Билет до города Н., где она надеялась увидеть Гришу, лежал в кармане куртки, и до приезда поезда оставалось двадцать минут. Анна прошла на перрон, села на скамейку и стала ждать.
Было ветрено и по-осеннему зябко, сыро.
Ночью прошёл дождь, и в лужах на асфальте растекался мерцающий свет фонарей.
На привокзальную площадь въехал трактор с громыхающим прицепом, на котором синими буквами было написано: "Вода".
И вдруг он стал поливать всё вокруг, всё, мокрое от недавнего дождя, и это было грустно.
А сколько грусти было в тех изломанных годах, названных позже "лихие девяностые", когда закрывались предприятия, и многие мужчины, любящие отцы и мужья, вынуждены были уезжать на заработки.
Вначале они пристраивались где-нибудь поближе, чтобы чаще видеть семью, но большие города с заманчивыми возможностями манили.
И мужчины отрывались от семьи.
Так поступил и Гриша, хотя тянул долго, уговаривая Анну поехать вместе.
А она боялась оставлять пожилых родителей, особенно больного отца, всё надеялась:
"Скоро и мы с Марусей переберёмся, надо немного потерпеть".
В первый год Григорий приезжал часто, привозил подарки и выглядел уставшим, но радостным и от встречи с семьёй, и от того, что смог заработать.
Потом стал высылать деньги и писать короткие письма. Мобильные телефоны тогда были редкостью.
Затем письма сменились открытками с одной фразой: "Жив, здоров, не беспокойтесь", и на всех этих открытках были букеты цветов, как будто ко дню рождения или к 8 Марта. Анна, глядя на эти нарядные букеты, плакала.
В вагоне поезда она нашла своё место, тихо, чтобы не разбудить спящих пассажиров, поставила чемодан, сняла куртку, кроссовки, и как была – в джинсах и футболке, так и легла, накрывшись тонким, потрёпанным одеялом.
Уютно стучали колёса, с шумом проносились встречные поезда, мелькали фонари, платформы станций и алмазная россыпь огней незнакомых городов, исчезающих как вчерашний день, как перевёрнутая страница непрочитанной книги.
До города Н. предстояло ехать два дня.
Анна пыталась заснуть, последние дни были такие хлопотные и неожиданные.
И не просто неожиданные, а переполошившие всех в доме – пришла подруга и сказала, что в городе Н. видела Григория, который сказал, что приехал сюда недавно, всего два дня назад, и что работает на стройке самого крупного в городе торгового центра.
– Адрес узнала? Где он живёт? – с надеждой спросила Анна, весточек от мужа давно не было.
– Адрес… – подруга виновато вздохнула. – Да не печалься ты, он на самой большой стройке города, найдёшь.
И Анна, позаботившись о домашних, полетела стрелой: ах, скорее прошли бы эти несколько дней в дороге!
Сна не было ни в одном глазу.
На нижней полке напротив ворочалась старушка в тёмном платке, а на верхней похрапывал парень, он спал, положив руки под голову и сдвинув одеяло в проход так, что оно готово было вот-вот упасть.
Анна встала, поправила одеяло, села на своё место и стала глядеть в окно.
Город Н. был расположен значительно южнее небольшого северного городка, где жила Анна, поезд перемещался с севера на юг, и постепенно светлели тёмные, хвойные леса вдоль дороги, сменяясь смешанными, которые прерывались перелесками и зелёными ещё, несмотря на осень, полями.
Пассажиры просыпались, вставали, и проводница уже разносила чай в фирменных стаканах с подстаканниками, оставшимися теперь лишь в поездах.
Анна вытащила чемодан, достала приготовленные в дорогу бутерброды с сыром, пирожки с капустой да несколько варёных яиц.
Старушка напротив тоже проснулась и села за столик вместе с Анной:
– Доброе утро! Вера Семёновна, а вас как величать?
– Анна. Доброе утро!
С верхней полки слез парень, поздоровался с женщинами и, отказавшись от предложенного угощения, отправился в вагон-ресторан.
– Вера Семёновна, угощайтесь, пожалуйста, вот пирожки, вот бутерброды.
– Спасибо, милая. Сегодня среда, постный день, нельзя мне скоромное. У меня яблочки есть, хлебушек, а чай здесь возьму. Он в поездах особый, гляди какой подстаканник, разве дома попьём так! – старушка улыбнулась.
– И правда, сегодня среда, а я так закрутилась, что забыла.
– Ну тогда, если будешь среду постную соблюдать, так и пятницу тоже должна, знаешь ведь.
– Знаю. Отдам свою еду парню с верхней полки.
– Отдай, милая. Возьми, угостись моим яблочком.
– Спасибо. А вы берите пирожки, они печёные, с капустой.
– Вот и хорошо, будем завтракать.
