- Есть, - невозмутимо отвечал Адхен, - я ее купил, так что поверьте, она совершенно настоящая.
Это было смешно.
Саша посмотрела в неинтересное окно Васиной палаты. Улыбнулась. Почувствовала, как наворачиваются слезы.
- О чем вы подумали? - спросил Вася, вновь скосив на нее глаза.
- Так. Вспомнила кое-что о границах.
- Ну, и что? По вашему опыту, они нужны?
- Не знаю. Мой опыт сингулярен. Он был удачным, но я бы его ни за что не повторила.
- Почему нет?
- Потому что я не знаю, что меня спасло. А вдруг во второй раз уже не спасло бы?
- Так вы чувствуете себя спасенной? Вы поэтому ко мне пришли? - Вася Петров как будто рассердился, посмотрел на Сашу строго.
Она опустила голову и предалась молчаливому созерцанию своих неаккуратно подстриженных ногтей. Пустота лопнула минуты через четыре.
- Почему вы убили ту женщину? - Саша прижалась к спинке стула и откинула голову назад, словно уклоняясь от удара, хотя пациент был прикован к своему страдальческому ложу и до Саши в любом случае не дотянулся бы.
На удивление, он отнюдь не впал в ярость, а наоборот, блаженно заулыбался.
- В отличие от вас, я не могу похвастаться наличием удачного или неудачного опыта. То, что со мной произошло, действительно имело место. Я даже помню, как это было, с кем это было, где это было. Но я не понимаю, не знаю - почему. Я не владею опытом того, что сотворил.
- А… Это мог быть один из ваших приступов? Ну… мне говорили, у вас…
- Нет. Приступы начались после, - Вася несколько раз кивнул самому себе. - Это была краткосрочная ошибка в матрице моего мозга. Мозг принял решение до того, как я это осознал. В тот момент я не обладал свободой выбора.
- Но вы же знали, что делаете, - в Сашином голосе появилась твердость.
- Знание очень условно. Самоанализ играет с человеком в кошки-мышки, дает ложные ответы, позволяет ставить изначально неправильные вопросы. А свобода выбора, моя дорогая, напрямую связана с самоанализом.
- Сейчас вы скажете, что мы произошли от обезьяны, души не существует, а человеком управляют одни только химические процессы, которые он не в силах контролировать, - закончив мысль, Саша изумилась ловкости, с которой построила сложное предложение на русском языке - так резво она не рассуждала с тех пор, как покинула кабинет доктора Адхена в последний раз.
- Но это правда! Ощущение свободы выбора - фикция! Оно порождается мозгом уже после того, как тот выбирает за нас наши действия. "Мое тело и моя воля - это одно и то же". Шопенгауэр!
- Как-то это не вяжется с вашими предыдущими словами.
- Какими?
- Ну как же? Вы говорите, что не знаете, почему все произошло.
- Верно. Я не знаю.
- Стало быть, вы этого не выбирали.
- В том-то и дело.
- Но вы сами сказали, что сначала мозг принял решение, а уже затем вы приступили к исполнению.
Вася Петров глядел на Сашу чуть отстраненно, словно чувствовал с ее стороны какое-то принуждение и не хотел поддаваться.
- И когда вы совершали действие, вы знали, что за действие совершаете, - продолжила она.
- Знал, конечно.
- Если вы знали, значит, вы несли ответственность, вы отвечали за действие. Не только мозг, но и вы, вы сами, вы, который находится не только в мозгу… отвечали за действие. Потому что даже если мозг и запутывает нас, у нас все равно есть шанс остановиться - пускай уже в процессе совершения ошибки. Или… - Саша на секунду задумалась. - Или уже после того, как ошибка совершена.
- Каким образом мы можем остановиться, если ошибка уже совершена?
- Осознать ее. Не повторять ее.
В палату заглянула Нина, спросила, всё ли в порядке, исчезла.
За окном никто не проходил, солнце не светило, не шел дождь, не бушевала гроза, не грохотало море. С потолка не капало. По стенам не бегали траканы. На полу не шебуршились мыши и ящерицы. В палату не заползали змеи, не врывались еноты. В дверь не стучали опоссумы. Кровать не обвивал ядовитый плющ. Лампа светила резко, но беззвучно. Обстановка как будто бы отказалась участвовать в судьбе Васи Петрова. Было очень тихо, и подсудимый знал, что сейчас Саша задаст этот самый вопрос. Никто не обязывал его отвечать ей, но почему-то он не чувствовал надобности врать, словно она пришла снять с него груз, который в одиночку не одолеть.
