– Дело говоришь, – похвалила его Василиса Премудрая. – Под лежачий камень вода не течёт. Знал бы ты, как мне не терпится с тобой соединиться!
– Может, как-нибудь можно? – спросил осторожно Иван. Но Василиса строго покачала в ответ головой, а Кащей встрепенулся и не по-доброму сверкнул запавшими глазами.
…Приступили, не откладывая: Иван-царевич сбегал за яйцом, и Кащей проводил витязя в кузницу. В кузнице было от чего разбежаться глазам – наковальни, молоты, пилы, прессы, клещи, тиски и плавильные печи.
– Славно! – одобрил Иван. – С таким-то инструментом, да с Божьей помощью – управимся!
– Угу, – кивнул Кащей язвительно. – Если только яйцо не заговорённое.
– Посмотрим, – отозвался царевич бодро. Он положил яйцо на гладкую поверхность наковальни, выбрал молот потяжелее и с размаху опустил на каверзную штуковину. Молот отскочил – Иван едва удержал его в руках, иначе быть бы беде. Кащей, шаркая, подошёл поближе и стал внимательно рассматривать лунку, образовавшуюся в наковальне после удара. Яйцо лежало в лунке – целое и невредимое. Злой волшебник обречённо махнул рукой и пошел вон из кузницы. Иван-царевич сдаваться не желал – он зажал непокорный предмет в тиски, разложил все пилы, какие нашёл, и принялся за работу – да только лезвия, отменно прочные на вид, стирались в мгновение ока. Согнулось и звонко переломилось долото; отлетевший обломок чуть не угодил царевичу в лицо, но Иван успел вовремя отпрянуть. И неудачи преследовали царевича, за что бы он ни брался. Обессилев вконец, он оставил пустую затею и поплёлся обратно ни с чем.
Вновь собрались в Василисиной горнице. Старый колдун, хоть и ушёл из кузницы, заранее уверенный в провале предприятия, всё же, видно, тешил себя призраком какой-то надежды. Появление разгорячённого, унылого Ивана подкосило его окончательно. Василиса Премудрая тоже заметно расстроилась. Она побледнела, приложила руку к сердцу, но вскоре сумела себя обуздать и спокойно объявила:
– Знать, такая наша доля – придётся ждать.
– Ждать!! – завизжал Кащей, теряя самообладание. – Сколько ж мне ещё ждать, побери вас прах?!
Никто ему не ответил. Кащей забегал взад-вперед, цепляясь шашкой за домашнюю утварь. Василиса молвила, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Нам нужна мышка.
– Какая-такая мышка? – провыл Кащей и в исступлении хватил себя кулаком в грудь.
– Самая простая, серенькая мышка, – объяснила Василиса кротко, не обращая внимания на ярость своего тюремщика. – Которая бегает, машет хвостиком – понимаете?
– Я понял! – закричал восторженно Иван-царевич. – Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось!
– Где я возьму вам мышку, черт возьми? – проворчал Кащей. – Ах, неспроста приходил этот проклятущий крысолов! Он нарочно увёл всех мышей, потому что знал, как они нам понадобятся!
– Правильно глаголешь, – Василиса терпеливо вздохнула. – Конечно же, он знал. Я же говорила, что мы очутились в новой, неизвестной сказке. Кто-то продумал начало – мы-то и ведать не ведали, что оно уже началось. Верно, и конец придумает.
– Придумает! – проскрипел Кащей с горечью. – Знать бы, какой… Начало-то уж больно весёлое! Ну нет, я не намерен сидеть на печи и ждать паршивую мышь. Надо ее найти во что бы то ни стало – найти и изловить. Раз больше ничего не остаётся, пусть она бегает и машет хвостиком, пока не околеет.
Так появились в замке мышеловки. Каждый день их проверяли и, бранясь, пинали сапогами пустые ловушки. Мыши не шли. Пускаясь на разные штуки, Кащей даже выучился кое-как играть на дудочке, но звуки, которые он из неё извлекал, не имели над грызунами власти. Чародей применил колдовство, после чего неприятный, гнусавый напев дудочки стал приманивать жаб, дождевых червей, и даже пришла из-за морей-океанов диковинная ехидна – всё это не годилось. Испробовал Кащей своё могущество и по-иному: превратил в мышей парочку слуг, но напрасно – своенравное яйцо уворачивалось от ударов заколдованных хвостов. Тогда колдун призвал на помощь летучих мышей – их в замке было чрезвычайно много, буквально на каждом шагу висели они гроздьями, головами вниз, сохраняя в прохладной крови дремлющее бешенство. По части хвостов, однако, летучим мышам похвастать было нечем. Сотни раз они сбивали несчастное яйцо ударами перепончатых крыльев, но в неизменном яичном звоне слышалась только издевательская насмешка.
Иван-царевич остался жить в замке, чтоб всегда быть под рукой в случае чего. Не то придёт вдруг мышь, а героя – ищи-свищи, как ветра в поле, – нет уж! пусть пока живет. Он день-деньской бил баклуши, слонялся по замку, поминутно лез не в свои дела, а вскоре и вовсе залёг на печь, уподобляясь своему былинному собрату и от безделья делаясь всё больше на него похожим. А перемен пришлось ждать долго.
