Чарльз стоял возле толпившихся женщин. Следует ли ему вмешаться? Он ведь славится своим миротворческим искусством. Чарльз был уверен, что, будь у него в свое время возможность вмешаться, он сумел бы положить конец забастовке шахтеров. Когда-то, в Кембридже, он подумывал вступить в университетский лейбористский клуб, только вот Рэб Батлер отговорил. Чарльз видел, как Беверли Тредголд, захлопнув дверь своего дома, побежала через улицу. В блестящей белой эластичной майке, красной мини-юбке, с голыми посиневшими ногами, она была похожа на соблазнительной формы британский флаг.
Беверли с воплем врезалась в толпу:
- А ну оставь нашу Мэрилин в покое, свинья поганая!
- В этот миг констебль Лэдлоу уже воображал, как будет давать показания в суде, ибо налетевшая вихрем Беверли повалила его на землю. Его прижало лицом к мостовой, провонявшей собаками, кошками и окурками. На спине у него сидела верхом Беверли. Констебль едва мог вздохнуть: Беверли была женщина дородная. Могучим усилием он сбросил ее с себя. И услышал, как голова ее ударилась о мостовую и она вскрикнула от боли.
"А затем, ваша честь, - мысленно слушал он непрекращающийся репортаж из зала суда, - я снова ощутил на спине тяжесть, это был, как я теперь знаю, бывший принц Уэльский. Он неистово вцепился в мой форменный китель. На просьбу прекратить нападение он ответил примерно следующее: "Во время забастовки шахтеров я вмешиваться не стал, так вот вам за Оргрив, получайте". Но тут, ваша честь, прибыл инспектор Холиленд с подкреплением, несколько человек были арестованы, в том числе и бывший принц Уэльскийо. К восемнадцати ноль-ноль порядок был восстановлен".
Но до этого Уоррен Дикон с младшим братишкой Хуссейном успели утащить из фургона остатки поклажи. Полотна Гейнсборо, Констебля и несколько картин разных художников на темы охоты были проданы хозяину местной пивнушки "Юрий Гагарин" по фунту за штуку. Хозяин как раз заново отделывал курительную - "под старину". Картины будут прекрасно смотреться рядом с жаровнями и рогами изобилия, из которых торчат букетики сушеных цветов.
Позже, утешая мать, королева сказала:
- У меня есть очень неплохой Рембрандт; я готова отдать его тебе. Над камином он будет очень хорош; принести, мама?
- Не уходи, Лилибет. Не покидай меня; я еще никогда не оставалась одна.
И королева-мать крепко сжала руку своей старшей дочери.
Давно уже наступила ночь. Королева устала, она мечтала забыться сном. Целая вечность ушла на то, чтобы раздеть мать и уложить в постель, а сколько еще несделано! Надо позвонить в полицию, успокоить Диану, дома приготовить что-нибудь поесть - для них с Филипом. Ей страшно хотелось повидаться с Анной. Вот уж кто истинная опора.
Сквозь стену доносился бессмысленный, записанный на пленку смех из какой-то телепередачи. Может, соседка побудет с матерью, а сама она пойдет поспит? Королева тихонько высвободила руку из материнской ладони и, сославшись на то, что надо положить Сьюзан в кухне ее собачьей еды, неслышно выскользнула из домика; подойдя к соседской двери, она нажала кнопку звонка.
Дверь открыла Филомина - в пальто, шляпе, шарфе и перчатках.
- Ах, вы как раз собрались уходить? - сказала королева.
- Нет, я только пришла, - солгала потрясенная Филомина, увидев на пороге королеву Англии и британского Содружества.
Королева объяснила свое почти безвыходное положение, особо подчеркнув преклонный возраст матери.
- Ладно, милая, я твоей беде помогу. Я же видела, как сына твоего забрали в полицию, сраму на всю семью не оберешься.
Королева пристыженно пролепетала слова благодарности и пошла сказать матери, что ее не оставят на ночь одну: рядом, в гостиной у камина, будет сидеть бывшая больничная уборщица миссис Филомина Туссен, трезвенница и набожная прихожанка епископальной церкви. Но соседка поставила четыре условия: пока она находится в доме, здесь не должно быть ни кутежей, ни азартных игр, ни наркотиков, ни богохульства. Королева-мать условия приняла, и старухи были представлены друг другу.
- Мы уже встречались, на Ямайке, - объявила Филомина. - Я еще была в красном платье и махала флажочком.
Не зная, что сказать на это, королева-мать спросила:
- Так, так, в каком же это могло быть году?
Филомина стала рыться в памяти. Стоявшие на трюмо часы севрского фарфора своим тиканьем словно подчеркивали, как бесконечно далеко то время и тот край, куда обе старухи пытались перебросить мостик.
- Тысяча девятьсот двадцать седьмой? - спросила королева-мать, смутно припоминая поездку в Вест-Индию.
- Помнишь меня, стало быть? - Филомина была довольна. - А муж-то твой, как его звали?
