Я разглядела их лица. Ничего примечательного, седые волосы были аккуратно заправлены под косынки, серые глаза, истертые мылом щеки. Но эти женщины откликнулись на слово "прокурор"? Значит любят шутить, как нормальные люди с чувством юмора. А главное соизволили мне ответить, значит, можно им что-то объяснить, их можно уговорить, улестить, или напомнить, например, о последних скандальных статьях в газетах, о карательной медицине, о ментах - преступниках, о том, что перестройка требует жертв…
- Завтра мы тебе сразу двух наших прокуроров покажем, - одна из санитарок весело смотрела на меня, держась за спинку кровати, и переглядываясь с напарницей. Привязав меня, видимо решили, что "буйная" теперь не опасна и можно повеселиться.
- Завтра? Почему завтра? Я здесь ночевать не собираюсь! Немедленно позовите главного врача! Или заведующего! Кто здесь главный? Здесь есть грамотные люди? Кто здесь врач?
- А врач ушла! Придет только завтра!
- Развяжите! Умоляю! Никуда не убегу!
- А у нас тут все привязаны! Так положено!
И действительно. Справа и слева стали приподниматься на постелях какие-то страшные фигуры со вздутыми лицами, с неживыми глазами, провалившимися в пустые черепа, с бессильно упавшими руками вдоль окаменевших тел.
"Боже мой, я такая же буду? Зачем меня привязали? Лоботомия необратима", - крутилось в мозгу, а разбуженные женщины настороженно прислушивались, пытаясь понять, о чем я говорю с белыми халатами, и что отвечают мне.
- Вы не имеете права привязывать! Это запрещено! Вы хотя бы изредка читаете газеты?! Развяжите меня! - требовала я, и вдруг ко мне присоединилась вся палата. Завыли справа, заплакали слева, взвился к высокиму потолку волчий тоскливый вой:
- Развяжите-е-е!!! Отпустите!!!
- Ребенка верните-е-е-е!!!
- Гос - п о - д и - и! По домам нам надо-о-о!!! По домам!!!
- О - ой!!!!…О - ой!!!…О - ой!!!…
Вся палата взорвалась от невообразимых страданий.
На соседней кровати очнулось странное существо, напоминающее бритого круглоголовового китайского болванчика. Женщина озиралась по сторонам, кивала солидарно водянистой головой, мычала, пытаясь произнести что-то очень важное, но губы не слушались, невысказанная жалоба навсегда утонула под гримасой перекошенного лица:
- Оуй - оуй - оуй!
Я продолжала вразумлять непросвещенных санитарок, указывая на болванчика:
- Посмотрите, что вы делаете с людьми! Даже слова не может выговорить! Электрошок запрещен! Об этом пишут в каждой газете! Вы должны немедленно всех освободить!
- Бунт!!! Бунт!!! Бунт!!! - кто - то бухнул из глубины палаты.
- По дома-а-ам!!!
- Ребенка- а- а!!!
Общий надрывный вой перекрыл солдатский строевой рык:
- Слушай мою команду! Становись! Стройся! Я жена капитана! Завтра придет мой муж! Из дальнего плаванья! Он тут наведет порядок! Разберется!!! Стройся!!! Первый!!!…Второй!!!…Третий!!!…Сестра!!!… Сестра-а-а!!! Задница болит!!!… Аминазину мне!!!… Аминазину-у-у!!!
Появилась сестра с громадным шприцем.
- 4 -
И она подошла к моей кровати.
- Не надо! Вы не имеете права! Кто вам разрешил!?
- Врач.
- Но вы же сказали, что врач ушла! Вы сказали, что она придет завтра!
- Прописал врач, который принимал!
- Никакой врач не принимал! Не было там врача! Мне сказали, что не было!
- Был!
И вдруг я вспомнила равнодушную бесформенную тушу, тетку - кляксу над ворохом бумаг в приемной, которая ни разу на меня не взглянула, ничего не спросила, но сразу же потребовала расписаться за добровольное лечение и грозила, что будет хуже, если не распишусь.
- Не надо! Не смейте! Я нигде не расписалась! Это противозаконно! Вам придется отвечать!
- Держи ее!
Бездушные белые халаты навалились, прижали мои руки, ноги к кровати… Крупным планом перед лицом проплыло срезанное жало иглы. Всегда боялась уколов. Кто - нибудь заглядывал в рыло железных иголок? Они напоминают маленькие широко распахнутые пасти с острыми зубами по краям… Неумолимое жало вонзилось под кожу…
Га-ди-ны… га-ди-ны…га-ди-ны…
А рядом кричали и вопили возбужденные дикой сценой идиоты… Но их вопли были уже где - то вне моего сознания. Девять перекошенных криком лиц отодвинулись на второй план, и я осталась наедине с единственной надеждой, что завтра придет врач. Да, да… Именно врач. Завтра восторжествует справедливость, завтра участники немыслимого преступления будут наказаны. Я не псих, не дура. У меня, слава богу, уже три книги издано, а верстка четвертой лежит в кейсе, который у меня отобрали подонки-менты… В конце - концов уже не тридцатые годы, не семидесятые, не восьмидесятые…Уже можно….Уже нельзя…
Завтра… Завтра… Завтра…
Боже мой! Почему все кричат?
