- А как насчет заповедей? Есть заповеди о мыслях?
- Дело в том, что христианство руководствуется двумя видами заповедей. Есть заповеди ветхозаветные. Ну вот эти, знаменитые заповеди, которые Бог прорек Моисею из горящего куста на Синайской горе. Не убей, не укради, не лжесвидетельствуй и так далее. Все эти ветхозаветные заповеди касаются только физических действий. Они не касаются помыслов.
- А "не возжелай жену ближнего своего"?
- Имеется в виду - не бери.
- А, то есть это не помыслы.
- Нет. Ветхий Завет вообще не касается помышлений человека. Совсем. По Ветхому Завету, человек может сто раз хотеть убить, но если он не убил, то он невиновен.
- Как интересно.
- Есть другие заповеди, которые дал Иисус в Нагорной проповеди. Это уже Новый Завет. Иисус посвятил Нагорную проповедь развитию ветхозаветных заповедей. Он же сказал: "Не нарушить пришел я закон, но исполнить". То есть он не отменил того, что сказано в Ветхом Завете, но он сказал, что трактовать заповеди надо гораздо шире. Иисус говорит: "Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду".
- А-а-а… То есть это как раз касается…
- Конечно.
- И он так по поводу каждой заповеди?
- Да! "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Ну и так далее. Поэтому желающий убить человека по Старому Завету невиновен, а по Новому виновен. Перед Богом.
Гантер кивнул, вынул из шкафчика папину оранжевую чашку, бросил заварку, взял чайник.
- Но ведь теперь у нас есть и Старый, и Новый Завет.
- Да.
- А вот если человек сознательно совершает преступление и его сажают в тюрьму, он там отбывает свое наказание. А если только думает об убийстве, то наказание - чувство вины, правильно? А когда он может перестать мучиться чувством вины?
- Когда покается.
- А если покаялся, а у него не проходит?
- Нет. Покаялся - это значит прошло.
- А как покаяться так, чтобы прошло?
- Молиться.
- Нет. Ну человек молится день, молится два, молится месяц, - Гантер хихикнул и тут же искусственно чихнул, - и потом, мы же понимаем, что не только из самой молитвы состоит покаяние, но еще из ежедневных мыслей, из переживаний и так далее.
- Конечно.
- Бог же это видит.
- Конечно.
- Ну так и когда должно наступить прощение? Когда ты должен почувствовать прощение?
- Если ты от всего сердца обратился к Богу и сказал "Господи, ради сына твоего Иисуса Христа прости мне этот грех, я раскаиваюсь и сожалею о нем", ты можешь считать, что Бог тебя простил.
- Ну а если ты этого не чувствуешь?
- Для того и понадобился Иисус Христос, чтобы он омыл своей святой кровью наши грехи. И он понес все наши грехи на себе. Иисус претерпел смерть на голгофском кресте во искупление всех наших грехов. Поэтому этот твой грех уже искуплен кровью Иисуса Христа.
- Только его надо, грубо говоря, зарегистрировать, - Гантер налил отцу кипятка и взял чашку для себя.
- Для того чтобы искупление стало для тебя действенным, ты должен попросить у Бога отца прощения ради Иисуса Христа. - Отец сделал ударение на слове "ради". - То есть ты как бы напоминаешь Богу о том, что Иисус за этот твой грех уже заплатил, он уже искуплен. Если ты искренне всем сердцем в это веруешь, то ты можешь быть уверен в том, что Бог тебя простил.
- Понятно.
За окном у соседской машины сработала сигнализация. Она всегда срабатывала по вечерам.
- Пап, я понимаю, мы не взвешиваем грехи на весах, хотя какой-то все-таки может считаться меньшим или большим?.. - Гантер посмотрел на отца вопросительно.
- Я так считаю. Лично я так считаю. Но, вообще говоря, богословие…
- Считает, что все грехи равнозначны?
- Да.
- Да? Все грехи уравнены? Что украл в магазине конфеты, что убил человека - одинаково?
- Даже если ты просто гаркнул на улице на старушку - мол, что ты тут, старая, дорогу загородила - это равнозначно убийству.
- А гаркнуть на старушку - это под какую заповедь подходит?
- Например, это нарушение заповеди "возлюби ближнего своего, как самого себя".
- Понятно. Но ведь, - Гантер замялся, - ты лично для себя не уравниваешь эти грехи?
- Я лично грехи не уравниваю, - вкрадчиво произнес отец Герр.
- Ты это только мне говоришь, или ты бы это сказал прихожанину?
- Сказал бы. Это моя позиция, - отец Гантера сделал глоток, пододвинул к себе красную хлебницу и достал шоколадный кекс.
- То есть, ты с Церковью не согласен. В этом плане.
