Бугров даже не улыбнулся. Ни одной пуговицы на мундире не расстегнул. Сказал спокойно, чуть устало:
- Мы, молодой человек, только цех, в котором заготовляют газетный фарш. А колбаски - дело секретариата.
- Спасибо, понял, - сказал Бельдюгин. - Когда решим с вами, я зайду насчет колбасок в секретариат.
Он достал из портфеля толстенную тетрадь в коленкоровом переплете:
- Вот, поглядите.
- "Пословицы и поговорки войны нам и сегодня очень нужны", - вслух прочитал Бугров заголовок, украшавший титул рукописи. Он всегда читал вслух вещи, которые ему приносили. Так легче было получить поддержку коллег, сидевших в одной с ним комнате. - Что ж, тема конкретная.
- Я тоже так думаю, - скромно согласился автор.
- "Родина для нас дороже глаз", - прочитал Бугров первую бельдюгинскую пословицу.
Пошлепал губами, почесал за ухом.
- Глупость, молодой человек. При чем тут глаза, если о Родине речь? Можно ли зрение противопоставлять патриотизму?
- Это народная пословица, - сказал Бельдюгин обиженно. - Наш народ так говорит. Я лишь записываю его изречения.
- Э-э, - пробурчал Бугров. - Наш народ и не такое говорит. Если все за ним записывать…
И стал читать дальше.
- "Никогда Россия ярма не носила". Это что? Вы когда-нибудь историю изучали? Носила ярмо Россия, молодой человек. Носила…
- Да, но в переносном смысле она всегда оставалась свободной, - Бельдюгин стал распаляться и шел в атаку. - Пословица должна воспитывать у людей гордость, а не сеять в народе сомнения.
- Пословица никому ничего не должна, - устало заметил Бугров. - И уж тем более не должна быть глупой.
- Где вы обнаружили глупость? - спросил Бельдюгин зло. - Это ответственное обвинение.
- А вот глупость: "Наш покой не тревожь: всадим нож". Явно бандитская прибаутка.
- Так-так, - сказал Бельдюгин угрожающе. - Может быть, вы вообще отрицаете идею защиты социалистического Отечества?
Бугров не обратил внимания на выпад.
- Идем дальше. "Бьет Альбина из карабина". Это, извините, не пословица, а тифозный бред. Я вам таких мудростей наговорю три короба, не сходя с места. И вы их тоже на счет народа запишете?
- А почему нет? - сказал Бельдюгин. - Только вы не наговорите.
- Ладно, я добрый, - усмехнулся Бугров. - Валяйте, записывайте.
И начал импровизировать:
- "Моется Ваня в партизанской бане". "Старый Игнат взял автомат"…
- Минутку, - всполошился Бельдюгин. - Я не приготовил бумагу.
Бугров смотрел на него с нескрываемым удивлением. Он даже снял очки, чтобы лучше разглядеть собеседника.
- Готов, - бодро доложил Бельдюгин. - Диктуйте.
- "Бьет Пахом врага стальным штыком". "Варит Маша партизанам кашу". "Врагам на горе пошел в партизаны Боря". "Стал Ефим солдатом лихим"…
Бельдюгин шваркал карандашиком в своей толстенной тетради, едва успевая записывать экспромты Бугрова. При этом он повторял:
- Колоссально! Давно бы к вам прийти! Как я не допер?
- Может, хватит? - спросил Бугров, выдав на-гора еще несколько глупостей.
- На каком фронте воевали? - спросил Бельдюгин. - Такая замечательная самобытность видения…
- Нигде я не воевал, - сказал Бугров грустно. - Стар уже для войн. И болен.
- Тогда откуда у вас такое форклерное богатство?
Бугров теперь видел, что выиграть бой можно. Он постучал по крышке стола ладонью.
- Тут у меня всего такого полным-полно. А места в газете не дают. Ни одной колбаски…
- Понял, - сказал Бельдюгин, - я не в обиде. Тем более, кое-что из ваших запасов для себя передрал. Вы не обидитесь, если я это где-нибудь опубликую?
- Бога ради! - махнул рукой Бугров.
Когда Бельдюгин вышел, он повернулся ко мне.
- Помяни мое слово, старик. Этот тип говорит "форклер", но я уверен - пойдет далеко. Нахален. Других талантов ему не надо.
Бугров будто в воду глядел.
Через несколько лет в Москве в военном издательстве министерства обороны вышла книга "Пословицы и поговорки войны". В ней черным по белому был рассыпан весь бред, и тот, что отверг Бугров, и тот, что он сам наговорил.
Еще через год Бельдюгин защитил диссертацию. На почетном месте в мудрено-ученом труде стояли Игнат с автоматом, Пахом со стальным штыком, в партизанской бане мылся веселый Ваня, Маша варила кашу…
Голосовавших против Бельдюгина в ученом совете не оказалось.
Кандидат наук по сравнению с отошедшим в иной мир Лизуновым выглядел без малого академиком. И других кандидатур на вакантное место Дирижера областной прессой в обкоме не стали искать.
