... Когда я узнал, что Сахно выпросил у Селезнева разрешение взять меня вторым пилотом, я поначалу обрадовался. Огорчение по поводу того, что из командира "Як-12" я становлюсь вторым пилотом на "Ан-2", было минутным. Логическая закономерность служебного роста летчика гражданской авиации предполагает именно такой путь: командир "Яка" становится вторым на "антоне"... Затем, после энного количества затраченных сил и времени, его назначают командиром "Ана". Летает он себе, летает и наконец после всяких переучиваний получает назначение на "Ил-14" - вторым пилотом. Опять летает. Летает, летает и с Божьей помощью становится командиром "Ила". Сколько времени он будет утюжить небо командиром четырнадцатого - никому не известно. Может, так и помрет в этой должности. Но... Но особо способные, особо талантливые летчики в какой-то прелестный момент получают направление в учебный отряд и уезжают в новую жизнь. Окончив обучение в отряде, они начинают летать вторыми пилотами на "Ил 18", на "Ту 104", на "Ан 10"... Ну а потом вы уже, наверное, догадались, что согласно заданной схеме этот летчик должен будет стать командиром одной из трех вышеназванных машин. Отклонения от нормы допускаются только в сторону абсолютного счастья - могут назначить на "Ил-62"!.. Преимущества такого существования перед тем, что я делаю сейчас, более чем очевидны.
Я обрадовался, когда Сахно взял меня к себе Все-таки я поставил ногу на первую ступеньку этой служебной авиалестницы и снова начал летать.
Но подошел ко мне наш техник Котька Климов, отвел меня в сторонку, поздравил с возвращением в лоно... Сейчас уже не помню, в лоно чего. Он очень смешно как-то сказал. А потом и говорит:
- У меня такое впечатление, что Серега (это Сахно) взял тебя во спасение себя.
- Котя, - говорю я ему, - ты давай прозой, а то я не понял...
- У меня такое впечатление, что он вылетал свой ресурс и ему сейчас необходим конек-горбунок, на котором он будет ездить. Повторяю, старик, мне это все до лампочки, в конце концов, это намного лучше, чем ишачить на ГСМ, но ты все-таки присматривайся...
Поначалу я даже очень присматривался. А потом мне это надоело. Мне было просто некогда присматриваться. Для того чтобы стать вторым пилотом на "Ан-2", мне по всем правилам нужно черт знает сколько часов отлетать по учебной программе. А мы с Сахно сразу, на "химию" ушли. И получилась у меня этакая колхозная экстернатура.
... Техник заправлял нашего "антона", а я снова лежал на животе и заполнял журнал хронометража полетов. Сергей Николаевич пил воду из котелка, и я видел, как вода, застревая в седой щетине, текла по его подбородку, по шее и струйкой убегала под воротник рубахи.
- Двадцать шесть посадок сделали, - сказал я ему.
Сахно вытер рот, посмотрел на меня сверху и протянул котелок с водой.
- Пить будешь?
- Ага, - сказал я, встал на колени и припал к котелку.
И у меня текла вода по подбородку, по шее и за воротник старенькой пропотевшей ковбойки...
Вечером, измученные, раздраженные друг другом, мы сидели по разным концам длинного крестьянского стола и ужинали.
Я прихлебывал молоко и читал "Памятку пилоту, выполняющему авиахимработы". Время от времени я прикрывал книжечку ладонью и учил наизусть:
- Длина разбега увеличивается - при взлете с мягкого грунта на двадцать пять процентов; с песчаного - на тридцать - тридцать пять процентов... При повышении температуры наружного воздуха...
А Сахно жутко хотелось выпить. Это я голову даю на отсечение. Он еще позавчера купил в сельмаге четвертинку "Московской" и спрятал ее в чемодан. Он все ждал, что я куда-нибудь смотаюсь, и вот тогда-то он и выпьет. А я назло ему ни шагу из дома. Когда мы еще только прилетели в колхоз и нас начали расселять, я сразу заявил, что буду жить с техником и мотористом. А старик сунул мне под нос огромный кукиш и в своей обычной манере спросил:
- А это ты нюхал?
И поселил меня вместе с собой. Дескать, так ему будет удобнее наблюдать за морально-бытовой стороной моей командировочной жизни. И вообще, где это видано, чтобы командир экипажа и второй пилот, "выполняющие авиахимработы", жили бы отдельно? И устроил мне буквально интернат, казарму какую-то!
- Длина разбега увеличивается - при взлете с мягкого грунта на двадцать пять процентов; с песчаного - на тридцать-тридцать пять... При повышении температуры наружного воздуха... - бубнил я, а сам тихонько на него поглядывал.
Уж так мое присутствие смущало его, так раздражало, что он себе места не находил.
Наконец Сахно не выдержал, аккуратно приготовил себе закусочку и пошел в свой угол, к своей койке. Сел на корточки, спиной ко мне, выташил из-под койки чемодан, откинул крышку и, порывшись в своих вещицах, вынул бутылку.
