Нахлебники
Иногда же сотрудничество Советского Союза со своими иностранными друзьями принимает поистине причудливые формы, нередко - весьма дорогостоящие и приносящие немалый убыток обеим сторонам.
По соглашению с правительством Мавритании советские корабли, добывая рыбу в экономической зоне этой страны, обязаны брать на борт какое-то число местных моряков. Предполагается, что в помощь своему экипажу. "Помощь" эта заключается, главным образом, в том, что мавританцы слоняются по судну, не проявляя ни малейшего любопытства к происходящему вокруг них. Но зато - и советские матросы это хорошо знают - когда наступают обеденные часы, они раньше других оказываются в корабельной столовой и, сгрудившись за отдельным столиком, дружно, каждый за троих, уминают матросский паек…
- И еще, - рассказывает Чернов про одну из таких групп, - их активность проявлялась в частых молитвах, когда они, приняв экзотическую позу, коленопреклоненно бились лбом о прямоугольный белый камень с выведенными на его поверхности иероглифами, ритмично выкрикивая на своем диковатом наречии слова молитв. Зато заработную плату от советского пароходства, - добавляет с усмешкой он, - получали они исправно. И, конечно, в долларах…
Бывалые моряки, смирившись с особым статусом этих гостей, старались не обращать на них особого внимания. Но порою и у них не хватало выдержки. И тогда случались конфликты. Ну, к примеру, такого рода.
Как-то, в плавание Чернова на траулере "Боровцев", у берегов Мавритании к борту судна причалила шлюпка с восемью одетыми в разноцветное тряпье "матросами", призванными составить пополнение экипажу траулера.
- Друг, дай послушать кассету! - обратился к одному из них кто-то из команды, когда мавританцы уже поднялись на борт, вооруженные своим главным орудием производства - транзисторным магнитофоном.
Услышав в ответ отборный русский мат - этому мавританцы учились достаточно быстро - матрос, разумеется, ответил в том же духе.
Мавританец побежал с жалобой к помощнику капитана - мол, русский матрос оскорбил его. Немедленно по рации всем окрестным кораблям была передана инструкция, касающаяся правил общения членов советских экипажей с мавританскими гостями. А матрос, обругавший мавританца, едва не лишился загранвизы. И долго еще за ним волочилась по всем служебным характеристикам отметка, указывающая на его политическую незрелость и склонность к конфликтам с иностранцами.
И все же матросы, даже под угрозой наказания, не упускали случая подшутить над осточертевшими им нахлебниками.
Чернов:
- Мавританец, которого нам прислали в этот раз, был отрекомендован экипажу как электромеханик. Вскоре, однако, обнаружилась его полная техническая безграмотность - в электромеханике он понимал не больше, чем первоклассник в алгебре. Убедившись в этом, наш корабельный электромеханик, широкоплечий и пузатый морской волк, оставивший за плечами не одну тысячу миль и не один год, проведенный в дальних рейсах, а потому особо ценимый начальством и бывший с ним накоротке, подозвал его как-то и протянул ему в руки два оголенных провода:
- Держи! Хватит валандаться без дела, нужна помощь!
Мавританец, обрадованный легкостью доставшегося ему поручения, послушно взял в руки оба конца. Электромеханик проверил, насколько добросовестно выполнено его задание, и резко крутанул ручку прибора, от которого тянулись провода. И на их концах образовался потенциал - около 500 вольт. Мавританец, взвыв от боли и ужаса, понесся с жалобой к замполиту корабля, в чьи обязанности, кроме всего прочего, входил и контроль за взаимоотношениями наших матросов с иностранцами.
- Ничего страшного, - объяснил ему электромеханик, - наш гость нарушил правила техники безопасности: разве можно брать двумя руками оголенные провода!
- Будьте впредь осторожнее, - посоветовал замполит мавританцу, и, посмеиваясь про себя в общем-то безобидно закончившейся шутке, удалился. Немного подумав, мавританец выхватил из рук электромеханика мегометр - так назывался этот прибор, используемый при прозвоне линий электропередачи - и, коверкая русские слова, стал наступать на электромеханика:
- Теперь держи их ты, а я буду крутить ручку! Бери, держи!
- Пожалуйста, - спокойно ответил электромеханик и, взяв концы проводов, прочно сжал их в ладонях. Мавританец крутанул, еще и еще - русский спокойно стоял перед ним, улыбаясь и не выказывая ни малейших признаков боли.
- Почему? - взвыл мавританец, - почему ты ничего не чувствуешь?
- А ты посмотри на мое брюхо: вот скоро на наших харчах отъешь такое - тоже не будешь чувствовать!
Окружившие их работники машинного отделения - мотористы, механики, вахтенный электрик - корчились на полу от безудержного хохота. А мавританец стоял в стороне понурый и недоумевающий - в чем же тут дело?.. "Наверное, сегодня я молился без должного усердия, и Аллах не помог мне", - казалось, можно было прочесть на его лице.