- Ну, - отец Герр сделал напряженный вдох, - я, конечно, с прихожанами постарался бы избежать этого разговора. Мне не хочется нарываться на конфликты, и я постарался бы этот вопрос не затрагивать.
- Ладно. Хорошо. Исходя из того, что ты для себя не уравниваешь грехи… Тот, который убил, но не осознавал этого и не осознает до сих пор, и тот, который хотел убить и вспоминает об этом очень живо и чувствует вину… кто из них больше виноват? - Гантер взял чайник, чтобы налить себе кипятка. Достал чашку.
- Невменяемый вообще не виноват.
- А тот, который… второй… он, значит, больше виноват?
- Да. Тот, кто испытывает ненависть и желание убить ближнего своего, виновен перед Богом и должен очистить совесть свою покаянием.
- Это-то мне и было нужно, - сказал Гантер и, промахнувшись, плеснул кипятка себе на ноги.
* * *
На острове Шато растительность была совсем не такая, как в Кэсе: фикусы, фиги и бананы, сапотиловые вечнозеленые деревья с пирамидальной кроной; казуарины с хвощевидными веточками и плодами, напоминающими крылатый орех; филаосы и бальзовые деревья, из которых однажды Тур Хейердал и его единомышленники сделали знаменитый плот Кон-Тики, и приплыли на нем по Тихому океану к островам Полинезии; красные, белые и розовые гибискусы, пурпурные вьющиеся бугенвиллеи, белые и розовые лавры с цветками-зонтиками, желтые магнолии с ярко-красными семенами, орхидеи.
Жители острова верили в магию каждого растения. Листья казуаринов они приносили домой и раскладывали в спальне - на ночном столике возле кровати, на подоконниках - чтобы духи этого дерева оберегали семейное счастье. Бугенвиллеями женщины украшали прически, надеясь дольше сохранять молодость. Из листьев банановых пальм составлялись букеты для подношений добрым богам, а цветы магнолий отдавали злым духам.
Злых духов чтили так же, как добрых богов, и думали, что зло в человеке и в природе необходимо для равновесия жизни. Со злыми духами старались быть в ладу, не гнали их с порога, не боялись смерти, верили в реинкарнацию, и потому мертвых не хоронили в могилах, а кремировали и прах развеивали над морем. Немногочисленное христианское население острова считало это дикостью.
Иногда Юре казалось - он остался бы здесь навсегда. Здесь его храм, его дом, его двор - тело и дух приходили в гармонию. Но только без Вали. Ее присутствие, словно лишняя спичка в спичечном домике, разрушало идеальную композицию, расплескивало баланс, расшатывало равновесие. За то, что мысли о Вале и сама она, ее потрепанная плоть и до ужаса расхлябанный внутренний мир, вызывали у него одно лишь отвращение, скуку, зевоту до слез и желание швырнуть эту женщину, как тряпичную куклу, с такой силой, чтобы она улетела за экватор - совесть Юру давно не мучила. Но он терялся, когда думал о Саше и чувствовал, как режет где-то в груди от боли - за себя самого. В глубине души он знал, что дочка ненавидит его не просто так - он виноват. Чувства всегда обусловлены, несмотря на то, что иррациональны.
Он был виноват. Только не так, как представляла себе она. Ведь она ненавидела его одновременно за то, что было, и за то, чего не было, за свои страхи и за его страдания. Как он смел страдать! Как он смел превратить себя в бессменного мученика, Сизифа, который не в состоянии, подобно другим людям, перестрадать, словно в нескончаемом искуплении - его истинное призвание. Неужто он не видел красоты природы, не понимал милости судьбы и глупости ежечасного поскуливания?
- Что тут плохого? Здесь ведь рай! - говорила Валя, изнемогая от натуги в напрасных попытках развеселить мужа.
- Да, да… - он принимался удивленно двигать бровями, но ненадолго, затем снова надевал эбеновую маску и уходил в себя.
Спрятавшись на острове Шато, Юра ощутил приятную свободу от материка и всех, кто его населял. Как будто из бани вдруг попал на воздух, на берег прозрачного озера с серыми гладкими камнями на дне и неброскими деревьями на берегу. Сюин как раз прогуливалась по берегу этого "озера" - то есть в белой пляжной сорочке сидела на скамейке у моря. Короткие мокрые волосы были неаккуратно зачесаны назад - наверное, пальцами - и топорщились, как искусственная шевелюра куклы Джуди-негритянки. Маленькое китайское личико выглядело будто выточенным из скалы - завершенным и совершенным.
- А… простите, вы не знаете, куда подевался гавайский бар? Я здесь не был пару лет, что-то не нахожу. Раньше он был прямо на берегу, - Юра развел руками и смущенно улыбнулся, - прямо вот здесь.
Сюин стремительно повернула голову - как птичка на ветке.
- Я здесь впервые.