"Ах, мер-за-а-вец! – Холодея спиной, вдруг понял и восхитился Щеглов в рамке окна – да он Ваньку валяет! Кладет на всех нас. Кладет с прибором. Не хочет давать свой максимум. Потому и залез в последние, чтобы знать результаты. Ах, подлец, сонная тетеря!".
Пятнадцать с небольшим лет жизнь терла и мяла легкоатлетического судью Щеглова в секторах для бега и метания. Соревнования республик, России, Союза вылепили из него судью Всесоюзной категории с дипломом Лесгафта, посадив, в конце концов, в нынешнее кресло декана института, которое до него занимал легендарный Бердников.
Щеглов впитывал и осмысливал технику сотен доморощенных атлетов и десятков зарубежных.
Этот, внизу, таскавшийся по секторам кисельным студнем, владел почти идеальной техникой. Практически без разбега на копье, без двойного вращения – раскрутке на диске, который стремительно входил в практику мастеров, без разгона – перескока на ядре, он любой рукой (оберучник!) метал снаряд под перворазрядный результат – за счет техники и неимоверной реакции.
Он накрывал диск лопатистой ладонью и вяло раскачивал его в полуприседе удлиняющимися дугами. В последнем замахе корпус парня закручивался назад в змеино-гибком развороте почти на двести градусов.
Затем следовал взрывной возврат в исходное положение. Сначала тугим подворотом включался в раскрут корпус, оставляя позади правое плечо. Подхватывали и ускоряли сдвоенное усилие передних мускулов плеча и правой грудной мышцы. Они разгоняли отставшую прямую руку с диском, превращая ее в неуловимый глазом хлест. Последними срабатывали лучевые мышцы: хлест завершался итоговым рывком кисти. Кисть выстреливала диском! Эта, перетекавшая друг в друга цепь усилий, напоминала работу кнута у матерого пастуха. Ременной конец, выпрямляясь в разгибе, развивал скорость звука и рвал воздух аэродинамическим треском. Диск вонзался в жаркую синь плоской округлостью, брошенной из живой пращи. Упруго ложась на воздух, он тек, едва заметно вибрируя, по пологой нескончаемой дуге.
Парень где-то схватил за хвост жар-птицу мышечной разгонной аэродинамики, за ней мужики гоняются годами, проливая ведра пота. А этот достает лучшие результаты накаченных абитуриентов играючи. А чем обернется его бросок, если в технику диска врубить двойной раскрут с перескоком? Так уже работают многие с легкой руки Аверьяна, мир праху его… "Заткнись!– Мучительно и остро, виновато кольнуло в душе – нет Аверьяна, царство ему небесное.
Почему я о нем не знаю? Парень с такими данными должен, обязан был участвовать в спартакиаде школьников. Его там не было, ни на одной. Из под кого он вылупился?".
Вялой медузой полз по экзаменам абитуриент Чукалин, полз и позыркивал на Джабрайлова, позыркивал и чуть приметно ухмылялся.
"Достать меня, доцента хочешь, да? Считай, достал. Тебе, если Софочка разрешит, пять лет подо мной еще ходить. Но ты ходить не будешь. Ползать будешь".
…Приговоренный ползать, перевалил за десятый жим на перекладине. Он дотягивался подбородком до нее, затем распускал вздутые бицепсы и бессильно обрывался в вялый вис, в исходное положение. Секунду поболтавшись, начинал мешок мешком новый подтяг в клоунском режиме.
На тринадцатом подтяге абитуриент стал извиваться, дрыгать ногами и корчить рожи.
– Чукалин, сходи на землю. Э-э, тибе здесь цирк? Ей бог слизай, боюс за всех: сийчас воздух портишь, нас сдувает к чертовой матери, – изгалялся, цыкал зубом доцент.
Усачевы, подтянувшиеся по пятнадцать раз, набычившись, секли цирковой номер. Чукалин с поросячьим визгом, высунув язык, дико взлягивая, бил последний рекордно-усачевский жим. Наконец дотянулся подбородком до перекладины и рухнув, остался висеть на одной руке. Выпер из него панический рев
– Ма-ма-а! Руку заклинило!
Абитуриентская братия ржала.
– Слышь, мужик, отцепись, трусы обмочишь – сушить негде… хорош тебе говорят, не тяни резину!
Просекая ситуацию ястребиным зраком стал чуять неладное Джабраилов. Погнал ее голосом в учебное русло:
– Абитуриент, Чукалин, сходи со снаряда, не задерживай государственный мироприятий.
– Товарищ доцент, у вас, когда день рождения? – вдруг воркующе мурлыкнул сверху зависнувший на одной руке абитуриент.
– Тебе зачем это знать? – напрягся Джабраилов.
– Военная тайна, да?
– Тридцатый июля, я родился. Через пять дней. Теперь отцепишься, да?
"У Софочки глаз – алмаз. Нахлебаемся с этот гавнюк".
– Подарок вам к юбилею, – сказал абитуриент и ровно, мощно, четырежды подтянулся. На одной руке!
– Это вам с Васей Ахтаевым, каждому по два раза.
"Ах, мерза-а-вец!" – нежно выстонал Щеглов в своей смотровой амбразуре, – артист! Таких вундеркиндов я что то вообще не припомню. Кто его готовил?! Кто?!
