они опять выпили за непостижимое. "А я к Стасику хочу", - тайно подумала Ксюня и оборвала себя.
На Москву лег туман.
Глава 10
К Степану стала подбираться тоска, и тоску он нередко любил, блаженно-недосягаемой любовью.
Начиналось у него обычно с любимой в этом случае песни:
Шла машина грузовая,
Раздавила Николая,
И на Колю свысока
Смотрит желтая луна.
…
Молвил Федору Максим:
Ну-ка сбегай в магазин.
…
Шла машина грузовая,
Раздавила Николая,
Над его башкой несчастной
Тихо светит месяц ясный.
…
Хорошо Максим играет,
Даже крыша разъезжает,
Федор громко так поет,
Спать соседям не дает.
…
Шла машина грузовая,
Раздавила Николая.
…
Степан видел в этой песне свой собственный перевернутый смысл. И вообще, когда подступала тоска, он пел членораздельно, а не так, как обычно, что-то мыча.
"Разъединит нас только жизнь, а не смерть", - блуждающе проговорил он, закончив внутренне пение. Осмотрел пространство. Ничего в нем интересного не было. Было интересно только то, что в пространстве отсутствовало.
Степан задумался. Тоска у него была не от ума и не от сердца, а от тоски. Она спускалась, точно с неба падала, или же выходила изнутри его самого, из утробы пустоты.
Степан встал со скамейки, захотелось кого-нибудь побить, лучше дерево или самого себя.
Надо было смотреть вдаль. Тоска вела туда, где было больше всего тоски.
И Степан Милый побежал. Бежал он думая, а когда сидел - обычно не думал. Не мог он, однако, понять, почему он жил семьдесят лет назад, если сейчас ему, наверное, около сорока. Может быть, он просто заснул где-то в поздней юности, точнее просто забылся? Он любил забываться, хотя бы просто на время.
Мальчик встал на пути бега. Отсутствующе поцеловав его, Милый продолжал бег. Подпрыгивал от радости: тоска уже овладевала им насквозь.
"Теперь хорошо лечь на траву с пивом и попробовать понять корни моей тоски", - подумал он вдруг вполне разумно.
Но где взять пиво?
Вдруг взгляд Степана упал на пень. На пне стояла нетронутая бутылка пива, и вокруг нее по пню бегала мышь. Слегка удивившись, Степан подошел и взял пиво. Мышь не исчезла, а продолжала бегать по кругу на пне, словно завороженная. Степан ушел с пивом вдаль, лениво открыв бутылку и отхлебывая из нее… Вдруг он опустил голову, и ему показалось, что кто-то, окаменев, глянул на него из глубин падшего мира… Пиво оказалось вкусным.
"А вот и травка", - мелькнуло в его уме.
Кувырнувшись, но не повредив бутылку, он нашел себя на земле глядящим в небо. Бутылка была во рту.
Тоска поднимала его все выше и выше - только в какие дали?
"Не дай Бог сейчас думать, не думая, - решил Степан. - Тогда и разгадаешь некоторые корни тоски. А зачем ее разгадывать? Хорошо бы знать лишь, куда она меня приведет".
Но как познавать во мраке, которым ты сам стал? "Но тоска - это не мрак, это путь", - кто-то тихо шепнул в сознании Степана. Шепнул нежно, но твердо.
Степан потерял способность мыслить. На время, конечно. Сейчас бы попрыгать, барахтаясь в тоске, как в океане. От тоски сердце переставало быть сердцем и весь он переставал быть человеком или даже существом, а становился неким сгустком непонятного начала.
В ответ на такое Степан обычно начинал хохотать, и его хохот был одинок и бесцелен. Но зато порождалось веселье. Так стало и на этот раз.
Его смех разбудил спящих под землей тварей. Лучше бы он так не смеялся. Разбежались даже мальчишки, игравшие рядом в волейбол.
"Чего же мне не хватает, по чему я тоскую? - снова возникли у Степана мысли. - Нет, мне всего хватает. Ксюша во мне, и Безымянная тоже. Мне не хватает тоски. Вот в чем ключ".