А вот "процесс воспитания" выглядел презабавно.
Моя маман сидела перед Ф. на корточках и, делая скорбную рожу, приговаривала: "Тимочка, бабушке голову пробивать нельзя, ей, кажется, больно".
Ф. стоял напротив, изредка вздыхал и периодически интересовался, а дадут ли много конфет. Наконец, когда конфетный вопрос окончательно измучил родительницу, она изрекла сакраментальное:
– Дорогой, тому, кто пробивает бабушкам головы, много конфет не дают.
Занавес.
Но это все так… Затянувшееся вступление. То, что мои мамуля и бабуля просто лохушки от воспитания, – это и ежу понятно (посмотрите на меня, и вы поймете, об чем речь).
Я-то, Катечкина, – дело другое. У меня все ходят строем – коты по центру, мужья по стенке, а тараканы по плинтусам. Правда, все отчего-то ходят куда хотят, не совсем обращая на меня внимание, но это уже второй вопрос, и я над ним работаю.
Соответственно, когда число жалоб на Ф. перевалило критическую отметку, я решила взять бразды правления в свои руки. Книжечек почитала, подружек опять же обзвонила, валокординчику хлобыстнула для бодрости и стала начинать Новую Жизнь.
"Я умная, я добрая, я терпимая, я понимающая, я головка от х…" – как бы сказал мой дедушка, царствие ему небесное.
Доброта закончилась еще перед выходом на прогулку, как раз когда ребенок начал валяться по полу и визжать, что он не хочет одеваться. Нет, я старалась. Раза четыре поднесла его к окну и сказала, что на улице хорошо. Пару раз продемонстрировала новехонький снегокат на балконе (подарок свекра). Намекнула, что все детишки давно уже хавают сосульки и бесчинствуют в снегу. Кстати, под детишек мне даже удалось нацепить на Ф. колготки и один носок. Фортуна отвернулась от нас в тот момент, когда я наклонилась за рейтузами. Проявив недюжинную сноровку, младенец вывернулся и стал кататься по полу.
– Вот ведь су-у… существо, – сказала я куда-то в потолок и, недобро вздохнув, включила ускорение.
Через пятнадцать минут мы были на улице. Один из нас был зареван, но бодр, от другого несло смесью корвалола и суицида, а третий был железный, и ему было по фигу (к сожалению, я о снегокате).
Как вы понимаете, все бодрое и все железное легко находят общий язык, поэтому, когда дитя плюхнулось на снегокат на асфальте (у нас двор отлично чистят) и приказало мне: "Вези биста!" – я не особенно и удивилась.
Опять же, заметьте, поначалу я была правильная и терпящая. И о том, что мама не лошадь и по целине не пропрет, я сказала только после того, как было озвучено следующее:
а) по асфальту снегокаты не катаются;
б) до горки совсем недалеко и можно ножками;
в) предложила Ф. самому попробовать провезти агрегат.
Нуда… дальше взвизгнула про мама не лошадь. Тоненько и с каким-то подвывом в концовке. На что оно мне сказало:
– Мама каова. Я ему ответила:
– Каовий сын.
После чего он мне велел:
– Вези биста!
Я ему объяснила, что биста только пендаля.
Он мне заявил, что "бить низя".
Я была вынуждена включить ускорение и проперла его по асфальту не хуже трех десятков передовых колхозных кобыл.
Единственное место, где удалось немного отдохнуть, – это сама горка (да и то если считать отдыхом подъем пятнадцати кил дитятины и семи кил железа)…
"Зато на воздухе, – успокаивала себя я. – Ничего. Теперь мы ученые. Теперь я вынесу что угодно, пусть хоть землю ест".
За этими бесхитростными рассуждениями два с половиной часа пролетели как-то совершенно незаметно и настала пора собираться домой.
– Никачу! – взвизгнул Ф. – Никачу никак!
– Обалдеть, как удивил, – кисло отозвалась я. – А дома-то обед.
– Никачу-у-у обед! – еще громче взвыл Ф. – Гуять хочу-у-у!
– Но у тебя задница мокрая, – как-то уж совсем некстати вякнула я. – И вообще…
Перебирая в голове все возможные варианты, я остановилась на "духе противоречия". (Люда™)
– Знаешь, а пожалуй, домой идти не надо, – заявила я с каменной рожей. – Нет, не то чтобы не надо, а вовсе даже нельзя. И обедать тоже нельзя.
Может, это у Люды такие "противоречивые дети"… Вверенный мне младенец страшно обрадовался и побежал к горке. Ну да, другого и не ждали…
Съехав еще пару раз и мысленно пожелав Люде запора средней тяжести, я решила изменить тактику:
– Знаешь что, Тима, я иду домой. Ты как хочешь. Хочешь – со мной. Хочешь – тут сиди. Я в любом случае уйду.
– Никачу! – зарыдал Ф. и упал на землю. – Никачу, никачу, никачу!
Через тридцать метров стало очевидно, что никто за мной не собирается.
" Ни фига себе выдержка", – подумала я, а вслух крикнула:
– Я не сойду со своего места! Честное слово, не сойду!
Должно быть, Ф. этого не слышал (или не желал слышать), потому что не сделал даже попытки подняться.
