Эта книга - художественный вымысел. Все события и диалоги, а также герои, за исключением известных исторических и публичных персонажей, - плоды воображения автора. Ситуации и разговоры, где фигурируют исторические или публичные персонажи, также являются вымышленными и не претендуют на объективное отображение действительности. Любые совпадения с настоящими людьми, живыми или покойными, - случайны.
Содержание:
/ Ад / 1
/ Чистилище / 54
/ Рай / 70
Эпилог 71
От автора 72
Об источниках 72
Библиография 72
Источники в интернете 73
Lyrics permissions 73
Примечания 73
Дженнифер Доннелли
Революция
Посвящается Дейзи, сокрушившей стены моего сердца
Эта книга - художественный вымысел. Все события и диалоги, а также герои, за исключением известных исторических и публичных персонажей, - плоды воображения автора. Ситуации и разговоры, где фигурируют исторические или публичные персонажи, также являются вымышленными и не претендуют на объективное отображение действительности. Любые совпадения с настоящими людьми, живыми или покойными, - случайны.
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей древний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.Данте "Божественная комедия"
/ Ад /
И я - во тьме, ничем не озаренной.
Данте
1
Кто умеет - пишет музыку.
Кто не умеет - диджействует.
Например, Купер ван Эпп. Вот он, пританцовывает в центре своей комнаты, занимающей весь пятый этаж дома на Хикс-стрит, пытается свести какой-то кошмарный трип-хоп с треком Джона Ли Хукера на аппаратуре за двадцать штук баксов. Понятия не имея, как ей пользоваться.
- Вот это круть, чуваки! - кричит он. - Мемфисский блюз на новый лад! - Он отвлекается, чтобы налить себе второй утренний скотч. - Два времени в одном, как если Бил-стрит перенести к нам в Бруклин! Прикиньте: тусишь такой на чьей-то хате, куришь на завтрак "Кент", запиваешь бурбоном, а рядом Джон Ли с гитарой… Только знаете, чего нам сейчас не хватает?
- Голода, болезней и отсутствия перспектив, - говорю я.
Купер сбивает свою шляпу-поркпай на затылок и ржет. На нем старый жилет от костюма-тройки, надетый поверх майки. Ему семнадцать, он белокож словно ангел, богат как бог и косит под блюзмена из дельты Миссисипи. Получается неубедительно и придурковато.
Я продолжаю:
- Нищета, Куп. Вот чего тебе не хватает. Из нее рождается блюз. Только тебе слабо. Ты же у нас наследник акулы капитализма.
Идиотская улыбка сползает с его лица.
- Анди, ну чего ты вечно ломаешь мне кайф? Чего ты вечно такая…
Симона Кановас, - дочка дипломата, перебивает:
- Да забей, Купер. Сам знаешь, чего она.
- Это все знают, - встревает Арден Тоуд, дочка кинозвезды. - И все уже забили.
Я не обращаю внимания.
- А еще - талант. Без него никуда. У твоего Джона Ли Хукера таланта было немерено. А ты разве пишешь музыку, Куп? Или хотя бы играешь? Ты же просто миксуешь то, что делают другие, и выдаешь этот компот за собственное творчество.
Купер мрачнеет и кривит губу.
- Ты в курсе, что ты страшная язва?
- Да, я в курсе.
Истинная правда. Мне нравится наезжать на Купера. Нравится его обламывать. Это удовольствие круче вискаря, который хлещет его отец, и забористей травы, которую дует его мать. Потому что пусть всего на пару секунд, но - кому-то тоже больно. Эту пару секунд мне не так одиноко.
Я беру гитару и наигрываю первые ноты знаменитой "Boom Boom" Хукера. Выходит слабенько, но эффект производит что надо. Послав меня куда подальше, Купер сваливает из комнаты.
Симона морщится.
- Жесть, Анди. Он же такой ранимый! - Она вскакивает и выбегает следом за ним. Арден тоже уходит.
На самом деле Симоне плевать на Купера с его ранимостью. Просто она боится, что он отменит утреннюю тусовку в пятницу. Она не заходит в класс, предварительно не бахнув. Как и остальные. Всем надо что-то в себя влить, прежде чем переступать школьный порог. Иначе - груз чужих ожиданий в два счета раздавит нас в лепешку.