Подобные истории пересказываются моряками - друг другу или в портовой компании в промежутках между рейсами. Уходя в народ, они обрастают новыми деталями, порою совершенно неправдоподобными, трансформируются в легенды, а чаще, просто в анекдоты. Вот, к примеру, один из них, рожденный опытом сотрудничества советских специалистов с представителями "братского вьетнамского народа":
"…Из космического полета возвращается советский звездолет. В составе его экипажа - один вьетнамец. Выходя из корабля, он широко улыбается: "Колосо в космосе, оцень класиво в космосе! - повторяет он, спускаясь по трапу. - И колмят там вкусно, и спать много дают. Колосо!"
Вдруг встречающие замечают, что руки вьетнамца прочно связаны за спиной.
- А это зачем? - спрашивают встречающие командира корабля.
- А… сначала его по рукам били, чтобы, упаси Бог, какую кнопку не нажал, до приборов не дотрагивался. Ну, а потом надоело…"
"Балерина"
Итак, 22 января 85-го года "Гефест" подходил к Кальяо. За бортом медленно менялся цвет воды - из светло-голубой и прозрачной она становилась зеленоватой, темнела. На ее поверхности появились скопления медуз - красных, розовых, молочно-белых… Постепенно исчезал соленый аромат моря, на смену ему приходили новые запахи - земли, деревьев… Надо ли рассказывать, что чувствует моряк, оставивший за плечами полугодовое плавание в открытом океане, в эти минуты!
На внешнем рейде, примерно в полукилометре от порта, "Гефест" бросил якорь. И вскоре его команда уже была на берегу. Неуверенно ступая по земле, покачиваясь от непривычной устойчивости почвы - вот она откуда, пресловутая морская походка - колонна направлялась к магазинчику с романтичным названием "Альбатрос". Правда, цель этого похода была вполне прозаической - предстояло обменять заработок моряков, вернее, дозволенную его часть, на местную валюту - соли. Для Чернова эта сумма составила 70 долларов - свыше миллиона солей, едва уместившихся в его карманах.
Новички, пораженные размером свалившегося на них богатства, заметались вдоль прилавков. Шумя и тесня друг друга от полок, они суетливо примеряли джинсы, майки с цветными рисунками. Вид спортивной обуви или ручных часов с музыкой вызывал у ребят неподдельный восторг. Чернов стоял в стороне от всей группы. Он размышлял. Стараясь не обратить на себя внимания, он переместился ближе к выходу. И еще через пару минут он был уже в соседнем магазине, сравнивая цены и качество товаров с теми, что продавались в "Альбатросе". А потом переступил порог магазина с вывеской, выведенной русскими буквами "Балерина".
Во всех трех магазинах товары были примерно те же. Да и цены существенно не отличались - как ни крути, черновский "миллион" кончался на паре очков, вельветовых брюках с рубашкой и платье, которое он присмотрел для сестры. Оставалось еще около 5 долларов - которых, однако, не хватало даже на пару спортивной обуви для себя самого.
- Вот они, шесть месяцев работы, умещающиеся целиком в пластиковой сумке, - подумалось с горечью. - Правы, наверное, родные, да и кто с ними не согласится: к чему гробить свои годы в море за эти-то пустяки…
Забросив сумку за плечо, Чернов подошел к прилавку-бару, установленному чуть в стороне от полок с товарами. Заказав на оставшиеся соли кружку местного пива и стаканчик рома, он присел за столик. И вскоре разговорился с продавщицами, которые немного понимали по-русски. После общества корабельных женщин - врачихи, буфетчицы, прачки, - скандалисток и валютчиц, как он называл их мысленно, - Михаил почти физически ощущал входящее в него тепло общения с миловидными девчонками, русачками, не знающими толком своих корней и весьма смутно представлявшими себе, что есть Россия, родина их дедов. Легкие волны алкоголя приятно обволакивали сознание…
Чернов:
- Ну, я после рюмки-другой и говорю: "А где у вас тут, девочки, американское посольство - я, может быть, остаться здесь хочу". Очень многое, видно, во мне накопилось, если я смог сказать это вслух, не думая о том, что другие моряки могут это услышать. А они услышали - и, по-своему желая мне добра и не понимая, что можно жить еще где-то, а не только в Советском Союзе, вернувшись на корабль, немедленно доложили об этом капитану.
Надо сказать, мозги у наших моряков здорово засорены советским воспитанием. Многие из них, если не сказать - большинство, осуждают сбежавших на чужом берегу. Причем вполне искренне.
- Ну чего ему не хватало? - рассуждают они. - Профессия романтическая, большую часть года в загранке. Живи, благоденствуй!