Остальные, разобрав секиры, мечи и молоты, разойдясь по сторонам, затеяли жонглирование. Убыстряя темп взвихрили вокруг себя жутковато и хищно сверкающую кроговерть из лезвий. Во всем этом буйном хаосе тем не менее просматривался объединяющий все управленческий стержень. Один из самых рослых парней, играл молотом рядом с Аверьяном. Тяжелый снаряд поблескивал отполированной рукояткой, выпрыгивал из-за спины атлета, взлетал над головой, вращался там параллельно земле, ухал вниз, проныривая меж расставленных ног, снова заскакивал, вращаясь вокруг оси за спину.
Время от времени Аверьян, судя по развороту головы и артикуляции ронял этому парню нечто короткое и жесткое. Не прекращая работы с молотом, он тотчас озвучивал команды для всех, меняя темп, ритм и структуру упражнений.
"Женька!" – с мягкой, толкнувшейся в сердце волной приязни, догадался Прохоров.
"Мать честная! Во бугай… Ему же только семнадцать!" Зачарованный виртуозно играющей, и какой-то первобытно-дикой грацией парня, Прохоров почти растворился в нирване фееричного зрелища, любуясь приемами. И вдруг Женька бросив на землю молот, негромко и хлестко вытолкнул из себя шипящий звук, будто всполошено ударила крылами вспугнутая птица.
В то же мгновение с лязгом и грохотом грянули на землю мечи и секиры у Аверьяновой команды. Все разом развернулся к кусту. Сгрудилась на поляне двуногая, предстартово застывшая стая.
От нее отделились трое и не торопкой трусцой затрусили к Прохорову.
"Вот так! Влип!" – всей кожей, холодеющей спиной впитал Василий цепкий и агрессивный азарт прущий из надвигающейся троицы – говорила же, предупреждала Анна Ивановна: не прячься и не шпионь. Ай, как стыдно. Ну что теперь, мастер хренов, отбиваться от пацанов кулаками?" И в самый разгар постыдного и растерянного этого трепыхания, вдруг выхлестнулась позади волчьей троицы команда-приказ:
– Стас, назад!
Трое застопорили: их завернул Евгений. Он же, суховато и зычно позвал:
– Василь Никитыч, вылезайте. Прошу сюда.
Раздвигая лозины выбрался Василий из конфузного своего укрытия. "Женька узнал откуда?! Какая сорока оповестила?", отряхивая на ходу штаны, пошел к застывшей компании. Шагов за пять до тренера развел руками:
– Аверьян Станиславович, ради Бога простите. Седина в голову, бес в ребро: затеял прятки, хотя Орлова и предостерегала. Хотел сразу, легально спросить разрешение на присутствие, да как увидел фортеля парней ваших – дух захватило. Остолбенел, ну и …. Застукан теперь. Виляю хвостом.
– Ож-фро-ож-шал-вать… – хрипловатым шипом, помедлив отозвался Аверьян.
– Добро пожаловать, – перевел Евгений. – Аверьян Станиславович знает о вас, я предупредил.
– А ты откуда узнал? – повторно омыло изумление Прохорова. – Я ж часа три назад приехал.
– У нас с мамой своя почта, – ушел от вопроса Евген.
– Василий Никитич, вы сколько в своей засаде высидели?
– Ну… минут десять, а что?
Команда разворачивалась к Стасу. Тот самый, ринувшийся к нему во главе тройки, на глазах увядал.
– Стас, как это понимать? – спросил Евгений. – Десять минут мертвой зоны для всех. Что, подкорка сдохла?
– Жонглеж… отвлек.
– Раньше жонглеж не мешал, – сухо отмел причину Евгений, – я тебя предупреждал: халтуришь. За месяц два занятия психокинеза профукал.
– Вж-з-ля… неиел…ах-хре-сс-сьи, – третейски примирительно вдруг выдал порцию шипа Аверьян.
– Жень, о чем это он, переведи – с жадным любопытством впитывал в себя роскошную новизну происходящего Прохоров.
– Ваш взгляд не имел агрессивной наступательной энергетики,и потому Стас не сразу уловил его, – вполголоса пояснил Евген. – Ну, здорово, что ль, дядь Вась.
Они обнялись.
– Какой я тебе дядя… Лет десять представлял эту встречу, рисовал в картинках и вот свиделись, здравствуй, братец, здравствуй дорогой.
– Ну и здоровяк из тебя образовался, – уважительно тиснул литой торс Евгения Василий, – то-то Анна Ивановна меня в шибздики затолкала по сравнению с тобой, говорит, я почти как Женька. Смиренно признаю – почти. Дай-ка я честь по чести Аверьяну Станиславичу представлюсь.
Он подошел к тренеру.
– Позвольте представиться, Аверьян Станиславович: Василий Прохоров, аспирант сельхоз академии, младший научный сотрудник НИИ, тренер по боксу. То, что я увидел здесь – вызывает массу вопросов. Но вопросы сейчас полагаю неуместны. Поэтому прошу прощения за прерванное занятие. Разрешите присутствовать на всей тренировке. Естественно, все что увижу, останется между нами.
Аверьян, мягко и цепко стиснув его руку, поднимал голову.Не разжимая ладоней, вошел взглядом куда-то в переносицу и размягченное дружелюбием "я" Прохорова, его подсознательное "эго" стало обволакиваться чужой властной волей.
