– Во, заливает, – хихикнул магистр, – скажи, зачем ты вообще связался с этими коротышками? Лучше бы на чемпионат поехал с нами?
– На какой чемпионат? По "какашечкам"? – Грмнпу стукнул себя по лбу. – Как я мог забыть? Я же целый месяц готовился, шарф купил и дудку. А вы были?
– Конечно! Наши второе место заняли.
– А первое?
– Велоцерапторы. У них тренер сильный. Но наши тоже дали жару.
– Эх, жалко. Но всё равно я не жалею, что познакомился с этими людьми.
– Скажи, друг Грмнпу. – Академик поправил очки на носу. – Ты действительно считаешь, что люди разумны?
– Ни минуты не сомневаюсь.
– Я понимаю, что твоя специальность – антропология. Есть такой синдром – когда плотно сталкиваешься с каким-либо предметом, начинаешь искать в нём не присущие ему качества, пытаешься этот предмет наделить не свойственными ему свойствами. Тема настолько захватывает твой разум, что ты пытаешься оправдать возвысить, мистифицировать, подтянуть до своей планки, а иногда даже выше себя. Так адвокат проникается личностью мерзкого преступника, учёные доказывают, что планета – живое существо, что люди наделены разумом. Ты же взрослый динозавр. Профессор. Понятно, что работа нервная, но опускаться до ереси…
– Ну, хорошо, – Грмнпу налил ещё по полведра. Подхватил когтем прундрапнота, мокнул его в соус. – Давайте тогда определимся, что такое разум.
– Давайте не будем определяться. До нас уже определились. Разум возможен при наличии всех пяти качеств – большой мозг, умение свистеть на ультразвуковой частоте, наличие восьми органов чувств, чтение мыслей на расстоянии и, заметь, главное качество – умение играть в "какашечки". Будем спорить?
– Нет, конечно, – кивнул профессор, – но свистеть могут и…
– Не передёргивай, я сказал – всех пяти качеств, а не по отдельности. Да, некоторые виды могут кое-что из перечисленного, но в "какашечки" играют только динозавры. Только!!! Ни одно другое существо во всей вселенной не умеет играть в эту игру. Что и требовалось доказать. За разум!
Грмнпу выпил, почесал затылок.
– Странно, – сказал он, – а люди определяют разум совсем другими понятиями.
– Всё просто, просто они подогнали свойственные им качества под это понятие. Но это же не честно. Так любой светлячок может назвать признаком разума лампочку в жопе и возвыситься над всей остальной флорой и фауной.
Магистр икнул, выставил указательный палец и важно сказал:
– Я когда часто интересуюсь дронтровкой, то она мне тоже кажется разумной, даже слишком разумной, способной изменить моё мышление и мировоззрение. Вот!
– Но, у них есть искусство, наука, спорт, религия – сразу слишком много отличий.
– Искусство – шмиркунство. Это всё от избытка свободного времени. Нужно его чем-то занять, вот и искусство. Так можно назвать разумом лизание яиц у собак, когда им делать нечего. Так вот, вся эта поэзия и живопись всего лишь лизание яиц. О религии я вообще молчу. Разум и религия вообще противоположные понятия. Взаимоисключающие. Коллега, это всё ересь, фальсификация и опиум для народа. Давайте по порядку – мозг у них большой? Нет. Ультразвук им недоступен. Органы чувств – пять. Они даже с шестым не могут определиться – чувство это у них или что. Читать мысли они не могут. Об игре я вообще не упоминаю. Вот.
– А ещё, – вставил слово магистр, – они утверждают, что мы все вымерли.
Все дружно засмеялись, налили ещё, звонко стукнулись вёдрами.
– За царство нам небесное! Ишь, вымерли мы. Смех, да и только.
Выпить не успели, как затрещали ветки, земля затряслась и из чащи вылезла морда динозаврихи. Довольно симпатичная такая морда.
– Ах ты скотина безрогая! – сказала морда, обращаясь к Грмнпу, – всё жрёшь, когда ты уже нажрёшься? Опять со своими алкашами шляешься. А ну, пошёл домой, я тебе сейчас устрою.
Все молча смотрели на морду. Грмнпу, наконец, пришёл в себя. Он сжал лапы в кулаки, собрался весь и широко раскрыв пасть, заревел. Так громко, что с деревьев попадали оглушённые птицы.
Он затопал ногами, ударил хвостом, перевернув бочки с дронтровкой. Выглядел он устрашающе, но морда только ухмыльнулась.
– А перегарищем-то прёт, ужас. Ладно, алкаш, я с тобой дома поговорю.
Ветки сдвинулись и послышались удаляющиеся шаги.
– Простите, друзья. Вот вам и ответ на все вопросы. Разумный ли я, если живу с такой супругой?
– Да, ладно, ты не переживай так.
– Нельзя так перед пацанами позорить. Да и что я ей скажу? Не бить же её? А перекричать она кого хочешь может. Я тут не конкурент. Пойду я домой. Всё равно, настроение испортили.
– Ну, до встречи, – сказал академик и обратился к магистру. – Давай наверное, и мы заканчивать, а то эта дурра сейчас нашим жёнам сдаст. Моя мне вообще хвост обещала отгрызть.
Динозавры пожали друг другу лапы и разошлись в разные стороны.
