– Осмотри как следует, – скалил зубы непостижимо обнаглевший раб. – Ты осмотрел? Ракушка не твоя. Мы научились сами делать эту гадость. Теперь у нас их сотни, а скоро будут тысячи, – захохотал гонец чудовищной лавинной вести. Он был уже у самой двери, утаскиваемый стражниками.
– Стоять! – придушенно рявкнул Архонт двум стражам. – Оставьте его здесь.
Он мял ракушку, переворачивал, приближал к глазам и отдалял ее – отличий не было. Недостижимый для профанов красноватый блеск литого перламутра (кровь рабов!) чеканная отточенность полукруглого окаема, пупырчато – фиолетовая россыпь костяных прыщей на внешнем сгибе – то было их ракушка, продукт сверхтайный, секрет которого хранила стража с собаками.
Туземец лжет!? Вся та обслуга: кормильщики маточного стада ракушек и составители потайного меню для моллюсков держались изолированно в клетках, а истощивших силы на работе – убивали, как и ныряльщиков на глубину, у которых лопались ушные перепонки.
– Ты убедился господин? – Садихен сидел скрестив ноги на тусклом блеске навощенного пола перед Архонтом, раскачиваясь взад-вперед. Бесстрашное безумие неприкасаемого плескалось у него в глазах. Он наклонился и воткнул в уши Архонта свистящий полушепот подельщика и компаньона:
– Сцедивши кровь раба из жилы, смешаем ее с илом, добавим в смесь кашицу из маиса, сваренного на буйволином молоке и размешаем с соком сахарного тростника… и получаем корм для самочных моллюсков.
А выводки их в две недели раз промываем в решете раствором слабого вина, и лишь затем опускаем их в сетчатых садках на глубину в десять локтей. Через полгода достаем со дна вот эту… – он ткнул кривым и грязным ногтем в округло – фиолетовую шершавость элитного изделия в руках Архонта – вот эту дрянь, вот это ядовитое дерьмо, пожизненную кабалу, петлю на шее моего народа.
…Ич выплывал из бездонного ужаса. Шепот двуногого скота, каким – то образом проникшего в секрет их необъятной власти над племенами – этот шепот жег сердце и мозги. Убить вот этого немедленно нельзя: за всем здесь наблюдает бог. И надо было начинать словесную игру, перехитрить и приручить шального дикаря, заряженного разрушением их всевластия. Но главное узнать: кто, когда и как? Кто передал тайну избранных, спустил ее в отхожие миазмы примитивных? Кто и как?!
– Поговорим? – Архонт взял сандалового столика рядом с креслом кувшин ароматного, пятилетней выдержки вина и два бронзовых кубка. Ударил кубком по засмоленному горлу кувшина. Осколки обожженной глины с треском рассыпались по лощеной глади кипарисового пола. Разлил бардово-черную, благоухающую влагу в кубки. Один поставил на пол, носком сандалины придвинул к Садихену.
Тот взял и залпом, трижды гулькнув горлом, осушил его – драгоценность крепчайшего нектара, которую положено цедить живительною струйкою сквозь зубы, лаская жгучим ароматом нёбо. Но Садихен, притушив глотками палящую давно уже жажду, заговорил.
– Вы, пришлые Хабиру, с мечом, копьем и луком вламывались к нам, туземцам. Вся ваша цель – отнять и завладеть чужим.. Вы грабили – мы защищались, мы били и преследовали вас повсюду. Пролились реки крови и небеса забрали лучших из наших и средь вас. Так было долго, пока вы вдруг, сложив мечи, не запросили мира и земель у нас, чтоб заселить их. Мы вам поверили, уставшие от горя и могил.
Вы жили меж собою сцепленным клубком, как стая гюрз при случках, не смешиваясь с нами, презирая нас. И общими средь нас и вас были лишь торжища. Вы предлагали пряности, вино, дурман из конопли и ткани из-за моря. Мы – скот, зерно, оружие и рыбу. Все то, чего не было у вас. Потом, как нам рассказывал наш дед, на этот холм спустился с неба SHEM Энлиля. И вскоре один из вас принес на торг ракушку, добытую с глубин. И за нее, блестящую от перламутра, он получил с десяток рыбин.
Летели годы. Вы стали предлагать в жены нашим вождям своих сестер и дочерей и ваших шлюх. Те, напоив мужчин, все чаще требовали для себя никчемной перламутровой дряни со дна реки. Пока ракушка не стала вдруг на всех торжищах главной и единой ценностью.
Вы научились выводить ее на глубине – отборные экземпляры, храня секреты разведения моллюсков в тайне. И вот настало время, когда за эту пакость любой из вас мог получить все то, что вы не захотели и не научились делать за века: скот и мясо, рыбу, овощи, оружие, жилища, челноки, фелюги и галеры. А к этому – и наших жен. И мы с покорностью и пьяным изумлением ходили с голым задом и приносили в голодающие семьи никчемные костяшки. Затем вы с разрешения одурманенных наших вождей принялись убивать нас за то, что кто-то захотел добыть ракушки сам, ныряя в глубину реки. Расставив сторожей с собаками, вы прибрали к своим рукам все омуты, где заводились россыпи моллюсков.
