Он мог бы сбежать, мог бы элементарно завалить теряющего силы Мэнсона, но вместо этого взялся готовить укол, как ни в чём не бывало.
– Как тебя зовут? – спросил Чарли.
– Оттис. Оттис Тул. Ваш поклонник. Куда колоть?
После укола боль утихла не скоро и не полностью, но хотя бы можно было думать не только о ней.
Оттис слабоумно улыбался, переминаясь с ноги на ногу, как ученик на экзамене.
– Так, парень, теперь я хирург. А этот, – сказал Чарли, указав на Люкаса, – наш клиент. Поэтому, поручаю тебе полностью провести операцию. Для начала усади его на стул и хорошенько привяжи. Сможешь? Затем нам понадобится общий наркоз.
Оттис радостно бросился выполнять. Ему поручили то, что прежний хозяин всегда делал сам. Это означало повышение, признание его способностей, получение практического опыта. Прогресс на лицо.
Чарли сел на стол, смахнув оттуда хлам, и руководил процессом. Работа шла споро. Кровь била фонтаном. Бензопила ревела, пациент ничего не подозревая, находился в объятиях наркоза. Анестезию сделали наверняка, хотя и был вариант, что Люкас не выйдет из неё – дозу дали убойную. Но это уже не важно.
– Молодец, малыш! – похвалил Мэнсон Оттиса, когда тот всё закончил, наложив последнюю повязку. Я тобой горжусь. В доме есть большое зеркало? Тащи его сюда.
Оттис через пять минут вернулся с зеркалом, снятым в ванной.
– Поставь вон туда. Молодец. Теперь подойди сюда. Ты ведь хотел себе на память ухо?
Оттис радостно заулыбался. Чарли взмахнул рукой, одним движением отрезав парню ухо. Тот всё ещё улыбался, уставившись на лежащий на полу "локатор". Кровь брызнула, полилась за воротник.
– Бери, не стесняйся. Поднимай, я тебе сказал! – крикнул Мэнсон.
Парень неуверенно наклонился и в это момент Чарли загнал ему в шею, в самое основание черепа нож. По самую рукоять. Отиис упал, задёргал ногами, но вскоре утих.
И тут случилось невероятное – из Чарли ударила молния. Широкая электрическая дуга врезалась в потолок и ушла вверх. В самые небеса. Чарли трясло, из рта пошла пена. Он стоял, широко расставив ноги, неестественно выгнувшись и открыв рот в немом вопле.
Длилось это чудо несколько секунд, после чего всё так же внезапно прекратилось.
Чарли в недоумении осмотрелся и увидел, что тело Оттиса съёжилось и стало похоже на мумию, а Чарли, наоборот, почувствовал себя бодрым, полным сил. И рана на руке совсем не болела. И томило страстное желание бороться со злом. И забирать у него жизни, силы, энергию. Для того, чтобы сбылось предсказание хунгана о его, Мэнсона, великой миссии.
Как только включился свет, Гитлер встал с кресла, заложил руки за спину и стал расхаживать по комнате, нервно закусывая губу. Остановившись, он ткнул пальцем в белую простыню экрана.
– Что это было? – закричал он.
Продюсер и режиссёр Изя Шельменович вжался в кресло и пробормотал:
– Это…это то, что вы просили.
– Я просил это?! Это называется пропагандистский ролик Третьего Рейха?
– Ну, да, а шо? Шо не так? Вы просили кино и немцы? Просили. У нас их есть.
– Это насмешка, провокация или тупость? Как это назвать?
– Я вас не понимаю. – Изя развёл руками. – Как вам это нравится? Я сделал всё, как вы просили. Всё рассчитано на молодёжь. На прыщавую надежду нации. С учётом новейших течений и тенденций в мире шоу-бизнеса. Какие претензии, Адик?
– Изя! – закричал Гитлер и вдруг забубнел под нос: – Спокойно, Адик, спокойно. Не кричи. Успокойся. Так. Я спокоен, я релаксирую. Всё в порядке.
– Адик, с вами всё в порядке? Как вы себя имеете? – забеспокоился Изя, поправляя ермолку.
– Я доверил вам важную миссию по поднятию националистически-фашистского духа у молодёжи, по укреплению коричневых ценностей мирового господства. А вы что сделали? Кто эта обезьяна?
– Это Тимати…
– Это что, реклама шампуня?
– Да, – на всякий случай Изя.
– Почему в эсэсовской форме негры?
– Ну, немцы совсем не умеют рэп. Понимаете, у негров это получается так, шо все немцы от зависти грызут ногти.
– Что это за тёлки на подпевках??? Это что, немки?
– Адик, не в обиду. Мы пробовали немок. Пробовали, но…
– Но, что? Не распробовали?
– Адик, они страшные. А молодёжь любит красивых.
– Вы что, девок из Харькова взяли для съёмок?
– Ну, почему из Харькова? Почему сразу из Харькова? – возмутился Изя. – Из Николаева. И ещё две полячки. Приятные финтифлюшки, лялечки в самом смаку? Вы что, хотели видеть ваших усохших вобл со страшными шнобелями? Они же даже к пиву не годятся.
– Изя! Где здесь Рейх, я тебя спрашиваю?
– Только не надо щёки раздувать! Ну, как где? Там свастика везде, орлы, форма фашистская на певцах. Всё, как вы просили.
– А цыганский хор зачем?
– Для колорита. Просто подумали что…
– Неужели не нашлось арийских исполнителей?
