– Только тупые. Водку пить – много ума не надо.
– Животное, я тебе сейчас хвост оторву, если ты не заткнёшься.
– Ладно, молчу. О, хвост отрывать – тоже дело не хитрое. Прости, вырвалось. Давай, лучше выпьем за признание белками человека разумным существом. Наливай!
– Слушайте, – сказал им Павел, – достали уже склоками.
Павел в это время общался с динозавром. Наливка была хороша, и речь от неё становилась вязкой и тягучей, словно каждое слово обрело вес, при чём в прямом смысле.
– А вот ты меня не помнишь? – спросил Грмпну.
– Ну, почему, помню. Наверное, помню, – ответил Павел. – У меня память слабая на лица. А на морды – так совсем склероз. Мы встречались? Напомни. Я помню, что пил с одной рептилией, на тебя похожей. Пили неделю, так нас его жена чуть не смешала с навозом.
– Она до сих пор меня тобой упрекает.
– Так это ты?
– Ага, это я. Вот видишь, а я тебя запомнил.
– Конечно, запомнил, ты же почти трезвый был, а у меня неделя из памяти стёрлась. Так вот, где я тебя видел! Думаю ещё – лицо какое знакомое, а это старый друг!
Армия выступила в поход на рассвете. Солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, как первые отряды покинули границы города. Впереди шли танки и бронетранспортёры, тягачи с пушками, за ними в крытых грузовиках перевозили пехоту, дальше на мотоциклах следовали отряды полевой жандармерии, и замыкал колонну всякий сброд на трёхколёсных велосипедах и самокатах.
Отъехав от города километра три, остановились позавтракать. Завтракали шумно и долго, с пивом, сосисками и песнями. Пока помыли посуду и собрали столы, солнце уже палило во всю. Пришлось снимать шинели, каски и сапоги. Кто-то остался в форме, кто-то в исподнем, некоторые вообще разделись до трусов. Погрузились и поехали, мечтая о халявной выпивке и четвёртом размере.
Далеко отъехать не успели. Пришло время обеда. Полевая кухня наварила кулеша. На жаре есть не хотелось, поэтому посидели недолго, и снова отправились в путь.
– Так мы и за год не доедем! – возмущался Мэнсон.
– Не переживайте, новый фюрер, еды мы взяли на сутки, главное, выманить их подальше от города. Если бы мы их не кормили, все бы давно разбежались. А так, потихоньку отъедем километров на пятьдесят и объявим, что жратва закончилась, а до противника ближе, чем домой. Куда им деваться? – Геббельс ехидно улыбнулся.
– Ладно, надеюсь, ужинать не будем?
– Почему?
– Как почему? Я хочу побыстрее всех победить. Дорогая, – обратился он к сидящей рядом Рииль, – долго ещё до вашего Мухостанска ехать?
Девушка обиженно фыркнула и промолчала.
– Ужин в семь. Всё по расписанию. Я уже и сам проголодался. Мы, фашисты, народ пунктуальный, если ужин в семь, то пусть хоть весь мир лопнет, а ужин должен быть.
– Вот за это я вас и ненавижу, – Мэнсон дал Геббельсу звонкую затрещину, – фашистов. Скучные вы, дотошные такие, всё у вас по часам, всё по дням расписано. Никакой спонтанности, никакой свободы действий. Пошёл вон, надоел.
– Рад служить, – кивнул Геббельс, – а можно машину остановить, чтобы я вышел?
– Обойдёшься.
Великий идеолог открыл дверцу "Мерседеса" и выпрыгнул на ходу, покатился кубарем по пыльной дороге, чуть не попав под колёса грузовика, и свалился в заросший кювет.
– Риилечка, – обратился Мэнсон к спутнице, – скажи мне одно. Как товарищ товарищу, зачем ты со мной едешь? Там же твои сёстры, мама, подруги. Неужели ты их так ненавидишь?
– А мне интересно посмотреть, как мои сёстры и подруги твоим пивососам по соплям надают.
– Ой, не смеши, куда им против "Тигров" и "Пантер" со своими копьями и луками? Куда вам, бабам, против мужиков?
– Мы не бабы, мы амазонки! Это у вас там бабы, которые готовы терпеть унижения и страдания, только бы член в доме оставался. Это ваши подстилки торгуют телом в подворотнях, да и дома в семье тоже. Это ваши бабы полдня шпалы укладывают, а после работы борщи варят, стирают и детям сопли вытирают, когда мужья с пивом и газетой сидят перед телевизором и пузо чешут. Это ваши бабы замуж выходят за квартиры, машины и кошельки, а не за людей.
– Ну, вот, что за феминистская пропаганда? Где это ты начиталась такого дерьма?
– Слушай, придурок, не зли меня.
– Ладно, ладно. Но всё равно, сиськи против танков – результат очевиден. Так что, ты на моей стороне?
Рииль отвернулась к окну и стала смотреть за сменой пейзажа. Они въезжали в Лес.
Фантомы шли отдельной группой, пили Кока-коку и мурлыкали под нос последние хиты MVT. "Огородники" держались особняком, они добились нормального человеческого пайка и стопки старых газет, которые они читали прямо на ходу.
