Остальное мне рассказал Носарь. Когда старик К.-С. встал и пошел, мы решили, что больше нам тут делать нечего. Один только Носарь не хотел уходить. В конце концов мы ушли без него. Не знаю, чего он там увидеть надеялся. А было вот что: старый К.-С. постучался в первую же дверь и попросил напиться. Носарь говорил, что его впустила одна из тех старух, каких у нас в городе видимо-невидимо развелось. Восемнадцать стоунов весу, туфли еле на ноги налезали, месяц, наверно, не мылась, в засаленном черном платье. Наверно, она его почистила и напоила чаем, а ему уж, наверно, было все едино, потому что Носарь не видел, чтоб он оттуда выходил.
Мы-то ушли, а Носарь остался. Я пошел было домой. И вдруг мне стало страшно. Бояться было нечего, мне ничто не грозило, но я побежал не домой, а совсем в другую сторону. Может быть, я не хотел идти опять по той улице, мимо пустых домов. А может - убегал от чего-то, что было сильнее меня. Только, братцы, я весь дрожал. Бежал я быстро и сделал порядочный круг: назад от Старого города, по краю оврага, а потом с ходу через мост. С моста я увидел Носаря - он все сидел на корточках. Я не стал на него глядеть и побежал дальше. У городской библиотеки я свернул и припустил к мебельному складу. Там я хотел остановиться и перевести дух, но что-то гнало меня вперед. Я знал, что мне ничего не будет. Знал, что старик К.-С. не донесет в полицию на меня одного, потому что нас было человек двадцать, но поделать ничего не мог. Когда я перебегал через дорогу, меня чуть не сшиб мотороллер.
На ругань водителя я обратил не больше внимания, чем на его шлем, как у космонавта, потому что, когда за тобой по пятам гонится тигр, тебя уж ничем не проймешь, особенно если не знаешь, что это за тигр и каков он из себя. Кажется, я отмахал без остановки мили три. Но и потом не сразу пошел домой, а свернул на окраинную улочку, чтобы отдышаться. Там я сел, прижав руки к груди, которая ходила ходуном под взмокшей от пота рубашкой, и стал сам с собой пререкаться:
"Какая муха тебя укусила?"
"Не знаю, старик, ума не приложу".
"Спроси, чего отмахал три мили, а говоришь - ума не приложу".
"Это просто инстинкт во мне заговорил".
"Ты уверен?"
"Я теперь ни в чем не уверен".
"Разве он не двуличный враль? Разве он не сам виноват? Чего ж ты беспокоишься?"
"Я не беспокоюсь. Просто не ожидал, что так выйдет. Вот и все. А пробежаться полезно, для здоровья".
"Послушай, старик, ты хочешь стать взрослым и ничего на свете не бояться. А что, если тебя огреют по башке бутылкой, или велосипедной цепью, или пырнут ножом?"
"Так то ж меня. Пожалуйста, сколько угодно".
"Ты трус. Ты сразу сдрейфишь. Выдержать удар всякий может, а вот нанести его - это потрудней. Надо быть решительней. Научись бить".
"Ну ладно, ладно. В следующий раз так и сделаю".
"Смотри же, старик, не то пропадешь. Об тебя будут ноги вытирать - так и останешься на всю жизнь Красавчиком, как назвал тебя сегодня Носарь".
"Ладно, полегче. Насчет Носаря знаю сам, этого я больше не позволю. Ни ему, ни другим. Морду разобью первому, кто меня так назовет".
"Вот и молодец".
Но я вовсе не думаю, что достаточно было мне потрепать самого себя по плечу, чтобы все забылось. И я не мог забыть об этом, когда валялся на солнышке в овраге, ожидая начала своей блестящей карьеры на поприще прокладки канализации.
Наконец явился дядя Джордж, и я понял, что больше уж мне не валяться на солнышке.
- Сапоги. Ему нужны крепкие сапоги, - сказал он моей старухе. Я сидел неподвижно, как манекен. - И кепка - терпеть не могу, когда рабочие ходят без кепок.
- Я куплю. А комбинезон тоже нужен? - спросила моя старуха.
- На моем участке - никаких комбинезонов. - Я думал, он сейчас скажет, что там, в канаве, нужно одно только голое достоинство. - Купи ему штаны покрепче - плисовые или молескиновые. Ему часто придется нагибаться или работать лежа, а я видеть не могу прорех.
- Куплю.
- Лучше молескиновые. Они, правда, тяжелые, зато прочные, и вид у него будет приличный… Придется ему там попотеть, мы ни для кого послаблений не делаем. Ты ведь не уронишь честь семьи, Артур?
Я что-то буркнул или, вернее, прорычал.
- Мы так тебе благодарны, Джордж! Поблагодари дядю Джорджа, Артур.
- Спасибо, дядя Джордж.
- Не подведи меня - вот лучшая благодарность. Не рассчитывай на то, что я твой дядя. Имей собственное достоинство.
Вот оно, начинается!
- Он не подведет, правда, Артур?
- И не подумаю.
- Ну то-то. Значит, скоро увидимся. Встань пораньше, ровно в семь будь на участке и, кстати, лучше приезжай на велосипеде.
- А трамвай чем плох? - спросил я.