Конечно, камертон у товарища Ивана Бельдюгина был иной. В период, когда одни мудрости были развенчаны, а другие еще не созданы, Дирижер полными пригоршнями черпал коллективную мудрость народа и выплескивал ее на непокрытые головы хористов,
В первое лето дирижерства Бельдюгина бывалый и битый всеми возможными способами Никонов понес на согласование передовую статью "Быстро и без потерь соберем урожай". Написана она была по лучшим канонам эпохи товарища Серафима Лизунова.
Новый Дирижер просмотрел материал, ковырнул строчку в середине первого абзаца:
- Давайте сразу эти штучки отбросим! Тоже мне мудрость! Уборка - дело сезонное. Да любой худолапотный дед знал об этом за сто лет до товарища Сталина. Только формулировал куда точнее: "Осенний день год кормит". Так и пишите. Это бьет в точку. И народу понятнее…
С тех пор пословиц и поговорок на каждый номер нашей газеты стало приходиться чуть больше прежнего, а согласований по цитатам убавилось.
О товарище Иване Бельдюгине я вспомнил далеко не случайно. Он сам не дал возможности о себе забыть.
Утром пятого дня генеральных приготовлений к приезду Великого Гостя, когда я пришел в редакцию и еще не сел за стол, трелью залился телефон.
Хорошо поставленный руководящий рык Бельдюгина ударил в ухо артиллерийским залпом упреков:
- Ну и контора у вас! Звоню с самого утра - никого. Где Константин?
- Сейчас и есть самое утро, - сказал я дерзко. Поважать Дирижера в его несправедливых происках было опасно для будущего. - Вчера Главный вообще из редакции не уходил. Сегодня ушел в четыре. Сейчас восемь. Может человек отдохнуть?
- Может, - утвердил мой вопрос товарищ Иван Бельдюгин. - В гробу! А сейчас все работают. Такое время грядет…
- В чем дело? - спросил я. - Если срочное - я на месте.
- Сейчас у нас все дела срочные, и все на месте, кроме вашего Главного. Ладно, с ним я потом. А ты подумай, как на все время пребывания Гостя обеспечить в газете поток откликов трудящихся. На первой полосе. Ежедневно! Широкой волной.
Трубка металлически блямкнула в ухо и замолчала.
Поскольку товарищ Иван Бельдюгин осуществлял проведение "линии" обкома партии, пренебречь его пожеланиями мы не могли.
Итак, требовались отклики.
В газетах того времени они были соусом, в котором к столу читателей подавались важнейшие события в стране и за рубежом. Считалось, что каждое новое указание партийных властей должно порождать в народе волну бурных восторгов, которые, в свою очередь, обязаны выплескиваться на страницы советской прессы пенистым прибоем многочисленных откликов.
Так считалось. Но теперь представьте человека, который утречком, хлебнув чайку и наспех просмотрев газеты, хватается за перо, чтобы настрочить в редакцию послание с осуждением поганых расистов Южной Африки и с одобрением нового порядка налогообложения крестьян, установленного министерством финансов родной советской страны…
Трудно представить, верно? Особенно мне, двадцать лет подряд читавшему редакционную почту. Не было в ней откликов - вот вам крест!
Да и кто, спрашивается, мог наздравствоваться на каждый чих нашего дорогого Никифора Сергеевича, который молол и молол со всех возможных трибун, не щадя языка своего?
Поначалу газеты, забитые текстами его выступлений, читали многие. Но по мере того, как давление звонких фраз нарастало, а разрыв между словом и делом, между обещаниями и тем, чем они оборачивались, увеличивался, читательский интерес к руководящему трепу стал резко падать.
Наконец, настало время, когда от начала до конца газеты прочитывали только те, кому за это платили деньги. В результате набегали удивительные ляпы. Ташкентская военная газета "Фрунзевец" тиснула речь, которой наш Дорогой Никифор Сергеевич не произносил вообще. Все газеты дали один текст его выступления во Франции, товарищи ташкентцы - другой. И сошло. Читатель ничего не заметил, не взволновался, бунта не поднял…
Так или иначе, но от газет постоянно требовали, чтобы голос масс со страниц партийной и советской печати не переставая блажил: "Все, что сказано нашим Никифором Сергеевичем, что решено партией - одобряем! Все, что нам предложено сделать - сделаем ударно и раньше срока!"
Получив указание об откликах, как полководец, чувствующий, что победа ускользнет, если не добавить сил на направлении главного удара, я стал перебирать пофамильно наши немногочисленные внутренние резервы, размышляя над тем, кому поручить организацию откликов.
Как известно, первые, к кому в минуты тяжкие обращаемся мы за помощью и сочувствием - это наши милые женщины. Им всегда честь и место там, где работа в силу особых трудностей не по плечу мужчине.
Итак, первой в списке свободных от участия в подготовке торжественной встречи была Мариэтта Кузьминична Чайниковская. Та, которую в коллективе друзей-единомышленников звали за глаза Мымриэттой.
Природа создала Чайниковскую, используя в производстве одни лишь плоскости.