– Говорят, ангелы в книге жизни ведут счёт постным средам и пятницам. Это так, Вера Семёновна?
– Я, милая, знаю одно, Он всё видит и всё знает. Посты нужны нам, а Ему наше послушание и смирение в радость.
На том и закончились богословские разговоры двух женщин.
Вера Семёновна была молчалива, читала Псалтирь, но больше дремала, и вся еда её была: хлеб, яблоки и чай.
Анна на остановках выходила, смотрела на пирожки, вареники, на разную вкуснятину, ничего не покупала, но на долгой остановке, последней перед городом Н., купила крупные душистые груши, такие жёлтые, словно само солнце просвечивало сквозь них.
До отхода поезда оставалось минут семь, Анна гуляла по перрону, и тут стеной – откуда только взялся! – хлынул ливень.
Его сильные, косые струи хлестали окна, вагоны, людей, стоящих на перроне, несчастных, мокрых коробейников, предлагающих своё угощение пассажирам.
Анна добежала до своего вагона, поднялась по ступенькам в тамбур и остановилась, чтобы отдышаться.
Глядя на ливень, она увидела бегущего по платформе мужчину с рюкзаком за плечами, в спортивном костюме и бейсболке, надвинутой на глаза.
Она не видела его лица, но отчего-то ей стало вдруг тревожно и беспокойно.
"Успел бы!" – подумала Анна.
Вскочив в поезд в последний момент, Григорий, тяжело дыша, прислонился к стенке тамбура.
– Ещё секунда и всё, – покачала головой проводница.
– Что всё? – переспросил он.
– Невстреча, вот что. Вы на перроне, а поезд уехал, не встретились. Но вам повезло.
Поезд тронулся.
– Показывайте ваш билет, – привычным тоном произнесла проводница и, посмотрев, спросила мягко. – Чаю хотите?
– Хочу! – отозвался Григорий.
– Хочу! – ответила Анна проводнице на её вопрос: "Чаю хотите?"
Она сидела напротив Веры Семёновны, дремавшей перед открытым Псалтирем.
Позвякивала ложечка в стакане, свирепствовал ливень за окном, где всё стало зыбко, хрупко и туманно.
Анна смотрела на стремительно летящий дождь и думала о Грише.
Никого, никого у неё не было после его отъезда, да и до встречи с ним – тоже никого, один он, единственный и любимый.
"Почему я не приехала к нему? Устроились бы как все, а дочку потом привезли, зато вместе".
Но тут же она вспоминала парализованного отца, уставшую мать, и мысли её текли уже совсем в другом направлении.
"Надо Марусю подготовить к школе, а сколько всего купить придётся: форму, учебники, портфель, обувь… Как же называется то лекарство, дорогое такое, которое выписал отцу невропатолог, сказал колоть надо, колоть лучше, чем таблетки. Ничего, я умею делать уколы, сами справимся, сами…"
Продолжался ливень, и мчался поезд.
Григорий сидел у окна и с удовольствием пил горячий чай. Ужасно хотелось есть.
– Кашу будешь? – неожиданно услышал он.
Перед ним стояла проводница.
– Я… я потом поем.
– Да нет у тебя никакой еды! Возьми вот, поешь каши, от завтрака осталась. В ресторане все сосиски ели да омлеты, а кашу никто не заказывал. Видишь, тебе приберегла, – и она протянула Григорию большую тарелку тёплой пшённой каши.
– Спасибо, я расплачусь.
– Да ладно тебе, ешь на здоровье. Есть во что переодеться? А то мокрый уж больно.
– Есть.
– Ну и хорошо, отдыхай.
От горячего, сладкого чая, от сытной каши Григорий захотел спать. Он переоделся в сухие вещи, лёг, укрылся одеялом и уснул мгновенно.
Под шум дождя ему снилось, что он ведёт дочку в первый класс, на ней белый нарядный фартук, тёмное, строгое платье и в руке букет астр, нежно-сиреневых, игольчатых, какие любит жена, а он, в хорошем костюме и светлой рубашке, несёт ранец, и дочка всё просит:
– Папа, дай я понесу!
– Подожди, успеешь ещё, – они смеются… только почему-то нет мамы, где она, Анна?
Он кричит во сне: "Аня, Аня!"
И слышит громкий голос проводницы:
– Город Н., выходим, пассажиры.
От голоса проводницы Григорий проснулся, встал и подошёл к окну.
Удаляясь от поезда, шла невысокая, хрупкая женщина под зонтом, он не видел её лица, на ней были джинсы и лёгкая куртка, а в руках чемодан.
"Таких чемоданов сейчас нет, откуда он у неё? Похож на мой, дембельский", – подумал Григорий.
Стучали колёса, стучал по окнам, стекая струйками воды, дождь.