Унылые, бесславные годы потянулись один за другим. Кащей с каждым днём глупел, и у многих возникала надежда, что он, в согласии с изменившимися условиями, умрёт естественным путём, без помощи Ивана. Замок приходил в запустение, слуги разбегались кто куда, и никто не пытался их вернуть. Оставшихся – особенно, как уже говорилось, невинно пострадавших от мышеловок, – со скуки мучили, казнили и всячески надругались над мёртвыми телами. Даже Василиса Премудрая втянулась со временем в это занятие. Их отношения с Кащеем постепенно приняли очертания брака, заключённого по расчёту, и долгие годы совместного житья-бытья понемногу сгладили изначальные разногласия. У Кащея была богатая, уникальная в своём роде библиотека, и Василиса часами просиживала в обществе инкунабул, берестяных грамот и папирусов. Она частенько читала Кащею вслух – в основном, про Агасфера, поскольку волшебнику приятно было сознавать, что кому-то приходится ещё хуже, чем ему. Он, по крайней мере, знал, где искать свою смерть. Кругозор Василисы неуклонно расширялся, покуда увядала красота – пленница безобразно располнела, сделалась прожорлива и, наконец, заболела сахарным диабетом. С Иваном-царевичем они по-прежнему были недоступны друг для друга. Никто из троих не в силах был разрушить злые чары. На первых порах Иван сильно мучился, маялся и тосковал. Однако, с течением времени, внешний вид Василисы перестал разжигать в его сердце пламень, и Иван-царевич успокоился. Если бы кто теперь спросил его, что, собственно, он делает здесь, в этом замке, в откровенно сомнительном обществе, он не нашёлся бы с ответом. Лёжа на печке, он строил фантастические, принципиально неосуществимые планы, поглощал чугунки пшённой каши и выхлёбывал вёдра щей. Наступил день, когда царевич совсем перестал выходить к завтраку, обеду и ужину. А после вообще прекратил какие-либо хождения, предпочитая лежачий образ жизни.
Кащей, напротив, становился всё более деятельным. Проку от его активности было, впрочем, с гулькин нос. Однажды, в недобрый час, ему вообразилось, будто злополучное яйцо из чистого золота – вовсе не то яйцо, в котором спрятана волшебная игла. Благо заняться больше было нечем, он приступил к поискам другого, настоящего яйца, – и вот, оказавшись под нестерпимым Кащеевым игом, застонали окрестные деревни: было приказано доставлять в замок все до единого свежие яйца, сколько бы не нанесли работящие курицы. Кащей лично протыкал каждое яйцо вязальной спицей, а после неизменно сквернословил и плевался. Скопились целые горы без толку изуродованных яиц; в конце концов Кащей, выгнав Василису Премудрую из книгохранилища, усадил её за художественную роспись скорлупы. Размалёванные яйца, более не нужные, относили в подземный ледник, чтоб не портились. С приходом Пасхи их тащили в ближайшую церковь, освящали (с этим сложностей не случалось – ведь в яйцах не было найдено ничего, связанного с Кащеем – в том числе, правда, и его смерти) и раздаривали крестьянам. А яйца продолжали стекаться возами. Василиса, не справляясь с работой, протестовала, и местных жителей постигло новое горе – Кащей, не долго думая, по старой привычке наворовал девиц в большом количестве и отдал в услужение строптивой наложнице. Образовалась настоящая мастерская по росписи; красны девицы, лишенные мужского внимания, томились – Кащей по причине старческой немощи лишь бессильно скрежетал зубами, а Ивану-царевичу заменяли полноценную жизнь бесконечные праздные грёзы. Обманутые, забытые девицы дневали и ночевали в мастерской, предаваясь мечтаниям о наилучшем устройстве жизни. "Воистину, что-то новенькое… Отродясь не слыхивал подобной чуши. Подозрительные сказки, вредные", – бормотал Кащей, когда случалось ему подслушать нелепые фантазии.
…Не заметили, как потянулись юбилеи – пятьдесят лет Василисе, шестьдесят, семьдесят… Все действия, предпринятые с целью заполучить к себе мышей, утратили первоначальный смысл и выродились в выхолощенные ритуалы. Ежедневно проверялись мышеловки, ежедневно разбрасывались лакомства, но при этом все, похоже, и думать забыли, зачем это делается, и даже позабыли, как выглядит мышь как таковая. А вскоре забот и хлопот прибавилось: Василису разбил паралич, она слегла и лежала бессловесная, словно колода. Аппетит её сделался поистине ненасытным. Так как слуги, которых к тому времени ещё не успели казнить, разбежались кто куда, на хозяйстве остался сам Кащей. Стряпня его никуда не годилась, Василиса злобно мычала, отталкивая блюда здоровой рукой, приходилось готовить что-то особенное. Отвергнутую пищу Кащей относил Ивану-царевичу – тот съедал всё без остатка. Василиса Премудрая, насытившись, знаками требовала сказок, и Кащей, не балуя её разнообразием, заводил из вечера в вечер одно и то же: дед бил – не разбил, баба била – не разбила… Глаза Кащея светились безумием, руки дрожали, слова с каждым днем выговаривались всё труднее – сторонний слушатель, в конце концов, не смог бы разобрать ни слова, а Василиса догадывалась о содержании лишь по накатанным, отработанным интонациям.