С остальными фантомами им было неинтересно, а люди их не принимали за своих. Но "огородники" не сдавались в своих намерениях стать людьми. Уркаган где-то намутил пузырь шнапса и пару пачек сигарет, они выучили несколько крепких словечек, подслушав их у фашистов. Им так хотелось влиться в ряды человечества. Хотелось быть такими же свободными в поступках и мыслях. Ведь как прекрасно дышать полной грудью и не чувствовать себя вторым сортом. Как это романтично – бухать, драться, материться, ходить на войну, убивать противников, брать пленных и насиловать мирное население, грабить и сжигать дома. То, что их взяли в этот поход, вдохновляло и приближало к цели. Новость, что их пустят первыми в атаку, окрыляла "огородников". Ведь им доверяют самую ответственную часть операции.
– А что такое "пушечное мясо"? – спросил Ментяра у Мурки.
– Где это ты услышал?
– Да солдаты так называют нас.
– Это, наверное, означает, что мы будем как бы снарядами, выпущенными по противнику. Представь, мы ворвёмся в ряды противников, подобно пушечным ядрам, сметая всё на своём пути.
– Красиво. Мне нравится.
– Я горжусь этим, – сказала Мурка.
– И я, – Ментяра от осознания своей значимости выпятил грудь и зашагал, чеканя шаг.
– Ментяра, а когда ты станешь человеком, что ты будешь делать?
– У меня есть одна мечта. Только не смейся, ладно?
– Смеяться над мечтой – никогда.
– Когда я стану человеком, я хочу вырубить как много больше деревьев. А ещё буду покупать химикаты, и сливать их в речку.
– Зачем? – удивилась Мурка.
– Не знаю, но так люди делают. А ещё хочу истребить последних панд. Вот.
– Круто. Молодец.
– А ты что будешь делать?
– После твоей мечты даже как-то неудобно говорить.
– Давай, выкладывай.
– Я выйду замуж за какого-то придурка. Он будет пить, я его буду пилить, а он меня будет бить. Потом я начну ему изменять с кем попало. Рожу ребёнка, отдам его в приют, разведусь и стану проституткой. У меня будет короткая юбка, высокие сапоги, чулки и море косметики на лице. Мне так нравится! Романтика, не то, что у нас сейчас. Вот такая мечта у меня.
– Классно. Эх, какая жизнь весёлая у людей.
– А я, – встрял в разговор Уркаган, – я стану милиционером.
– Супер! – в два голоса одобрили Мурка и Ментяра.
– Да, у меня будет дубинка, наручники и пистолет. Я буду ловить гастарбайтеров, отнимать у них деньги, а их самих продавать бандитам в рабство. Или на органы. Ещё не решил.
– Жиган, а ты кем будешь?
– Я буду бюрократом. Буду взятки брать и посетителям мозги трахать.
– Ай, молодца. А ты, Гопсосмыком?
– А я хочу стать певцом.
– Ты что, с ума сошёл? – удивился Жиган.
– Почему? Я буду петь попсу, стану богатым и знаменитым. Попаду в богемную среду, буду нюхать кокаин, спать с кем попало, даже с мужчинами, заражусь СПИДом и умру. А моё имя будут писать на мусорных киосках и заборах. Вовеки веков. Слава, память обо мне после смерти – вот моя мечта.
– Блин, ну, почему мы не люди? – вздохнул Жиган.
Они шли по пыльной дороге, заросшей у обочины гигантским подорожником и мечтали об одном – стать людьми.
Павел проснулся от того, что что-то забыл. Что забыл – он так и не вспомнил, но эта мысль зудела и чесалась в мозгу, не давая уснуть. Спать уже не хотелось, в небе висела сиреневая огромная Луна, в воздухе висел сладкий аромат ночных цветов. Чёрные контуры деревьев вырисовывались на фоне звёздного ковра над головой. Романтичный пейзаж для романтиков и влюблённых.
Павел, к сожалению, не был ни тем, ни другим. Кроме того, у него раскалывалась голова, сводило желудок и тошнило. Полежав несколько минут, безрезультатно пытаясь вспомнить забытое, он решил прогуляться по округе и, за одно, поблевать. Только Павел встал на ноги, покачиваясь и всматриваясь в темноту, как сзади раздался оглушительный рёв, от которого закачались верхушки деревьев, и в траве началась паника. Сотни мелких зверьков бросились врассыпную, спасая свои никчемные жизни. Павел замер, не решаясь оглянуться. Рёв повторился, принеся с собой вонь тухлой рыбы. Стало страшно, захотелось броситься со всех ног в лесную чащу, забиться под корнем векового дуба и ждать своей участи. Но никто не хватал его и не рвал на куски, только слышался странный звук, похожий на работу гигантского насоса.
Павел оглянулся и увидел непонятно откуда взявшуюся гору, заслоняющую полнеба. Гора шевелилась и сопела. И тут опять раздался рёв, и Павел вспомнил, где он, почему так плохо, и с кем он пил. И откуда такой ужасающий звук. Это храпел динозавр.
– Ни фига себе, – пробомотал Павел и пошёл отлить за гараж.
– Кто это? – услышал он голос.
– А ты кто?
– Это мы, Максим и Лита.
Павел пошёл на голос, и увидел в свете луны два силуэта. Влюблённые сидели в обнимку на бревне.
– Что, не спится? – спросил Павел.
– Такая чудесная ночь, – ответил Максим.
– Омерзительная. Жвачки нет?
– Не-а.