* * *
Баронесса де ля Рош, Анри Фарман, Бовье выходили из кафе в сопровождении русских офицеров. Танцующая толпа подхватила их, закружила, завертела. И вдруг сквозь разные музыки нескольких оркестриков, сквозь крики и нестройные песни авиаторы услышали стрекот аэропланного мотора.
Фарман первым стал тревожно выбираться из толпы. Клотильда, испуганно глядя вверх, уговаривала какого-то старичка отпустить ее. Но старичок обязательно хотел потанцевать с мадам и не понимал причин ее беспокойства.
А шум мотора все приближался и приближался. Через несколько секунд его услышали все. Оркестрики перестали играть, все задрали головы вверх, и над площадью показался аэроплан. В воздух понеслись восторженные крики, хохот, приветствия.
Анри Фарман наконец выбрался из толпы и с перекошенным от ярости лицом закричал:
- Сволочь! Мерзавец! - И бросился к Мациевичу: - Это ваш негодяй Заикин!
- Ура!!! - закричал поручик Горшков.
Мациевич напряженно смотрел вверх. Де ля Рош судорожно вцепилась в плечо Мациевича, не в силах оторвать глаз от аэроплана.
- Да вы понимаете, чем мне это грозит?! - в ярости закричал Фарман.
- Возьмите себя в руки, мэтр, - коротко посоветовал ему Мациевич.
- Где твой автомобиль?! - рявкнул Фарман, поворачиваясь к де ля Рош.
Толпа вопила от восторга, и маленькие оркестрики, задрав свои инструменты, почти слаженно исполнили какую-то помесь "канкана" с военным маршем.
Заикин оглядел площадь, помахал рукой и вдруг увидел, как несколько человек бегут от площади к боковой улочке, где стоял автомобиль. Заикин вгляделся и узнал Клотильду де ля Рош, Фармана, Мациевича. Заканчивая круг, он увидел, как они поспешно влезают в автомобиль, и испугался. Трусливо поглядывая вниз, он выровнял аэроплан и направил его в сторону летного поля. Оглянувшись, Заикин с ужасом заметил, что автомобиль помчался за ним.
* * *
Вздымая пыльное облако, автомобиль мчался по дороге. Он был набит людьми, как арбуз семечками. Держась за спинку переднего сиденья, всклокоченный Фарман грозил кулаком летевшему над ними аэроплану.
И у автомобиля, и у аэроплана скорость была одинаковой, и поэтому энергичные жесты господина Фармана очень нервировали Ивана Михайловича Заикина. В какой-то момент он обозлился и плюнул вниз, в сторону автомобиля. А затем плавно потянул рукоять управления на себя.
Аэроплан стал набирать высоту, автомобиль становился все меньше и меньше, и вскоре Заикин и вовсе перестал видеть мсье Фармана и тем более различать его жесты.
Тогда он счастливо рассмеялся и сказал вниз:
- Что, съел? А то размахался, видишь ли...
* * *
В автомобиле шла нервная перепалка.
- Я могу под суд пойти! - кричал Фарман. - В случае аварии у меня закроют летную школу! Негодяй!!! Ну, я ему покажу!
- Анри! - Де ля Рош повернулась к Фарману и с неожиданной силой сказала: - Анри! Вы ничего не посмеете сделать этому русскому! Вы меня слышите, Анри?
- Мне ничего не придется делать! - закричал Фарман, глядя на то, как аэроплан Заикина начал снижаться. - Через минуту он сам разобьется при посадке! Этот кретин обречен!
- Замолчите!!! - Де ля Рош вскочила коленями на сиденье мчащегося автомобиля и схватила Фарма-на за лацканы сюртука. - Слышите? Замолчите сейчас же!
Аэроплан сбросил обороты двигателя и стал медленно подбираться к земле.
- Успокойтесь, мсье, - сказал Мациевич Анри Фарману. - Это очень талантливый человек.
* * *
Заикин тоже нервничал. Земля надвигалась на него. Он осторожно выключил мотор, мелкими быстрыми движениями перекрестил себе живот и повел аэроплан на посадку.
* * *
- Стой! - закричал Фарман шоферу. Автомобиль остановился у самого края посадочной полосы.
- Все, - сказал Фарман. - Это конец...
Ему никто не ответил. Все смотрели на аэроплан. Пропеллер крутился вхолостую, и было слышно, как свистит ветер в расчалках крыльев.
И когда колеса аэроплана благополучно коснулись земли, Мациевич негромко сказал по-русски:
- Я же говорил вам, что это очень талантливый человек.