Спрыгнув в обвальной тишине с перекладины, Чукалин подошел к Усачевым, обнял за плечи.
– Извините, братки. Не хотел ваш рекорд бить, так уж вышло. Доцент достал.
– Ладно, салага, чего там, – обмякли оба брата, – в бассейне на сотке сочтемся. Там мы тебя точно огорчим.
– Не сердите меня, полосатые. Тогда так и быть, третьим за вами пристроюсь.
– Ну нагле-е-ец! – восхитились братки. – Ты хоть знаешь, что мы под мастеров делаем результат?
– Не делайте под Маяковского, делайте под себя, – сказал классик по такому поводу.
Отошел Чукалин, сел на скамейку, разбросил литые ноги с буграми бедер, стал собирать сумку в оторопелой тишине. Пригибало абитуриентов увиденное: после пятнадцати – еще четыре раза на одной?!
Подходил, волоча ноги, Джабраилов. Присел на корточки, дернул усом, сварливо спросил:
– Тебе кто мускулы качал? Какая школа?
– Моя школа – горы с Аргуном. По горам Тарзаном прыгал, четвертый Аргун переплывал.
– Бердыкиль-аул, что ли?
– Напротив Бердыкиля через Аргун. Чечен-аул.
– Осто-о-пирула! – изумленно выпялился Джабраилов. – Мой тейп оттуда выселяли. Сейчас дядя мулла там живет.
– Значит земляки.
– Падажди… там десятилетка нет…
– Два года назад родители в Гудермес переехали. Там девятый и десятый кончал.
– Кто физкультуру ведет?
– Не надо бы вам это знать, Хасан Магомедович, – скучно отстранился Чукалин, – вроде пора в бассейн.
– Слушай, мине лючи знать, когда пора – ни пора. Я тибе по русски спрашивал: кто физкультурник ваш? По-чеченски повторить, что ли?
– Не надо вам это знать, Хасан Магомедович, – повторил Чукалин.
– Э-э, мальчик, тибя кто воспитывал? – изумился Джабраилов. – Я на двадцать лет старше! Как ты со мной говоришь? Последний раз спрашиваю: кто тибе институт готовил?
– Вы не о том спрашиваете, Хасан Магомедович. Вам и вашему дяде другое нужно знать, – полушепотом, расплавленным металлом влился в уши Джабраилова Чукалинский шопот.
– Что нужно знать?
– Вы с дядей оскорбляете пророка Муххамеда, каждый раз, когда молитесь в мечети. Вы же ходите в мечеть, когда приезжаете в Чечен-аул?
– Мы туда ходим, – заморожено и покорно подтвердил Хасан.
– Вы ходите и молитесь. Но увязаете все глубже в нечестивости. Вы не делаете перед намазом ат – тахары (очищение – араб.). Вы оба не поднимаетесь до джанабы (ряд обрядовых действий, выводящих человека из состояния нечистоты), у вас не хватает воли, чтобы сотворить даже аль-гусль и вуду (полное омовение и малое омовение – араб.). И вы ни разу не сделали тасвик (чистка зубов специальной палочкой с размочаленным концом – араб.). У вас нет воли регулярно совершать эттиндж (подмывание) и масх (стирка и чистка одежа и обуви).
– Осто-о-пирула… тебе откуда это знать? – испуганное изумление завладевало Джабрайловым.
– Но все это лишь часть вашей вины перед Аллахом. Ваш дядя, а за ним и вы оскорбляете саму молитву, вознесение разума к Нему. Вы творите лишь такбир-аль-ихрам. Но кому как не вам прибегать к Таубе, просить у Аллаха прощения и каяться за Аверьяна?!
Накаленным, тяжким шепотом пригнул Джабраилова к земле абитуриент.
– Как-к-кого Аверьяна… ты что… пацан… болтаешь?! – захрипел Джабраилов, растирая горло.
– Тот самый Аверьян Бердников. Он горло себе прострелил, пуля мимо мозгов прошла. Теперь с пластиной в горле хрипит – как вы сейчас. Просил вам с Багировым передавать привет, если увижу. А Софочке особо. Вы ведь с Багировым под ее диктовку письмо в партком писали? А она ошибки правила. Ревет и правит, правит и ревет белугой: "Чурка неграмотная, в слове "изнасиловал" две ошибки сделал! – помните?".
– Я тибя по стенке размажу, – с ужасом отдвигался Джабраилов. Не держали ноги, и он рухнул на скамейку.
– Я большой. Соскребать с Софочкой со стенки намаетесь. Это ведь вы Бердникова с деканского кресла сдернули. А Щеглов на его место сел. Неверный лицемер вы, товарищ доцент, хуже гяура, если до сир пор не покаялись за Бердникова, не произнесли ни разу: "Алляхумма дж альни мин ат – таууа бина уа дж альни мин аль – мутатаххирина (Боже, сделай меня кающимся и сделай меня очищающимся – араб.)". Вас только на первую Сунну хватает: – "Ашхаду ан ля илльяха илля Ллаху, уа ашхаду анна Муххамадан абдуху уа рассулуху" (Нет божества кроме Аллаха и свидетельствую, что Муххамед его слуга и его посланник).
Вытащенной из воды снулой рыбешкой разевал и закрывал рот Джабрайлов под перекрестным прицелом глаз ошарашенной абитуриентской братии, силящейся расшифровать магический контакт Хасан-доцента и Чукалина.