Потом вы вбили в одураченные головы вождей премудрости какого-то Закона, и мы с тупою честностью клялись нашим богам и вам, что будем исполнять его.
Все сильней раскачивался Садихен, кривя дрожащее и пьяное лицо, смоченное слезами. Пронзительным и стонущим фальцетом взвился его голос, дорисовав картину окончательного рабства:
– И, одуревши окончательно, мы сами лезли в кабалу за то, что не могли отдать когда то взятые у вас говенные пустышки.
Теперь мы подыхаем в голоде и в пьянстве – вы скоро лопнете от жира. Мы в нищете плодим детей – вы забираете их в рабство, и все лишь потому что кто-то и когда-то, свихнувшись головой, отдал вам десять рыбин за ракушку! Теперь все это позади! – ликующе и трубно возопил учитель. Шальное торжество плескалось в омутах его глазниц.
– Мы отдадим вам сполна эту костяную дрянь, вернем долги! И вам конец! Конец всем тем, кто не умеет растить маис, капусту, рис, кто брезгует забросить сеть и накормить осла или корову, кто разжирев от чужой крови с потом, умеет лишь мусолить в пальцах ничтожную костяшку с перламутром!
– Позволь задать вопрос, премудрый Садихен – втесался в ликование аборигена белеющий Адам – а ты умеешь это делать?
– Что именно?
– Растить маис, пасти коров и выгребать нужник! Ты этому обучен?
– Архонт мне задает хорошие вопросы. Продолжай.
– Ты обучаешь счету и письму детей. Но плату за труды давно берешь ракушкой, поскольку не обучен ничему другому – привстал, навис над Садихеном Ич.– Каменщик берет ракушку с рыболова, поскольку не научен плести сетей и рыбу добывать, а рыболов дает ракушку садоводу за дыни и арбузы, которыми желают лакомиться его жена и сын! А садовод расплатится ракушкой с козопасом, который забирает в стадо пастись коз! А козопас, скопив ракушку, расплатится с тобой, за то, что его дети узнают письменность и счет. Замкнулся круг. И что теперь? Пре-муд-рый Садихен? Да всех вас, чернозадых недоумков, спасает моя ракушка! Иди и отмени ее. И ты получишь в племенах тотчас такой бардак! Ты не боишься, что за него туземцы, тебя за яйца ухватив, повесят на суку? И приползут потом ко мне: Архонт, помилуй нас, верни свою ракушку в нашу жизнь! – неистовым, злым воплем завершил Архонт. И озадачился: учитель счета и письма в насмешливом ехидстве облизывал края пустого кубка, смакуя аромат и вкус ушедшего напитка.
– Хороший был вопрос, хозяин. Ну а теперь продолжу я. Не скажешь, владыка, за что пороли на твоей конюшне нукеры Омар-Сина? Свои так отодрали своего, что он полночи, возвратившись, выл и не давал всем спать? Молчишь? Сказать за что?
– Не надо! – ознобом крылась спина Архонта.
– За то, что Омар-Син сделал со своим все то, что делаете вы с туземцами. Он дал соседу Хабиру в рост ракушки. Отдав на месяц десять, затребовал назад двенадцать. Он получил сверх долга квинту, иль пятую от долга часть. Ту самую, что требуешь со всех туземцев по Закону ты.. Ведь ваш проклятый Закон гласит, что в рост давать своим нельзя под страхом смерти. Нам – чернозадым и скотоподобным, можно, нужно, а своим нельзя. За это и отведал дюжину плетей ослушник. Легко еще отделался, кучерявый, он должен башмаки тебе лизать остаток жизни.
– Замолчи!
Едва ворочал языком Архонт, затравленно косясь на грозное безмолвие занавески, где восседал Энки. – ты прав был, Садихен, твой долг прощен. Я дам, вдобавок, без отдачи, столько же еще. Но мне необходимо имя. Кто научил вас взращивать ракушки.
– Ну нет, Архонт. Я только разошелся. Концовочку состряпать тянет. Дослушайте вместе с AN-UNA-KI (проворно раскорячившись на четвереньках бухнул Садихен головой в паркет по направлению к тростниковой шторе и заговорщецки мигнул невидимому, сошедшему с небес) – глядишь и пользой обернется мой визит, а дети с внуками хлебнут не рабской, а свободной жизни.
– Ты замолчишь?!
– Пусть говорит, – двоих объяло знобящим повеленьем из-за занавески.
– Благодарю, владыка всей земли! Сегодня ты врастешь еще в одну легенду, младенца отобравший у вороны! И внуки, правнуки зулусов-суахили твой подвиг врежут в камень наскальными рисунками. Я много говорю, божественный, прости. Но ты обязан знать про квинту, капкан, поставленный на нас Хабиру. Я высчитал ночами: любой из занявших у Ича сто ракушек, работая от света до темна, за год произведет добра не больше, чем на две сотни ракушек.