Я протиснулся рядом с девушками, стараясь выглядеть серьезно и заинтересованно, как человек, настроенный обсудить важные проблемы, а не просто сказать "Круто, ребята" или что уж там еще, но не скрывающий при этом, какое глубокое впечатление - с определенными, конечно же, оговорками - произвело на него услышанное сегодня. Что из этого получилось, даже думать не хочется; скорее всего, выражение моего лица говорило: "В лучшем случае я - профессиональный подхалим, напившийся до опасной степени, но скорее - клинический психопат с пунктиком насчет музыкантов". Парень поглядывал иногда в мою сторону, но я смог поймать его взгляд только после того, как девицы выяснили, где будет следующее выступление группы, а одна из них получила вдобавок автограф шариковой ручкой на предплечье. Когда они удалились, чуть не писаясь от счастья, парень переключил внимание на меня.
- Привет, - сказал он и чуть улыбнулся.
- Вы з-д-д-дорово играете, - пробубнил я.
- Угу.
Парень начал сворачивать какой-то кабель, затем он отвернулся, взял у одного из рабочих открытый гитарный футляр и загрузил в него свой "лес-пол".
Я откашлялся и сказал:
- Я т-т-т…
- Да? - Он оглянулся, но в этот самый момент подошедшая девушка обняла его за шею, чмокнула в щеку, приобняла за талию и встала рядом, хмуро на меня поглядывая.
- Я т-т-тут под-д-думал…
- О чем?
Рука девушки медленно, рассеянно поглаживала затянутую белым шелком талию. У меня пропали последние остатки решительности. Эти двое выглядели так здорово, они так подходили друг другу, были такими счастливыми, красивыми и талантливыми, такими чистыми и ухоженными, и это после такого напряженного выступления; от нее, а может, и от него доносился запах какой-то дорогой парфюмерии, и я понимал, что просто не смогу сказать того, что собирался, ничего не смогу сказать. Безнадежная, заранее обреченная затея. Я - это я, громоздкий, страхолюдный, дурацкий Дэнни Уэйр, уродливый мутант в семействе, долговязая жердина с волосами как пакля, прыщами на роже и вонью изо рта… Я был чем-то вроде грошового, непотребного журнальчика, пожелтевшего и захватанного грязными пальцами, эти же двое были пергамент в сафьяновом переплете. Я был дешевой, покоробленной сорокапяткой, изготовленной из винилового вторсырья, эти же двое были золотыми дисками… они жили в совершенно ином мире, они были уже на полпути к славе и богатству. А я был обречен на Пейсли, на серые, замызганные стены и готовые обеды из чипсов и дешевой рыбы. Я еще делал жалкие попытки заговорить, но не мог выдавить из себя даже заикающегося "Д-д-д…".
Неожиданно девушка наморщила лоб еще сильнее и спросила, кивнув головой, словно уверенная в ответе:
- Ты ведь Уэйрд, верно?
Парень взглянул на нее слегка ошарашенно и, во всяком случае, удивленно, на его лице дрожало нечто среднее между неодобрительной гримасой и улыбкой; затем он перевел взгляд на меня, трудолюбиво продиравшегося через фразу:
- Д-д-да, да, э-т-то я.
- Что? - спросил у меня парень. Я протянул руку для знакомства, но он снова повернулся к девушке. - Что?
- Уэйрд, - сказала девушка. - Дэнни Уэйр. Д. Уэйр. Уэйр, запятая, Д, так было в школьном журнале, а отсюда - Уэйрд. Это его прозвище.
Парень просек и кивнул.
- Так оно и было, - ухмыльнулся я с не совсем понятным торжеством, театрально, а вернее - по-идиотски взмахнул рукой, а затем полез в карман за сигаретами.
- А ты меня помнишь? - спросила она. Я покачал головой и протянул им пачку; девушка взяла, а он не стал. - Кристина Брайс. Я была на класс старше.
- О-о, - протянул я, - ну да, конечно. Да, Кристина. А-а, ну да, понятно, Кристина. Ну да. Да. Ну и как ты, значит, м-м-м… как дела?
В действительности я напрочь ее не помнил и теперь отчаянно перетряхивал свои мозги в поисках хоть малейшего воспоминания об этом белокуром ангеле.
- Все путем, - улыбнулась Кристина. - А это Дейв Балфур, - добавила она, продолжая поглаживать талию белокурого красавца.
Мы кивнули друг другу:
- Привет.
- Хэлло.
После секундной паузы Кристина Брайс снова повернулась ко мне:
- Ну и что ты думаешь?
- О к-команде? К-концерте? - Она молча кивнула. - Э-э… з-д-дорово… д-да, з-д-до-рово.
- Так…
- Н-но вам н-не хватает своего, оригинального м-материала, а номера из второй п-по-ловины н-недостаточно п-проработаны, и у в-вас м-м-маловато слаженности, и м-можно б-бы поактивнее исп-п-п… пользовать орган, и б-б-барабанам сильно н-недостает д-дисциплины… н-ну и, конечно же, т-такое н-название это п-просто… м-м-м…
Судя по их лицам, моя речь была воспринята, мягко говоря, без восторга. Я сунул нос в пластиковую пинтовую кружку, якобы утоляя внезапно вспыхнувшую жажду, и был вознагражден глотком теплого, совершенно выдохшегося лагера.