Я сворачиваю "Boom Boom" и начинаю играть "Tupelo". Никто не слушает.
Предки Купера свалили отдыхать в Кабо-Сан-Лукас. Домработница бегает открывает окна, чтобы проветрить прокуренную квартиру. Мои одноклассники меняются айподами с ценными треками. Никто из нас не интересуется попсовыми хитами из списков "Топ 100" - это фигня для меломанов из безымянных государственных школ. А мы учимся в школе Св. Ансельма, самой крутой в Бруклине. Так что мы особенные. Уникумы. Юные гении. Все как один. Наши учителя наперебой осыпают нас такими эпитетами, а родители платят по тридцать тысяч в год, чтобы это услышать.
Наш выпускной год - весь про блюз. Еще это год Уильяма Берроуза, балканского соула, немецких контртеноров, японских девочковых групп и музыки "новой волны". Это не случайная подборка. Все, чем мы занимаемся, неслучайно. Чем загадочнее наши вкусы, тем очевиднее наша гениальность.
Я сижу, мучаю "Tupelo" и прислушиваюсь к обрывкам разговоров:
- …на самом деле в тексты "Флок ов Сигалз" невозможно въехать, если рассматривать их вне метапрозаической парадигмы…
- …с Пластиком Бертраном все ясно, как только врубишься, что он пост-иронический нигилист…
- …знаешь, вообще вся "новая волна" черпает смыслы в своей изначальной бессмысленности. Тавтология, замечу, умышленная…
- Wasn't that a mighty time, wasn't that a mighty time…
Я поднимаю взгляд. На другом конце дивана сидит известный красавчик из Слейтера, другой бруклинской школы. Допев строчку из "Tupelo", он придвигается ближе, пока не касается меня коленом, и комментирует:
- Неплохо.
- Спасибо.
- Чего, в группе лабаешь?
Я продолжаю играть опустив голову, и он решает, что пора наглеть.
- Это что у тебя? - спрашивает он, наклонившись совсем близко, и тянет меня за красную ленту, которую я ношу вокруг шеи. На ней висит серебряный ключ. - Ключик к твоему сердцу?
Мне хочется убить его за то, что он коснулся ключа. Хочется наговорить слов, которые разорвут его в клочья, но слова пересыхают у меня в горле, так что я просто поднимаю руку - правую, в кольцах с черепами, - и сжимаю кулак перед его носом.
Он отпускает ключ.
- Ну извини.
- Не трогай, - говорю я. - И вообще отвали.
- Да ладно, ладно. Успокойся, психованная какая-то… - Он отодвигается.
Я убираю гитару в чехол, прячу ключ обратно под рубашку и ищу выход. Дверь. Пожарную лестницу. Окно. Что угодно. Когда я прохожу через гостиную, чья-то рука ложится мне на плечо.
- Пойдем, уже четверть девятого.
Виджей Гупта. Президент клуба отличников, команды риторики, шахматного клуба и Генеральный секретарь школьной модели ООН. Волонтер походной кухни для бездомных, благотворительного образовательного центра и Американского общества защиты животных. Стипендиат Института Дэвидсона, кандидат в стипендиаты Президентской программы, победитель поэтического конкурса Принстонского университета. К сожалению, он не умирает от рака.
А вот Орла Макбрайд одно время умирала - и не преминула написать об этом в своих заявках на прием в колледж, так что ее досрочно приняли в Гарвард. Химиотерапия, облысение и выблевывание желудка по частям оказались весомее, чем весь набор достижений Виджея. Его, правда, поставили в список ожидания, но ему все равно приходится таскаться в школу, как всем.
- Я не пойду.
- Чего так?
Я молчу.
- Что случилось-то?
Виджей - мой лучший друг. В последнее время - единственный мой друг. Понятия не имею, почему он до сих пор не забил. Иногда мне кажется, что я - очередной его благотворительный проект, вроде убогих псов, которых он подкармливает в приюте.
- Да ладно тебе, Анди, - говорит он. - Пойдем! Тебе же план сдать надо, а то Бизи тебя выпрет. Двоих уже вытурили в прошлом году за то, что они протупили с выпускными работами.
- Знаю. Но я никуда не пойду.
Виджей хмурится.
- Ты утренние таблетки пила?
- Да.
Он вздыхает.
- Ладно, увидимся.
- Увидимся, Ви.