Градус я по компасу засёк, когда ещё на жэ-дэ-станции тусовались, а в зоне направление по совпадающему с градусом "стволу" придерживался. Правда, обстановка под "сеткой" несколько изменилась. "Усы" из нормальных деревьев все соки-то повысасывали, а труха рассыпалась, и "сетка" местами настолько сильно провисла, что почти до самой земли доставала – не пройдёшь. Так что стороной пришлось обходить провисшие места.
А ещё стороной пришлось обходить странные зелёные образования, что из земли торчали – то ли молодые побеги "сетки", что из спор повырастали, то ли что-то совсем новенькое. Раньше я их не видел. Образования были похожи на… как бы это получше описать?… на выжатое вручную бельё. Нечто мокрое, перекрученное, но вертикально стоящее.
Четверо спецов тоже поняли, что эти "растения" никакого отношения к нашей традиционной флоре, а уж тем более к фауне, не имеют, но ума у них всё-таки хватило не открывать по ним огонь из своих суперсовременных скорострелок. Вели они себя в зоне пока что правильно. А вот когда чудеса всякие у нас на пути появляться начали, то и у толстошкурых спецназовцев нервишки пошаливать стали.
Кроны обычных деревьев иногда вдруг складывались в фигуры, очень напоминающие человеческие. То вроде как мужчина предстанет перед нами с головой непропорционально маленькой, то что-то типа женщины со ртом непропорционально большим. Боров, Мамонт, Шварц и Таран, до этого почти всё время молчавшие, тут языки и поразвязали. Словно понос на них словесный напал. Пришлось мне вмешаться, крикнуть им, чтобы заткнулись, пришлось припугнуть. Сказал, что зона болтливых не любит, ослепить может.
– Так мы же по внутренней связи разговариваем, – настороженно произнёс Мамонт.
– Всё равно.
Поверили. Притихли.
Но ненадолго. Мы как раз берегом озера проходили. Озеро, не озеро, что-то навроде ставка, слегка заболоченного. Вот Боров мне и говорит:
– Эй, Лефтенант. Что это там такое?
Я обернулся, а он на воду указывает. Гляжу в том направлении, куда он указал, и глазам своим не верю – мама моя покойная по воде идёт. Молодая, светловолосая, в простеньком летнем платьице, улыбается. У меня аж сердце защемило:
– Мама!
– Какая же это мама, – говорит Боров. – Это же батя мой, в Афгане в восемьдесят восьмом пропавший, – а сам чуть не плачет. – Батя, я здесь!
Как будто тот его через скафандр услышать может.
– Да вы, ребята, мозгами тронулись, траванулись, наверное, – подал голос Шварц. – Это же моджахед, который в Чечне моих пацанов положил. Это же Хассан. Его борода. За мной пришёл, гад? А член тебе в рыло! На вот, свинца покушай, сука черножопая!
И давай по воде из автомата строчить с криками: "А-а-а-а-а!" и "Падла!". А как разрядил он весь магазин, произошло удивительное. Полотнище белое Шварца накрыло. Под "тканью" он оказался. И словно бы из-под "ткани" воздух выкачали – чёткие контуры Шварца на две-три секунды обозначились. А потом сжалась "ткань", схлопнулась, перекрутилась и на место вернулась – стоит себе в сторонке "вручную выжатое бельё". И ни Шварца нет, и ни его останков – только столбик зелёненький виднеется.
2
Утром 4 мая 1882 года на борт бразильского сторожевого судна "Арагуари", как обычно, подняли бадью с морской водой, чтобы измерить её температуру. В бадье была обнаружена плавающая запечатанная бутылка.
Капитан Коста, посмотрев бутылку на свет, отдал приказ разбить ёмкость. Из бутылки был извлечён лист бумаги, вырванный из библии. Капитан Коста знал английский язык и сумел прочесть письмо, написанное неровным, не совсем разборчивым почерком поперёк печатного текста:
"На борту шхуны "Sea Hero" бунт. Капитан убит. Первый помощник выброшен за борт. Я, второй помощник, насильно приставлен к штурвалу. Они заставляют меня вести судно к устью Амазонки; 28 градусов долготы, 22 градуса широты, скорость 3,5 узла. Спасите!"
Коста сверился с корабельным регистром Ллойда. Выяснилось, что английский корабль с таким названием действительно существует: водоизмещение 460 тонн, построен в 1866 году, порт приписки – Гулль. Капитан приказал начать преследование.
Спустя два часа сторожевик догнал мятежное судно и открыл по нему огонь. Абордажная команда, состоящая из лейтенанта Виейры, квартирмейстера и семерых вооружённых матросов, бросилась в лодки.
Бунт был быстро подавлен. Мятежников обезоружили и заковали в кандалы. Квартирмейстер нашёл второго помощника (по имени Хеджер) в трюме, там же находились и два матроса, не присоединившихся к бунтовщикам.