Вздохнув, я присела на снегокат и закурила. Когда четвертая сигарета подошла к концу, стало холодно и голодно. Подлый Ф. стоял на горке и взирал на меня с видом победителя.
"А вот фиг тебе", – подумала я и перешла на нечестные методы.
– Слышишь, тебя дяденька заберет! – крикнула я неуверенно.
Ф. не двигался.
– Большой и страшный дяденька с палкой, – продолжила я.
Ф. не двигался.
– У него лопата и сачок. – Я перешла на визг. – И борода до самых… пяток. И еще он собак ест. И детей!
Должно быть, я здорово распалилась, потому что уже через пять минут мы обросли публикой. Общественность стояла неподалеку и, видимо, начинала делать ставки.
– Игрушки вышвырну. Машинку не куплю. Котов выгоню. К бабушке выселю. Конфет не дам. В гости не пойдем.
Ф. не двигался.
– Да бери ты его уже так, заболеет ведь, и сама синяя вся, – посоветовала мне какая-то старушенция. – Он в кого у вас таким стервецом?
– Говнецом! – рявкнула я на бабушку и пошла забирать свое добро.
Ф. ехал у меня на загривке, за спиной катился снегокат, сзади ржали общественники, и отчего-то хотелось кофе и повеситься.
Нет, даже не уделал.
Уел.
Увы, как всегда, уел…
ПАРШИВОЕ НАСТРОЕНИЕ
В преддверии потепления френдлента истекает насморками, пьет негрустин и жалится на тяжелую долю офисного работника. Не желая выпадать из коллектива, делаю официальное заявление: мы тоже не готовы к весне и у нас хандра почище вашей, офисной.
Всю зиму молила Бога, чтобы жир откладывался в сиськи. Как выяснилось, по вторникам у них не подают, и оттого вместо бюста Памелы Андерсон разжилась кругленькой плюшкой на пузе. Нет, если хорошенько постараться, плюшку можно вдохнуть. Только, к сожалению, "на вдохе" очень идиотская рожа выходит – как будто какая-то дура живот втянула.
Жир приключился из-за буржуйства. Вместо того чтобы лично гулять с Ф., нашла бабулечку. Через неделю выяснила, что с Ф. все в порядке, а сама я какая-то невыгулянная получаюсь. От нечего делать начала ездить с ребенком к своим бабушкам. Как оказалось, у бабушек, помимо газеты "Жизнь", занудства и звиздюлей, иногда дают блинков. Три недели блинной диеты – и результат налицо, то есть, тьфу ты, на брюхо.
Итого: на животе – плюшка, муж дразницца, все сволочи, а кто не сволочь – тот тварь, и я его убью.
А еще я, кажется, опять без сапог осталась. У людей ведь как? У них сначала гонорар, потом сапоги, потом счет за годовое электричество. Это у людей. А у меня гонорар приходит исключительно вместе с электриком, при этом электрик никогда не забывает захватить с собой разводной ключ. Лада, я умею делать недоуменное лицо и врать про керосиновую лампу. Только против разводного ключа это не аргументы. Так что, барышни, вы, когда пойдете себе сапожки выбирать, вспомните про моего электрика, пусть ему хотя бы икается, паразиту.
А еще у меня Ф. голый. Ну нет, не натурально голый, а местами. Сегодня производила смотр носков и убедилась, что эволюция все-таки существует. Если у нашего папиньки носки или разные, или с одной дыркой, то у Ф. все чулочное по одному и с тремя (!!!) дырками: на пятке, на большом пальце и на мизинчике. Про прочую одежонку страшно говорить. Умные дети, они как растут? Правильно, вширь и мозгами. А мое клопоногое знаете, как растет? Исключительно вверх и словесно. Ну, воопчем, логично: когда у тебя брюки до колена, ничего, кроме словесности, тебе не остается. "Ма-а-ам, дай киндеу, киндеу дай, ма-а-ам, ну дай киндеу-у-у-у, не качу спа-а-а-ать, качу киндеу-у-у-у, киндеу-у-у-у дай, сказал, киндеу-у-у-у!"
Сошлись на том, что я дала ему киндер и обещала еще пять, когда проснется. По счастью, память у нас отстает от роста, поэтому, когда он проснется, я дам ему по заднице за битое зеркальце и две котлеты за вредность.
А еще у меня фикус теперь. Давеча в магазине набрела на полку с цветами – и ну изумляться.
– Ты только посмотри, какой прекрасный умирающий фикус, – сказала я супругу. – Давай его купим. Он такой жалкий, что прямо как будто уже мой.
– Ты хочешь поучаствовать в его смерти лично? – осклабился супруг.
– Ничего я не хочу, – соврала я супругу и, подхватив фикус, направилась к кассе.
Теперь у меня есть еще один смертник. Что самое забавное, могилку ему выкопал Фасолий в тот день, когда залил горячим чаем мою узамбарскую фиалку (скажите мне, где эти Узамбары, и я уеду туда навсегда). Второй день я размышляю на тему, есть ли у фикусов карма и не испортится ли она от бывших фиалковых горшков. Должно быть, есть. Сегодня он потерял один лист из пяти возможных и вообще, кажется, кашляет.
Ну и хрен с ним. Зато опочит в комфорте.
И кто скажет, что я не добрая, я того убью, как сволочь из третьего абзаца.