- Господи - господи - господи-и-и-и!!!
- Аминазину мне-е-е!!!
- Ребенка-а-а-а!!!
- Аминазину-у-у-у!!!
А психотропная отрава уже закипает в крови, убивает клетки мозга, парализует память…
… И выплыло лицо гебиста, искаженное криком:
- Вы работали на секретном заводе! Подписку давали!
- А причем тут завод?
- Вы давали подписку на пять лет о невыезде!
- Ну и что? Я никуда не выезжаю!
- А с к е м вы встречаетесь?!
- С кем я встречаюсь?
- Вы встречаетесь с Лазаревым! А он пытался забежать в посольство Франции, и был задержан! Вы читали его повесть о гомосексуалистах!?!
- Нет.
- Вы читали его стихи?!
- Не читала.
- Напишите объяснение!
- О чем писать?! Лазарева я видела всего один раз!
- Но вы же давали подписку! Вы работали на оборонном заводе! На "Мо-то-за-воде"! Я запрещаю вам встречаться с этой компанией! Вы давали подписку!…
- Но это всего на пять лет! Не больше!
- Вы давали подписку!…Вы давали подписку!…Вы давали подписку!…
- Не подпишешься - хуже будет… Хуже будет…
- 5 -
- Ужинать! Ужинать! Ужинать! - оглушили голоса, загремели тарелки.
В палату принесли на подносах еду. Больные оживились, задергались в ремнях, некоторым посчастливилось удобно спустить ноги с кроватей и поставить варево на колени. Они с жадностью набрасывались на еду, тянули худые руки к нянькам.
- Бери ложку! Бери тарелку!
- Это новенькая! Не давай яйцо! Не положено! Не давай, говорю! Ее в списке нет! Она еще не оформлена!
- Господи! Прости ты нас, Господи!
- Кто не будет есть - накормим через зонд!
- Задница болииииит, ни на каком боку не могу лежать! Первый! Второй! Третий!
- Отдай, Фенька, ложку! Отдай тарелку! Давай, говорю, спрячешь под матрас - врачу расскажу!
- Укольчики-и-и! Укольчики-и! - отвратительный пронзительный голос снова задребезжал где - то рядом.
Китайский болванчик, захлебнулся бормотаньем. Сгрудились пятна пустотелых лиц. Игла плюнула струйку в потолок.
- Не имеете права!
- Держи ее!
- Будешь дергаться - игла сломается и попадет в сердце!
Пока острый кончик
доплывет до сердца,
он подрежет вены изнутри
заточенным краем,
и хлынувшая мимо привычного русла кровь
превратит тело
в сплошной набрякший лиловый расплав.
Но никто за это не будет отвечать…
- Укольчики-и!
И снова…снова…снова…
Раздался телефонный звонок. Голос отца раскалил трубку:
- Что ты там затеяла!? Звонил зампредседателя КГБ! Министр здравохранения! В психбольницу тебя хотят отправить! Слышишь? Я просил, чтоб не был нарушен закон! Слышишь?! Зачем нам, старым, больным пенсионерам звонят по ночам? Ведь у меня уже было два инфаркта! У матери два! С работы меня сняли из-за тебя! Подумай о нас! Подумай о матери! Слышишь?! К нам больше не приходи! Никогда!
- Да, да, никогда, никогда…
Ни в какую психушку меня забрать не могли, не имели права, закон не позволял… Но все - таки ни с того ни с сего схватили, привязали, закалывают. А на дворе не психушечный застой - а разгар политических реформ, гласности и свобод…
(Увы, это был уже конец реформ, но тогда об этом никто не догадывался)
Менты и гебисты…Сволочи и сволочи… Два лица на одной игральной карте…
Один знакомый мне как-то сказал: "После оборонки тебя никогда не выпустят за границу. Неважно, что подписка всего на пять лет - до конца жизни запрет. А будешь права качать - упрячут в дурдом. Вот увидишь!"
И увидела… Встала в конец длинной очереди возле американского посольства. Анкет не хватило, но тут появился предприимчивый молодой человек, и всего за сто рублей всучил мне анкету. Я получила шанс навсегда избавиться от таких понятий, как КГБ, прокуратура, ГОВД, я могла бы уехать навсегда от непонятных угроз, намеков, провокаций, запретов на публикации, ползущую по следам клевету…
Но через четыре дня меня вдруг привязали к забрызганной кровью кровати в тульской областной психушке.