Ещё не веривший в своё чудесное спасение второй помощник повторил рассказ о бунте, прибавив лишь, что мятежниками была убита собака капитана. Капитана он назвал мистер Лонгстаф, и это обстоятельство вызвало некоторое удивление у его спасителей, поскольку в регистре Ллойда значилась другая фамилия – Регис. Кроме того, капитан оказался, как это ни странно, жив.
Дальше началось совсем уж непонятное.
– Как вы узнали о нашем несчастье? – спросил Хеджер. – Ведь мятеж произошёл только сегодня утром, и мы решили, что с нами покончено…
– Мы получили ваше послание в бутылке, – ответил бразильский лейтенант.
– Какое послание? Мы ничего не посылали!
Виейра показал лист из библии. Хеджер, недоумевая, прочёл его.
– Это же не мой почерк, – сказал он, – да я и не мог послать бутылку. Бунтовщики следили за каждым моим шагом, а верные мне матросы сидели под замком в трюме.
Заявление второго помощника окончательно дезориентировало лейтенанта Виейру. Он распорядился взять весь экипаж под стражу, чтобы сдать британским властям на Фолклендских островах – пусть сами англичане разбираются.
Команду "Sea Hero" судили на родине. И на суде произошло совершенно потрясающее открытие. Бразильский сторожевик выловил в море не крик о помощи, а рекламный проспект!
За 16 лет до этого мятежа в свет вышел роман некоего Джона Пармингтона под названием "Sea Hero" ("Морской герой"). На какое-то время роман приобрёл чудовищную по тем временам популярность. Это явилось результатом необыкновенно ловкого рекламного трюка. Находчивый писатель, прежде чем опубликовать свою книгу, забросил в море 5 тысяч бутылок с призывом о помощи, написанном на листах, вырванных из библии. Часть этих бутылок была найдена, а несколько сот так и скитались по морям. Одна из бутылок-путешественниц спасла людей на судне, по воле случая носившем то же название, что и роман.
То есть жизнь оказалась служанкой литературы, удачно скопировав фантазию романиста. Пармингтон даже не мог себе представить, что он станет пророком.
3
"…Когда Артур проснулся в первый раз, он увидел мальчика. Мальчик был щупленький, лет шести-семи, светленький, немного конопатый, загорелый. Он шёл по берегу моря, в чёрных трусиках, босой. На влажном песке отпечатывались его маленькие следы, слизываемые пенной волной. Кричали чайки, дул ветер, ярко светило солнце.
"Зачем я так напился? – туманно подумал Артур. – Целую бутылку бренди вылакал в "Галеоне". Почти без закуски. А потом ещё и от жары развезло. Надеялся, что хоть тут есть кондишн, да хрен там – такая же духота, как и на улице. Вот и разморило меня."
Артур обратил внимание, что на ноге у мальчика болтается какая-то верёвка, чего он сразу не заметил. Верёвка, однако, мальчику вроде как не мешала. Складывалось впечатление, что другим концом верёвка ни к чему не была привязана. На самом деле оказалось совершенно обратное. Верёвка, как показали Артуру, соединяла мальчика с гигантским верёвочным клубком. Клубок был в несколько раз больше мальчика. Он лежал, тяжело увязая в песке, отбрасывая короткую округлую тень, и нехотя раскручивался.
"Что за фиговина – мальчик с верёвкой? О чём это вообще? Бред какой-то. Начало я пропустил – заснул сразу. И название не помню. А спросить не у кого. Один я, хоть шаром покати. Ау, люди."
Тем временем, камера стала медленно удаляться от моря, от мальчика с его клубком, от пляжа. И Артур увидел сперва один ряд, а потом великое множество рядов… плюшевых мишек, как бы растущих на поле – наполовину торчавших из земли. Соломенного цвета плюшевые мишки на соломенного цвета поле. Не было слышно ни голоса за кадром, никаких диалогов, и только тягучая, печальная музыка густо сочилась из динамиков.
"Надо же, как не повезло. Мало того, что сморило в сон, так вдобавок и фильм усыпляющий. Абсолютная дребедень. Снимают всякую чушь. Миллионы на ветер выбрасывают. Голливуд называется. Видимо, именно поэтому в зале, кроме меня, никого и нет. Кто же на такую картину-то пойдёт."
Камера с усеянного сотнями плюшевых мишек поля обратила свой взор на белые кучевые облака, летящие по сине-голубому небу. Артур успел лишь отметить, что облака ужасно похожи на хлопающих крыльями бабочек, и под заунывную мелодию снова отключился…
Блюдо было пока ещё пустое, но рот от предвкушения уже жадно приоткрылся, а горло самопроизвольно сделало глотательное движение. Человек, сидящий за столом, вооружившийся ножом и вилкой, готов был в любую минуту наброситься на еду. Артур поймал себя на мысли, что человек буквально дрожит от нетерпения, и что, если официант тотчас же не появится, то этот человек, весьма вероятно, сначала съест самого официанта, когда тот, наконец, придёт, а уж потом ту пищу, которую он ему доставит.