- За проезд надо платить. И кроме того, может, придется съездить кое-куда по моему поручению - ясно?
Куда уж ясней! Братцы, я уже видел все с такой ясностью, словно глядел в сильный полевой бинокль. Раб, мальчик на побегушках, доверенный, лакей, пособник, рассыльный, козел отпущения, подхалим и все прочее. Не хватало еще только шлюх к нему приводить.
- Он возьмет велосипед, Джордж.
Мне вдруг пришло в голову, что моя старуха - идеальный образец женщины, которая не может сказать "нет", она готова наобещать золотые горы, как бойкий аукционист на торгах. Когда он сказал про велосипед, я взвился. Велосипед у меня был совсем новый, и я считал его самым ценным своим имуществом; красивый, яркий, низкий, сверхлегкий, он был моей гордостью, хотя я им почти не пользовался, потому что летом ездить на нем жарко, а зимой холодно. Но я не хотел, чтоб он валялся на участке или колесил по городу ради удовольствия и удобства дяди Джорджа. Не говоря уж о том, что я сам буду уставать и злиться, как собака.
- Мама, не поеду же я на гоночном велосипеде.
- Значит, у тебя гоночный? Что ж, мальчик, учись жертвовать все, что у тебя есть, на алтарь честного труда.
- Велосипед - ни за что, - сказал я. Моя старуха ошалело разинула рот и не могла слова вымолвить. - Придется ей купить мне какой-нибудь подержанный драндулет… Их сколько угодно…
- Ну, если хотите выбросить деньги… - начал дядя Джордж.
- Пускай возьмет мой, - сказал Гарри. Он только что вошел и с мрачным видом стоял в дверях. Паша оглядел его с головы до ног.
- Это тот молодой человек, который живет с тобой, Пег?
- Не живу, а снимаю комнату, - поправил его Гарри.
- Ну, понятно, - сказал дядя Джордж. - По-моему, теперь, когда мальчик устроен, нет надобности… Впрочем, это не мое дело. Ну, мне пора. Куча забот. Нет покоя честному человеку. Важное собрание, заседания двух комитетов, а потом - целая кипа писем… Мы - рабы демократии.
- Ну еще бы, столько дел, - сказала моя старуха. - Кстати, Мэри просила у меня швейную машину. Может, захватишь? Одну секунду, я сейчас вложу ее в ящик…
- У меня нет ни секунды, - сказал Великий Человек. - Нужно бежать. Знаешь что, пускай Артур ее принесет.
Наконец-то моя старуха не сказала ему "слушаю, сэр". В ней шла отчаянная внутренняя борьба. Да, братцы, у нее даже дух перехватило.
- Ладно, - сказала она наконец. - Я лучше ее сама принесу, а заодно подрублю для Мэри занавески.
Но ему это было, что слону дробина.
- Ей-богу, Мэри будет тебе очень признательна. Ну, до свидания.
И дальше, как пишут в пьесах: [Дядя Джордж выходит], - а мы с Жильцом получаем головомойку.
- Оба вы хороши! Одному поднесли работу на блюдечке, а он сидит и плетет какую-то чушь про паршивый велосипед, другой сует нос не в свое дело… За кого вы, черт возьми, себя считаете?
- За людей со здравым смыслом, - сказал Жилец. - Но незачем устраивать шум, я просто предложил мальчику свой велосипед.
- Ты потакаешь его капризам!
- Зато не стал бы потакать этому старому жулику, будь спокойна.
- Что это значит?
- А то, что ты готова была ему задницу лизать.
- Вот что, лучше перестань ухмыляться, не то плакать будешь, - сказала она мне. - А ты, капитан с разбитого корыта, оборванец несчастный, знай, что я готова один раз поступиться гордостью, чтобы вывести мальчика на хорошую дорогу…
- Всему есть предел.
- Он меня загоняет, как зайца, - сказал я.
- Тебе это не вредно. Поездишь, поработаешь - от этого никто еще не умирал.
Но она уже выдохлась. Верный признак: Жилец снял мокрые башмаки и поставил их на каминную решетку, а она будто и не заметила.
- А что делать? - сказала она, встряхивая скатерть над столом. - Ведь и у вас там приходится кланяться десятнику. Так лучше быть обязанным своему, чем чужому.
- Нет уж, спасибо, - тихо сказал Жилец.
- Ты здесь ни при чем. Я только говорю - прежде чем унижаться, нужно хорошенько подумать.
- Вот тут-то ты и промахнулась, - сказал он. - Мы только что видели женщину, которая так унижалась, что дальше некуда.
- Должен же кто-то делать необходимое.
- Ты сильно перестаралась, ей-богу, он упивался этим.
- Ну ладно, - сказала она. - Хватит. На будущее - слышишь, Артур? - пусть кто-нибудь другой отдувается в этом доме. А с меня хватит.
Прекрасная сцена, но толку от нее никакого. Единственное, что я из нее извлек, - это кое-какие намеки на прошлое Жильца, но если учесть, что он любитель приврать, они не очень-то заслуживали доверия. И его велосипед. Да еще самую жесткую пару молескиновых штанов, какие когда-либо сковывали человеку ноги. Я не шучу - настоящие доспехи цвета трухлявых грибов, а уж запах от них был и вовсе ни на что не похожий.