Павел смотрел, как корчился от боли окровавленный клоун, и думал, как несправедлива судьба. Этот урод, убивший тьму народа, залечит раны, вставит выбитый зуб, наденет новый костюм и будет дальше резать девушек, как колбасу на бутерброды. И стечёт всё это с него, как с гуся вода. Единственное, что грозит ему – быстрая и лёгкая смерть. И не нужно ему ничего хранить, не нужно думать о бродягах, о надвигающемся апокалипсисе, треугольных облаках, о судьбе человечества. Бестолкового, бесполезного, не имеющего и не знающего смысла своего существования человечества.
Если человечество в один прекрасный день исчезнет, космос даже не будет знать об этом событии. А планета вздохнёт свободно и будет стоять на парах, наливаться соком, обрастать лесами, дышать чистым воздухом, пока какие-нибудь черепахи или тушканчики не решат, что они цари природы и не начнут срать везде, плодиться и срать, пока не засрут всё по уши. И тогда Земля в очередной раз потравит дустом, землетрясениями, засухами, наводнениями, озоновыми дырами, треугольными облаками то, что почему-то кто-то назвал разумом.
Но он, Павел, потому и хранитель, что должен рвать жилы, чтобы оттянуть этот момент до самой последней секунды. Не допустить уничтожения человечества. Ведь не всё ещё загажено. Песни не допеты – остались ещё чистые озёра, не все зверушки занесены в Красную книгу, где-то ещё висит над лесом глоток чистого воздуха. Не порядок.
А этому уроду в испачканном дерьмом парике, всё равно. Он не думает не то, что о планете, ему наплевать даже на свою жизнь. Павел даже не заметил, как снова достал пистолет и направил на Мэнсона.
Но помешал убийству телефонный звонок. Звонил Деллинджер.
– Паша, привет! Ну, как продвигается наше дело? Ты это, не затягивай. Тут интернет переполнен сообщениями. Вот послушай. Родился ребёнок с колёсами вместо ног и мотоциклетным рулём на голове. Мать кормит его грудным бензином. В Тихуане выпал дождь из охотничьих колбасок. В Рязани перестали брать взятки и снизили налоги.
"Шинник" выиграл у "Реала" со счётом тридцать семь – ноль. Паша, конец света! Мир усиленно мутирует. Согласно инструкции номер двести семьдесят девять бис "Действия в случае неопределённых сомнений по поводу судьбы клоуна"… – голос изменился. Это был уже не Делленджер. Хорошо поставленный дикторский голос без всяких интонаций начитывал порядок действий в случае обнаружения в сортире клоуна-инвалида. – …ни в коем случае не пытайтесь умертвить объект. Это может спровоцировать непредсказуемый поворот событий, грозящий необратимостью процесса. Вы должны оставаться нейтральны и беспристрастны. Вести наблюдение за объектом. В случае необходимой самообороны разрешается наносить объекту лёгкие телесные повреждения не несущие угрозы жизни. Объект должен довести до логического завершения все свои начинания. Запрещаются чинить препятствия для этого. Нарушение данной инструкции карается лишением премии за три месяца, переносом отпуска на зимнее время, бичеванием и казнью через четвертование. Конец связи…исть, говорю я ему, а он меня не слушает. Пришлось ему дать по сопатке, чтоб не умничал. – Это уже был Джо. – Паша, так что ты давай, спасай нас, Бэтман ты наш. Если что – я на связи. Пока.
Павел спрятал телефон и пистолет, всё ещё в прострации от инструктажа, стал зачем-то заправлять рубашку в брюки. Делал это он усердно, расправляя складочки, внимательно рассматривая пуговицы и пряжку пояса, боясь поднять голову и посмотреть в глаза тому, кто стоял перед ним. Павел был полностью беззащитен и безоружен. С ним можно было сделать что угодно, но страх был сильнее осознания своей уязвимости. Взгляд жёг макушку. Наконец, пришлось поднять голову. Поднять глаза.
Мэнсон стоял, сунув руки в карманы лоскутных ярких клоунских штанов. Он совсем не был похож на то мясо, лежавшее несколько минут назад на холодном мокром кафеле. Парик и нос он снял, на лице ни капли крови и ни следа побоев. Наглый уверенный взгляд. Так смотрят боссы и безбашенные отморозки. Лёгкая улыбка искривила губы. Даже щетина на лице смотрелась по журнальному – гламурно.
– Дай закурить, – твёрдым голосом сказал он Павлу и протянул руку. Павел достал сигарету, пытаясь сдержать дрожь. Дал прикурить.
Мэнсон жадно затянулся и выпустил дым в лицо Павлу.
– Что ты за дрянь куришь? Ты же хранитель, а куришь всякое дерьмо. Павлик Морозов, говоришь.
В другой ситуации Павел убил бы сразу, не глядя на чины и звания. Он и за меньшее делал из человека свеженький труп. Но сейчас его словно парализовало. Казалось, перед ним стоит сам Князь Тьмы. Иногда неясные тени пробегали по стенам, неуловимо похожие на что-то ужасное, вынутое из забытых могилок подсознания. Древние страхи, дикие предрассудки, детские буки, монстры из ночных слёз. Всё это витало вокруг, дышало могильным запахом в лицо.
– Павлик, ты хранитель чего? Предательства? – он смотрел с издёвкой.