Я поглядел на гайки, прикинул, найдется ли у меня подходящий ключ, и пошел своей дорогой. Спустился с лестницы, миновал короткий коридор, перешагнул через детский стульчик, обошел запыленный диван, на котором сидела, глядя на меня, большая крыса, и вышел черным ходом. Теперь я снова был на "поле брани". Пройдя шагов сто, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся и готов был убить себя за это, потому что знал наперед, в чем дело. Это Носарь смотрел на меня через окно и дымил, как паровоз. Может, он решил выкурить все, что у него было, а потом уж лечь и поразмыслить или приготовиться к драке. В нашем районе было много разного жулья. А он, видно, решил драться за эту кровать до последнего.
Теперь, вспоминая все это, я вижу, что в Носаре погиб полководец. И дело не только в том, что он не разозлился, когда я отказался водить дружбу с ним и его компанией: он словно предвидел, что я еще сам приду и попрошу меня принять. И как в воду глядел.
А дело было так.
Я взял билет, купил пачку сигарет и начал "восхождение на Эверест", неизбежное, когда берешь дешевый билет в "Альбион". Сначала лезешь по лестнице наверх - там есть ресторан, газоны, несколько двухместных скамеек и аквариумов, где или лампочки не горят, или же ни одной рыбы нет. А оттуда - дальше по лестнице на самую верхотуру, и тут уж надо покрепче зацепиться ледорубом, потому что галерка построена еще в те времена, когда "Альбион" был мюзик-холлом, так что оттуда недолго и загреметь. Здесь, на Эвересте, всегда шум. Задние ряды - это настоящий змеятник, где влюбленные разыгрывают боа-констрикторов; передние - тир, откуда бросают апельсинными корками, пачками из-под сигарет или еще чем-нибудь, смотря по тому, какая идет картина, в зрителей, сидящих внизу.
В общем я добрался до верхней площадки и увидел, что она почти пуста, потому что последний сеанс уже начался. Почти - потому что там была девчонка с нашей улицы, Джоан Клэверинг. Я знал ее еще с тех времен, когда мы играли в лото и водили хоровод. Кажется, я ей давно нравился, но не стал за ней ухлестывать по нескольким причинам: во-первых, не знал, о чем с ней говорить, а во-вторых, тратишь вдвое больше, так что под конец остаешься с пустыми карманами и чувствуешь себя жалким шутом.
К тому же у наших ребят принято получать все, что тебе причитается за твои деньги, а я в то время, да и потом тоже, не любил брать свое таким вот способом, где-нибудь в подворотне. По-моему, уж если любить, так с удобствами.
Джоан стояла у одного из аквариумов. Когда я подошел, она обернулась. Не думайте, что она такая уж страшная. Она ничего себе. Но я видел, что на ней пальто, которое она носила еще в запрошлую зиму, а было уже лето. Может, поэтому я ее пожалел. А еще потому, что она была чуть-чуть горбатая. В общем я сказал ей: "Привет, Джоан", - она ответила, и я прошел мимо. Эх, не надо было мне оглядываться. С этого все и началось. Она так странно на меня поглядела, что я вернулся.
- В чем дело - обманул он тебя? - спросил я.
Она притворно весело ответила:
- Сегодня он, по-моему, работает сверхурочно.
И я подумал, что все сверхурочные заработки он, конечно, заначивает, надеется встретить девушку, которой на деньги плевать. Но я промолчал. Сказал только, что картина уже идет, и она сразу подошла ко мне.
- Можно мне сесть рядом с тобой, Артур? А то здесь пристают к девушкам, особенно когда они одни.
Ну что тут сделаешь?
Через минуту мы уже сидели рядом и глядели самую несусветную дрянь, какую я видел в жизни, - про какого-то хмыря, который работает на Аляске шофером, и у него всю дорогу шины спускают, и он без конца опаздывает, без чего никак не обойтись на Аляске; но другой шофер этому не верит и приезжает туда из Нью-Йорка со своей белокурой женой, чтобы водить грузовик точно по графику, а только вместо этого его жена совсем не по графику удирает к тому, первому. Мы стали играть в такую игру: считали по уговору, закрыв глаза, и нужно было угадать, что произойдет на экране, когда кончишь считать. Я выигрывал так часто, что играть стало просто неинтересно. Раза два Джоан придвигалась ко мне и, по-моему, была не прочь, чтоб я ее потискал. Но я вместо этого предложил ей сигарету. Она выкинула обычный фортель - хихикая, задула огонь, а потом схватила меня за руку, будто бы для того, чтобы удержать спичку. Так что я даже обрадовался, когда зажегся свет, хотя знал, что придется купить ей мороженое.
И тут ввалилась целая орава ребят. Я сразу узнал портовых по красным курткам и длинным бакам - года полтора, наверно, отращивали - и понадеялся, что они ко мне не пристанут. Они сели позади нас и стали отпускать всякие шуточки; потом один, длинный, худой и прыщавый, наклонился вперед и взял Джоан за плечо.