- Георг.
- Вот-вот, Георг, он самый. Оченно я жалела, когда его Господь прибрал.
- Да, я тоже, - призналась королева-мать. - Я тогда даже обижалась на Бога.
- А я, когда Господь моего мужа прибрал, я и в церковь ходить не стала, - в свою очередь призналась Филомина. - Мужик-то мой бивал меня и денежки мои пропивал, а я об нем все одно тосковала. А тебя твой Георг не колотил?
Нет, сказала королева-мать, Георг ее никогда не бил; ему самому ребенком порой доставалось, и он ненавидел всякое насилие. Он был милый, мягкий человек; и ему не доставляло большого удовольствия править империей.
- Ясно, - сказала Филомина, - потому Господь его и прибрал: хотел дать ему отдохнуть от мирских забот.
Откинувшись на подушки тонкого полотна, королева-мать прикрыла глаза; Филомина сняла с себя перчатки, шапку и пальто, размотала шарф и уселась в великолепное золоченое кресло перед камином, наслаждаясь бесплатным теплом.
Чарльзу разрешили разок позвонить. Диана красила эмульсионной краской стены в кухне, когда затрещал телефон.
- Миссис Тек? - произнес придушенный голос. - Звонят из полицейского участка на Тюльпанной улице. Ваш муж на проводе.
- Послушай, - услышала она голос Чарльза. - Мне страшно жаль, что все так вышло.
- Чарльз, я просто поверить не могла, когда зашел Уилф Тоби и сказал, что ты подрался на улице. Я как раз красила ванную. Между прочим, цвет морской волны с прозеленью смотрится изумительно, и я хочу попробовать подыскать того же оттенка занавеску для душа. Понимаешь, у меня в это время был включен приемник, и я все прозевала. Как тебя арестовывали, как бросали в "черный ворон"; зато я позволила мальчикам лечь попозже, чтобы они могли досмотреть все до конца. Ах да, заходил этот парнишка, Уоррен, принес видео. Я заплатила ему пятьдесят фунтов.
- Да ведь я ему уже дал пятьдесят, - удивился Чарльз.
Но Диана продолжала щебетать как ни в чем не бывало; Чарльз впервые слышал у нее такой оживленный голос:
- Работает замечательно. Перед сном хочу посмотреть "Касабланку".
- Послушай, дорогая, - сказал Чарльз, - это страшно важно: пожалуйста, позвони нашему адвокату. А то меня собираются обвинить в нарушении общественного порядка.
Но тут в трубке прозвучал другой голос:
- Достаточно, Тек, возвращайтесь в камеру.
11. Пупочка
В одной камере с Чарльзом сидел высокий тощий юноша по имени Ли Крисмас. Когда Чарльз впервые вошел в камеру, Ли повернул к нему скорбную физиономию и спросил:
- Ты принц Чарльз?
- Нет, - сказал Чарльз, - я Чарли Тек.
- За что сел? - спросил Ли.
- За нарушение общественного порядка и нападение на полицейского.
- Ну да?! Что-то больно у тебя для этого вид шикарный, а?
Уклоняясь от малоприятных расспросов, Чарльз поинтересовался:
- А вы, гм… за что тут?
- Пупочку стянул.
- Пупочку?
Чарльз погрузился в размышления. Может, это слово из тайного уголовного жаргона? Может, мистер Крисмас совершил какое-то гадкое преступление на сексуальной почве? В таком случае - полное безобразие, что его, Чарли, вынуждают сидеть с ним в одной камере. Не спуская глаз с кнопки звонка, Чарльз прижался к двери.
- Там стояла эта машина, так? Месяца, считай, три у нас на улице торчала; колеса да стерео ушли в первую же ночь. А потом и остальное, и мотор тоже. Кузов один остался, так?
Чарльз кивнул, он мысленно хорошо представлял себе эту развалину. Точно такая же стояла и в переулке Ад. В ней играли Уильям и Гарри.
- Короче, - продолжал Ли, - машина - "рено", так? И у меня "реношка". Даже года, считай, одного. И вот, иду я себе мимо, так? А в развалюхе ребятишки играют, представляются, будто они Золушка и едут - куда там она ехала?
- На бал? - предложил свой вариант Чарльз.
- Ну, словом, на танцы, в дискотеку, - уточнил Ли. - Короче, гоню я их оттуда к такой-то матери, лезу к рулю - сиденья, само собой, давно тю-тю - и свинчиваю с ручки переключения передач эту самую пупочку, так? У меня-то, понимаешь, пупочки как раз и нету. Вот она мне и понадобилась, усёк?
Чарльз уловил, куда клонит Ли.
- И тут, как ты думаешь, кто цапает меня через окно за руку? - Ли замолк, ожидая ответа.
- Не имея полного представления об обстоятельствах вашей жизни, мистер Крисмас, - запинаясь, произнес Чарльз, - о вашей семье, друзьях и знакомых, чрезвычайно трудно предположить, кто бы мог…