Ага, думаю, лед тронулся, господа присяжные заседатели! А сам делаю вид, что меня ничего не касается, и читаю:
- ... При увеличении полетного веса на каждые пятьсот килограммов - тридцать процентов...
Тут старик зло сплюнул, посмотрел на меня и, не скрываясь, запихал четвертинку обратно, встал и ногой толкнул чемодан под койку.
- Не на тридцать, а на тринадцать процентов, - презрительно выдавил он из себя. - Ты хоть прочитать-то грамотно можешь?
Я заглянул в "Памятку" и, делая вид, что ничего не произошло, согласился с ним:
- Точно, на тринадцать...
Сахно плюхнулся за стол, взял газету и с отвращением стал жевать свою "закусочку", запидая ее молоком. Причем рожа у него была такая, будто он запивал не молоком, а расплавленным оловом.
- На тринадцать процентов, на тринадцать процентов... "Мы коней собирали в поход!.." - запел я.
Старик оторвался от газеты и, решив, очевидно, меня доконать, спросил:
- А когда сокращается длина разбега?
И тут я вспомнил, что у меня кончилась зубная паста. И вообще нужно было бы кое-что купить из мелочи. Я его спросил:
- Сергей Николаевич, вы мне пятерочку до зарплаты не подкинете?
Я думал, его кондрашка от злости хватит! Он еле дух перевел, но сдержался и мрачно повторил:
- Я тебя спрашиваю: когда сокращается длина разбега?
Вот тут-то я ему и устроил маленький цирк, Я спокойненько встал из-за стола, потянулся и с шумом захлопнул инструкцию.
- Господи! - сказал я как можно жалобнее. - Вам бы только придраться к бедному ребенку!.. Обижать сиротку - последнее дело... При встречном ветре десять метров в секунду - в два раза и при использовании закрылков, отклоненных на двадцать пять градусов, при номинальном режиме работы двигателя - на двадцать - двадцать пять процентов!.. Дайте пятерочку, а?
* * *
Рано утром, когда все вокруг было покрыто сырым, зябким туманом, мы шли к самолету по каким-то жидким дощечкам, перекинутым через небольшое болотце. Дощечки разъезжались под ногами, и приходилось балансировать, чтобы не соскользнуть в мерзко пахнущую коричневую жижу, которая чавкала под этими мостками после каждого нашего шага.
Сахно шел впереди, я сзади. Меня трясло от холода и безумно хотелось спать.
- Это же каторга... - сказал я в спину Сахно. - Каждый день в четыре утра... Я, например, лично спать хочу! Инквизиция какая-то...
- Составь сводку расхода горючего, - не оборачиваясь, сказал Сахно.
- Можно подумать, что зерновые и свекла появились вместе с изобретением самолета, - сказал я. - Как будто до авиации не собирали урожай...
- Составь сводку расхода горючего.
- Слышал, слышал... Восемь дней - триста семьдесят три посадки! Уму непостижимо!.. Так низвести прекрасную профессию!.. Так отравить романтику ядохимикатами!.. Аэроплан, гордое, непокорное творение, гоняется за какой-то вонючей мошкой, за какими-то жучками-паршивцами?.. Подождите, подождите, Сергей Николаевич, скоро нас на борьбу с клопами бросят...
- Заткнись! - сказал Сахно.
Я предусмотрительно увеличил между нами дистанцию и сказал:
- Грубиян.
Старик остановился, повернулся ко мне и вытаращил глаза. Я тоже остановился, сохраняя почтительное расстояние. Такой тип может и по шее дать.
- Ну и нахал!.. - удивленно проговорил он и даже покачал головой. - Ну ты, Димка, нахал...
Это он в первый раз назвал меня Димкой.
- Какой же я нахал, Сергей Николаевич? - как можно проникновеннее сказал я и подошел к нему поближе. - Я мятущееся дитя века с легкоранимой душой...
- Это еще что такое? - возмутился Сахно. - Прекрати сейчас же!..
- Смотрите, смотрите, Сергей Николаевич!.. - быстро сказал я и показал в сторону самолета.
У взлетной площадки маячила в тумане нелепая фигура в сапогах и брезентовом дождевике с капюшоном. Заспиной у фигуры висела берданка.
- Я же говорил вам, что ночь еще не кончилась, - прошептал я. - Вот, пожалуйста, и призраки еще не разошлись...
- Не дури! - сказал Сахно.
- Ты кто? - крикнул я фигуре.
- Сторож, - ответила фигура тоненьким голосом.
- Ну-ка, ну-ка... - оживился я. Мне даже спать расхотелось.
Я подошел поближе и заглянул под капюшон. На меня смотрела замерзшая толстощекая девчонка лет двадцати.
- Здравствуйте, - робко сказала девчонка.
- Здорово, - удивился я. - А где же тот сторож?
- Приболел...
- Значит, ты каждую ночь будешь дежурить?
- А то как?
- Ну-ну... - сказал я и двинулся к самолету.