- Что, не дождалась меня?
Она повернула голову ко мне, потом отдернула плечо и оглянулась.
- А ты зачем ребят привел? Боишься, что один домой не дойдешь?
- Иди-ка сюда, я тебе объясню!
- Нет уж, теперь поздно. Я занята.
- Слушай, Джоан, - сказал я. - Ты иди, если хочешь.
- Это еще что за дурачок, из какой деревни? - спросил прыщавый.
- Хочешь от меня отделаться? - сказала она мне и говорит тому: - Заткни глотку, а не то мой дружок тебе ее заткнет.
Я вздохнул с облегчением, когда снова погас свет. Не обязательно быть трусом, чтобы избегать драки, особенно когда их пятеро или шестеро на одного. Я молил бога, чтоб картина была интересная, с пятью кинозвездами, потому что хоть я и не трус, но драться с такой оравой мне не светило. Еще куда ни шло, когда ты не один и есть надежда на победу, но мало радости, чтоб тебя отколотили всем скопом. Но малютка Джоанн этого не понимала. А может, и понимала. До сих пор толком не знаю. Она все жалась ко мне, а я отодвигался. Тогда она схватила меня за руку. Рука у нее была горячая. Да и у меня, честно говоря, тоже. Не стану утверждать, что остался к ней равнодушным.
А потом я вдруг чувствую, что тот, длинный, огрел меня кулаком по спине. Я обернулся и, провалиться мне на месте, в первый раз заговорил - до этого я не сказал ему ни слова.
- Вот что, приятель, - говорю, - ты полегче. Будешь лезть, вылетишь отсюда со страшной силой.
- Да тебе и с одноруким карликом не справиться, - сказал он.
- Слышь, мне просто неохота с тобой связываться. Отстань.
Все вокруг нас шикали и возмущались: безобразие, пусть молчат или выматываются, - а эти портовые все выпендривались. Джоанн тем временем жалась ко мне, я отодвигался, а проклятая картина так тянулась, что можно было две сигареты скурить между револьверными выстрелами. Я слышал, как портовые перешептываются, и насторожился. Было ясно - они такую заварушку готовят, что чертям тошно станет.
Потом двое схватили Джоан. А тот, длинный, сидел на откидном месте и покуривал. Он-то и командовал парадом.
- Посадите крошку ко мне на колени, - приказал он. - Аккуратненько подымайте - как бочку с пивом.
Я разозлился и сгреб одного за руку. Они уже подняли Джоанн, и мне стали видны ее ноги - сроду ничего подобного не видывал. Она брыкалась и визжала, а я ничего не мог поделать, потому что, когда схватил первого за руку, второй, сидевший сзади меня, накрыл мне лицо пятерней, норовя ткнуть пальцами в глаза. Я отпустил того, который держал Джоанн, и врезал этому второму; я и с десяти дюймов могу стукнуть так, что добавлять не надо будет. Он живо меня отпустил. Но Джоанн теперь была уже над стульями, так что я выскочил в проход и принялся за длинного.
Дальше разговор был короткий.
Я ухватил его левой рукой за узенький черный галстук и развернулся правой. Но ударил мимо, потому что он неожиданно пригнулся. А потом кто-то бросился мне под ноги, и я полетел на пол.
Тот, который мне под ноги бросился, выскочил из другого прохода. Это было неплохо придумано. Когда билетер осветил меня своим фонариком, я лежал на полу среди стаканчиков из-под мороженого и ореховой шелухи.
- Вставай, - сказал он. - И убирайся отсюда.
- Но они первые полезли.
- Все вы так говорите, - сказал он, когда мы запрыгали по длинной лестнице.
- Спросите девушку, с которой я был, они к ней пристали, - протестовал я.
- Какую девушку?
- Вон ту. Они ее через стулья перетащили.
Он зажег фонарик, и я увидел, что разговаривать бесполезно. Джоанн уже садилась на колени к длинному, закрыв глаза и прижавшись щекой к его прыщам. И я вышел в холодный, неуютный мир.
Я побрел домой, обдумывая планы мести. Про Носаря я совсем позабыл. Честное слово, я обрадовался, когда увидел, что он стоит, словно в старинной раме от картины, спокойный и уверенный, как ковбой с американского Запада, и глядит на меня сквозь дымные сумерки. Я все ему рассказал, и он ни разу даже не вставил: "Я ж тебе говорил". Сидел и слушал, молча куря мою сигарету. Я хотел подождать того, длинного, у "Альбиона".
- Будь спокоен, никуда он от нас не уйдет, - сказал Носарь.
- Да он из нашего района сразу умотается.
Носарь покачал головой.
- Помяни мое слово, он пойдет ее провожать.
Но я был так зол, что все еще хотел вернуться к "Альбиону".
- Спокойно, - сказал он. - Пораскинь мозгами. Если мы пойдем туда, вся орава на нас навалится. А если обождем здесь, тогда уж мы навалимся на него.
- Я хочу драться по-честному.
- Все будет по-честному, - пообещал он.