* * *
Ночью Заикин смотрел на освещенное голубоватым светом лицо Клотильды де ля Рош и говорил:
- Я тебе, Клава, вот что скажу: я этого дела все равно добьюсь. Я ни есть, ни пить, ни спать не буду. Мне что главное? Мне главное натренировать себя, чтобы я летун быд; первостатейный. Ну и конечно, документ получить. А уж тогда я Россию в обиду не дам! Это когда мы дома, нам все не нравится. То ругаем, другое, третье... А как кто со стороны ругать нас начнет, мы жутко обижаемся и сердимся. Тут, Клава, как с дитем получается: он у нас, у родителей, и такой, и сякой, и немазаный. Мы его и розгами, и внушениями, и по-всякому. А попробуй кто со стороны обидь его? Словом каким али еще пуще - за ухи отодрать... Да мы ж ему глотку перегрызем! И вправе будем. Кто тебе, басурманская твоя морда, на мое дитя руку позволил поднимать? А ну-ка! Вот какие дела... Понял? Компрене, говорю?
- Уи, уи... - закивала головой де ля Рош и счастливо прижалась щекой к огромной руке Заикина. - Же компран. Же компран бьен...
- Ничего ты не "компран", - ласково сказал Иван Михайлович и погладил Клотильду по голове. - Вот погоди, Клава, я еще по-французски выучусь!
* * *
Взлет, посадка. Взлет, посадка. Разворот, рулежка, старт и снова взлет.
Иван Михайлович тренировался в стороне от общей группы. Фарман и Бовье неприязненно смотрели в его сторону.
* * *
В маленьком парижском бистро Иван Михайлович сидел за столиком и внимательно слушал толстенького художника Видгофа.
- Но вы себе представляете, Ваня, что это стоит денег? - спросил Видгоф с неистребимым южнорусским акцентом.
- А как же! - прогудел Заикин и тут же спохватился: - А сколько?
- Ваня, - торжественно сказал Видгоф, - что я теперь живу в Париже, так это не делает нас чужими. Сколько вам нужно плакатов?
- Тысячи три.
- Таки меньше чем по франку... Три тысячи плакатов - две тысячи франков. И учтите, Ваня, это только для вас. Я б даже сказал больше - для России.
- Ладно, Сема, наскребу.
- Показывать эскиз?
- Давай.
Видгоф вынул из-под столика огромную папку и раскрыл ее.
- Слушай, а это зачем? - смущенно спросил Заикин и ткнул пальцем в смерть с косой, которая занимала на плакате больше места, чем аэроплан, портрет Заикина и текст.
- Не смешите меня, - презрительно сказал Видгоф. - Вы не мальчик в рекламе, чтобы задавать такие вопросы. Это раз. А кроме всего, дай вам Бог здоровья и долгих лет жизни, но пока что летать по воздуху - это вам не торговать бычками на Привозе. Или я не знаю Одессу?
* * *
И снова на летном поле грязный, измученный Заикин возился у своего аэроплана в стороне от всей группы учеников.
Подошел Мациевич в полетном обмундировании.
- Англичане сунули взятку Бовье, и все учебные аппараты теперь заняты только ими. Так что я абсолютно свободен. Тебе помочь?
- Постой рядой, Лев Макарыч, и то ладно, - улыбнулся Заикин.
На велосипеде подъехал Фарман. Посмотрел секунду на Заикина и достал из кармана телеграмму. Протянул ее Мациевичу:
- Передайте эту депешу мсье Заикину и поздравьте его от моего имени.
Мациевич развернул телеграмму и охнул.
- Откуда? - спросил Заикин.
- Из Ясной Поляны. От Льва Николаевича Толстого. Ты про такого слышал?
- Я-то слышал, а вот он откуда про меня знает?
- Значит, знает. Лев Николаевич поздравляет тебя с победой над воздушной стихией. Вот, Ваня, честь тебе какая.
- Батюшки-светы!.. - растерялся Заикин. - Это что же мне теперь делать?
- Летать, - коротко ответил Мациевич.
* * *
И снова взлет, посадка... Взлет, посадка.
- Браво, Вания! - кричит де ля Рош. - Тре бьен! Тре бьен!
Заикин не может ее услышать. Он далеко. Да еще и тарахтят моторы трех аэропланов - одного заикинского и двух учебных на другом краю летного поля.
- Тре бьен, мон ами, - шепчет де ля Рош, - тре бьен...
И голос сзади подтверждает:
- Этот гладиатор хорошо летает!
- Превосходно! - с восторгом отвечает де ля Рош и поворачивается.
Позади нее стоит Леже.
- Здравствуй, Кло.
Некоторое время Клотильда де ля Рош разглядывает осунувшееся, с воспаленными глазами лицо Леже, медленно поднимает руку и, тихонько касаясь пальцами лба, щек и подбородка Леже, горько говорит:
- Здравствуй, Пьер.