Они смотрели друг на друга, и этот обмен взглядами, впрочем, даже не обмен - зрительное включение друг в друга - напоминало Саше минуты в кабинете Адхена, когда, созерцая содумника, она решала, говорить ли ему правду, а он - спускать ли ей ложь.
- Спросите, вам же хочется, - Вася Петров улыбнулся, но уже не лукаво.
Спрашивать было необязательно, они оба знали ответ, но смутно надеялись на то, что в последнюю минуту мозг даст сигнал к спасению. Саша встала со стула и подошла к кровати, склонилась над пациентом.
- Вы бы сделали это снова?
Вася сжал зубы и выдохнул в потолок:
- Все это равнодушие… в мире…
* * *
Тот вечер многим запомнился как внезапная остановка посреди длинной дороги. Не остановка в пробке и не остановка по вине проколотой шины или иссякшего топлива, не остановка на кофе и на перекус. Стоп-сигнал из-за гигантского взрыва, который надо было пережить, переждать, прежде чем в задумчивости двинуться дальше.
После того как Нина заставила Сашу выполнить часть культурной программы и послушать Вагнера на третьей сцене Мариинки, Саша, забравшись в кровать с "Анной Карениной", думала об опере и о страхе, который необходимо познать, чтобы забыть его навсегда. Мало его проанализировать, мало понять его природу, с ним надо столкнуться лицом к лицу, несмотря на ужас, впериться в его оскал.
- Знаете, чем вы отличаетесь от этой героини? - спрашивал доктор Адхен, когда Саша показывала ему черно-белые картинки из книги, которую недавно выпустил ее любимый писатель. - Тем, что она исследует свой страх. А вы нет.
Произнося слова, Адхен думал, что имеет в виду глубинный анализ, теоретическое погружение в себя, интроспекцию. Он не знал, что к тому моменту Саша уже мысленно определила самоанализ как первичный этап, играющий, однако, роль второго плана. Для того чтобы сломать модель собственного поведения, мало вообразить себе кошмар - в него надо окунуться. Иначе не поверишь, иначе не испугаешься по-настоящему. И настаивая на исследовании страха, доктор Адхен фактически предлагал Саше нырнуть в аквариум с акулой, вглядеться в нее хорошенько, зафиксировать ее образ в памяти и выбраться, по возможности, не захлебнувшись. Положа руку на сердце, доктор Адхен не очень понимал, как Саша представляет себе исследование страха.
Поначалу она пыталась напугать себя чужими страхами. Даже в комнату ужасов сходила, разозлив билетершу громким пением в "туннеле смерти". Саша была бесстрашным Зигфридом. Лесные звери, драконы и огонь не пугали ее. Оставалось только нырнуть.
Адхен даже не представлял, как не хватало воздуха в закрытом аквариуме; как вода постепенно заполняла легкие; какой странной казалась пасть акулы, напоминающая длинный рот с тонкими, почти невидимыми губами; как мягко и спокойно, подобно водорослям, колыхалась в голове мысль: если сейчас она меня проглотит, я уже не смогу ничего сказать.
- Ты собираешься спать? - Нина постучалась и тут же вошла в комнату. - Ты плачешь?
От этого вопроса Саша зарыдала истошно и сопливо. Нина села на край кровати.
- Это из-за пациента?
- Он даже не представлял, он даже не захотел представить себе… как это было.
- Было что? - Нина хотела обнять Сашу, но та отстранилась.
- Работать над собой. Быть инструментом. Быть устойчивым… Он был устойчивым только до тех пор, пока для него это было комфортабельно… комфорта… комфортно.
- А-а-а. Понятно. Психотерапевт. - Нина размышляла над следующей репликой.
- Это равнодушие параллельно тому, из-за которого твой пациент убил женщину, - Саша перестала плакать.
- А вот теперь я не понимаю.
- Равнодушие! - воскликнула Саша. - Равнодушие. Эмпатия. Эмпатия? - Саша будто сама себе удивилась. - Равнодушие…
- Я знаю, как ты переживаешь. Но то, что ты называешь параллельным, вернее похожим, вовсе не похоже. Ты никого не убивала.
- Я чуть не лишилась резона!
- Разума.
- Разума! Я его лишилась на несколько дней! Дней, а не часов! Я могла причинить вред кому угодно. Я украла нож из тумбочки. Я не понимала, где я, кто люди вокруг меня, почему меня привязывают. Мне просто повезло, а Васе Петрову - нет. Меня простили. Все, кроме Адхена. Но Васю Петрова не простил никто!
Нина смотрела на подругу с недоумением и какой-то исступленной жалостью.
- Ты сочувствуешь убийце?
- Я ему не только сочувствую.
- Что ты такое говоришь?