Боженька ты мой милосердный, да чего же это я тут такого намолол? Оно же выглядело, словно меня воротит от всего, что они делают. О чем думала моя голова? Нужно было обхаживать этих ребят, стараться сблизиться, а не лягать их в зубы. Ну, только посмотреть, вот они - клево прикинутые ребятки из среднего класса сколотили команду, оттягиваются во весь рост, выдают лучшую в городе музыку и, вполне возможно, настроены на куда большее будущее, если, конечно же, их вообще интересует музыкальная карьера, привыкшие, это уж точно, к похвалам, аплодисментам и общению в своем блестящем кругу, и вдруг какой-то нескладный, нелепый, еле языком ворочающий псих так вот прямо заявляет, что у них все плохо и все не так.
Ну как вот я выглядел в их глазах? Я был шести футов шести дюймов роста, но страшно сутулый, голова почти пряталась между плечами ("Патагонский гриф" или попросту "Гриф", у меня и такое было прозвище; их было много, десятки, но прилипло "Уэйрд" - самое, пожалуй, верное). Глаза навыкате, огромный, крюковидный нос, длинные, тонкие, перманентно слипшиеся от своего природного жира волосы. У меня были длинные грабки и огромные, разновеликие ступни, одна одиннадцатого размера, другая двенадцатого. У меня были громадные, впору какому-нибудь душителю, кисти с толстыми, неуклюжими пальцами, которые не позволяли мне толком освоить гитару при всем желании и всех стараниях, в итоге я был просто вынужден взяться за басовую, у нее хоть струны малость пореже.
Я чудище, мутант, долговязая горилла, от меня дети шарахаются. Правду говоря, меня боятся даже некоторые взрослые, а остальные попросту хохочут или брезгливо отводят глаза. Я рос странновато выглядящим ребенком и вырос в страхолюдного юнца, и ладно бы еще, будь моя уродливость скромной, тактичной, но ведь я был страхолюден нагло, вызывающе. Ну какая, спрашивается, радость этим очаровательным, великолепно гармонирующим друг с другом, приличным людям смотреть на этакое пугало? Мне было неловко даже просто находиться в одном с ними помещении. А уж что я там наговорил, так вообще…
Дейв взглянул на меня как на нечто среднее между дождевым червем и амебой, а затем - не то чтобы хохотнул, скорее негромко фыркнул:
- А в остальном, как говорится, ничего, жить можно?
- Э-э-э… да, - заторопился я. - Блестяще. Я… я… я думаю, вы м-можете достичь… ну, понимаете… - Я хотел сказать "достичь самых вершин", но это звучало бы предельно глупо. - Вы м-можете делать все, что вам… ну вот, значит… - Я с ужасом осознал, что моя способность выражаться членораздельно находится в данный момент не на высшем уровне. А мой высший - это то, что для среднего олуха - низший, а то и хуже. - Да х-х-х… - начал я, но вовремя остановился, решив, что ругаться не стоит. - Слушайте, я б-бы х-хотел как-нибудь вам п-поставить и поговорить по д-делу.
- Дело? - с сомнением переспросил Дейв Балфур.
- Да. У меня, пожалуй, есть нужные вам песни.
- Вот так прямо и есть?
Судя по лицу Дейва, он решал непростой вопрос: то ли повернуться и уйти, то ли сперва шарахнуть меня по черепу микрофонной стойкой. Я кивнул и затянулся с такой силой, словно в сигарете был не табак, а наркотик, восстанавливающий уверенность в себе. Кристина Брайс смотрела на меня с доброй, понимающей улыбкой.
- С-с-серьезно, - сказал я. - Д-дайте мне т-только п-поговорить с вами. У меня и мелодии, и слова, все вместе. Нужно т-только, чтобы к-кто-нибудь посмотрел. Вам они п-понравятся, вот честно. Они как прямо для вас.
- Ну, в общем, - начал Дейв, но тут уборщик окончательно не выдержал и начал ругаться. Работяги уже открыли дверь в ночь, дождь и холодный, пронизывающий ветер и вытаскивали аппаратуру наружу. Я подхватил один конец колонки и помог спустить ее по ступенькам, на Хантер-стрит, где стоял в ожидании микроавтобус "транзит". Моя всегдашняя косорукость куда-то на время отвлеклась, и мы дотащили колонку, ни разу ее не грохнув. Дейв Балфур укладывал футляр с гитарой в багажник старого "хиллман-хантера", припаркованного сразу за "транзитом"; Кристина уже сидела в машине. Я подошел к Балфуру, еще больше ссутулившись из-за дождя и ветра.
- У тебя действительно есть материал? - спросил он, поднимая воротник мягчайшей кожаной куртки.
- Точно, - кивнул я. - Без балды.
- Верю. Вот только насколько он хорош?
Пару секунд я сосредотачивался, чтобы произнести фразу не экая и не мекая, а затем сказал:
- Он настолько хорош, что даже лучше вашей команды, какая она есть и какой б-ббудет.
Вот же мать твою! Всю дистанцию прошел, а на финише споткнулся! Этот ответ был у меня наготове уже целых два года, не хватало малого: чтобы кто-нибудь задал мне соответствующий вопрос. Произнесенная фраза не звучала и вполовину так весомо, интригующе и амбициозно, как в моих ночных фантазиях, но это ладно, главное - она была произнесена.