– Немецкая эстрада как-то не в моде у молодёжи. Молодёжь любит хип-хоп. Тем более, послушайте текст. Очень актуально. Третий Рейх, Третий Рейх! Йо-йо! Правим планетой, Гитлер наш шейх. Победа, победа, йо-йо, с утра до обеда!!! Очень актуально. Почти как у Гёте.
– Но зачем в ролике индейцы? При чём тут голодающие дети Африки?
– Как? Вы что? Это модно! Дети Африки – это главная фишка любого социально-направленного ролика. Это стопроцентный успех. Адик, давайте расчет. Мы выполнили работу. Заплатите, и мы с вами не знакомы. Я вам ролик, вы мне евро.
– Какое евро? У меня дойчмарки.
– Адик, вы мне что хотите сказать, что евро не будет?
И тут фюрер сорвался. На фоне несчастной личной жизни, потерянных усов и исчезновения Мэнсона, нервы дали сбой. И он заорал, затопал ногами, замахал руками.
– За провокацию и подрыв устоев фашизма ты сгниёшь в подвалах Гестапо!!!
– Адик, посмотрите на себя в зеркало. Я вообще не уверен, что вы и есть Гитлер. У Гитлера усы, а у вас…
– Ах ты…!!! Усы у меня отрастут, а вот твоя голова…
– Адик, ну шо вы меня пугаете? У меня в гестапо столько друзей, шо вам и не снилось. Вы даже не подозреваете, кто меня пугал за всю мою несчастную жизнь. Вы по сравнению с ними младенец. Давайте так – я сделал вам красиво, вы мне сделаете богато. Или одно из трёх. Выбирайте сами – не будет расчёта, завтра сюда съедутся все жиганы с Молдаванки и устроят взятие Берлина. Поверьте, они ещё скажут мне спасибо. Не останется ни одного целого кармана, ни одной нетронутой сберкассы. Или я сейчас позвоню моей Сарочке, и когда узнает, что она из-за вас не сможет купить себе новую брошку, от Рейхстага кирпичика не останется. Могу позвонить прямо сейчас.
– Не надо! – Крикнул Гитлер.
– А! Вы тоже знаете Сарочку! Адик, ну что вам не нравится? Дались вам эти цыгане. Все хотят кушать. Поверьте, они месяц не будут воровать и гадать на Фридрихштрассе. Потому, что я дам им обещанный гонорар.
– А индейцы?
– Не крутите мне мои фаберже. Адик, давайте так – я забуду ваш антисиметизм, а вы мне ни слова промолчите про индейцев. Индейцы – это круто. Адик, я всю жизнь делаю социальную рекламу. Пропаганда и выборы – это мой конёк. Изя вне политики, Изя в бизнесе. Наше дело правое: рубить капусту – и никаких гвоздей с шифером. Но у меня тоже есть принципы, которые мне пришлось растоптать, снимая ваше коричневое говно. Я даже не прошу компенсацию за моральный ущерб. Просто дайте мне гонорар. Я не пойму, кто из нас еврей? Вы себя ведёте как последний поц. Не смущайте барышень. Хитрым и жадным должен быть я, но шо я вижу – Адик, я от ваших афёр немного больной. Гоните бабки, и я пошёл есть куру, а вы – тушеную капусту. Все довольны. Сара купит брошку, я новый дилижанс. А вы получите шикарный ролик от Изи Шельмановича. Это не ролик, это…
И тут с последних рядов кинозала раздался ангельский голосок Евы:
– А, по-моему, очень мило.
– Ева! Что ты тут делаешь?
– Я всегда интересовалась делами государства. Мне понравилось. Я прямо вся воспрянула и готова идти на войну за Родину, за Гитлера.
– Ты серьёзно?
– Конечно. Негры в немецкой форме очень сексуальны. Я уже вся горю.
– Хорошо, Изя, вот вам гонорар. В марках. Разменяете где-нибудь. – Гитлер сунул пачку денег режиссёру.
– О! Вы мне сразу начали нравится. – Изя принялся слюнявить купюры.
– Да там всё точно.
– Только не учите меня бухгалтерии. Бабки любят, когда их трогают.
– Идите уже! – Гитлер вытолкал Изю из кинозала и, закрыв дверь, повернулся к Еве. – Ах, моя любовь, ты меня заводишь.
– Дорогой, был бы ты негром, или хотя бы индейцем… А у тебя есть номерок этого талантливого режиссёра? Может он меня снимет в своём следующем опусе? Я ему всё-таки жизнь спасла. Может, догоню его… – Ева чмокнула Гитлера в щёчку и выбежала из зала. – Изя! Подождите!
– Семёрка бубей, – обречённо сказал Пржевальский, вытянув из колоды карту.
– Отлично. Семь шелбанов. Подставляйте лоб.
– Паша, пожалейте, уже голова трещит.
– А вы думаете, мне легко? Раз! – Павел щёлкнул академика по лбу. – Я вам предлагал на деньги играть. Предлагал? Два! У меня тоже пальцы уже посинели вас по лбу стучать. Три! И ухо облезло. Четыре!
– А у меня сливка на носу. Что я жене скажу?
– Отыгрываться будете? Пять! Шесть! Семь! Вот и всё. Сдавайте.
На верхней полке заворочалась Мата Харри, пробормотала что-то невнятное и от души выстрелила гороховой пулей.
– Чёртов Актимель, – выругался Пржевальский, зажав ноздри пальцами. – Идемте, покурим. Пусть проветрится. Послал Бог попутчицу.
– Час назад вы были совсем иного мнения.
Выйдя в тамбур, закурили, многозначительно помолчали, думая каждый о своём.