Прохоров выплывал из краткосрочной, туманной пелены, судорожно перевел дыхание: он не ожидал этого вторжения и не успел подготовиться к нему.
– Эщ-що аз– обро– ош-ша-ло-вать, – произнес Аверьян и Прохоров, поймав боковым взором движения Евгения к нему для перевода, отрицательно качнул головой. Теперь он понимал все, что говорил Аверьян. Гортанный шип, вытекающий из его горла теперь резко и отчетливо трансформировался в мозгу Василия понятной сутью:
– Еще раз добро пожаловать. У меня нет от тебя секретов. Ты тоже воин – на тебе печать Перуна. Но твои бои в жизни будут труднее и важнее наших. Садись и смотри. Евген, продолжим.
– Полную программу, как всегда? – как то неуверенно переспросил Женька, глядя на Прохорова.
– Ему можно все, – подтвердил Аверьян.
Все двенадцать учеников Аверьяна обнаженные по пояс, переобувшись в диковинные, сшитые на заказ кеды с шипами, выстроились у подножия хребта. Ладони у каждого прикрывала широкая кожаная полоса, в один конец которой был продет средний палец, второй конец был завязан на кисти. Аверьян сел на ближайший пень со свистком во рту и секундомером.
Щелкнул пальцами. Команда присела, подобралась. Свисток коротко, пронзительно чиркнул и тут же хрустнула кнопка секундомера.
Шесть полуголых тел, выброшенных словно из катапульты, ринулись вверх по вздыбившейся, поросшей молодым дубняком крутизне коридора, окаймленного белыми шнурами с двух сторон.
Рассыпавшись в коридоре, хватаясь за стволы, взрывая землю шипами, ватага непостижимо быстро удалялась ввысь. Заворожено вбирая яростную панораму одоления подъема, Прохоров едва успевал фиксировать в память невиданные еще способы передвижения.
Одни, толкнувшись шипами о корневище дубка в распластанном двух-трехметровом прыжке доставали руками до вышерастущего дерева. Цепляясь за него, рывком забрасывали тело за ствол упирались в него шипами и снова пружинисто бросали туловище ввысь, подминая высоту под себя.
Другие, кабаньими скачками на четвереньках одолевали высоту по иному: толчок двумя ногами о землю, полет, приземление на две руки, во время коего шипастые ступни подтягивались под грудь, и снова толчок ногами о склон с крутизною порой в пятьдесят градусов. Третьи чередовали первое и второе.
Спустя три минуты почти вся яростно-звериная гонка достигла финишной черты на высоте, отмеченной голубизной флажков.
Тридцать секунд запаленного отдыха, нещадно прервал свисток Аверьяна. И теперь уж две полуголые лавины ринулись по склону: верхняя – вниз, нижняя – навстречу.
Сердце Прохорова ухнуло и болезненно оборвалось. Летящие на встречу друг другу человечьи лавины перехлестнулись в дикой мешанине где-то на половине склона, Василий закрыл глаза. Отчетливо представилась неизбежность происходящего: в тесноте коридора, среди стволов, на этой бешено-немыслимой скорости влетают друг в друга или в стволы мальчишечьи тела. Вдребезги ломаются кости, выворачиваются суставы.
Спустя несколько секунд его опахнуло потным сквозняком, настоянном на свистящем шелесте запаленного дыхания. Он открыл глаза: на старте у подножия стояли невредимые шестеро. Истекала минута отпущенного им отдыха, и лаково-блестевшие мокрые тела стали пригибаться к земле для нового старта. Свисток Аверьяна бросил их вверх, одновременно сорвав с верхнего финиша остальных – для спуска.
На этот раз Прохоров переломил себя, все же заставил досмотреть момент столкновения, и увидел совершенно нереальную картину: когда до соприкосновения верхних с нижними оставалось два-три метра, верхний толкнувшись о землю взмывал над склоном в длинном полете с вытянутыми вперед рукам – как в нырке в бассейн. Но каждого поджидала внизу не упругая гладь воды, а нещадная твердь утрамбованной земли с торчащими из нее стволами.
Нижние, поднырнув под прыжок продолжали неистовый рывок к финишу. Летящие после пяти-шести метрового полета над склоном, натыкались руками на дерево. Со стонущим хрустом, упруго прогибались дубки от могучего тычка, пружинили, гася инерцию полета. С хлестом совершив оборот в сто восемьдесят градусов вокруг ствола верхние спрыгивали на склон и продолжали срыв к подножию хребта. Те из спускавшихся, на чьем пути не оказывалось дерева, подгибали под живот ноги, выбрасывали их вперед, рухнув на шипованные стопы с трех-четырех метровой высоты, переводили приземление в кувырок.
Шесть раз бросал Аверьян воинство свое на трехминутный горный штурм. И Прохоров с какой-то вконец истрепанной за это время психикой уже бесстрастно и вяло сопоставлял увиденное с обычной спортивной своей практикой: шесть раундов высшего чемпионского боя. Каждый из нынешних "раундов" высасывал из участников в пять-шесть раз больше энергии, чем в боксе. Вершилась совершенно немыслимая, нечеловеческая нагрузка на молодой организм.
Он встал, подошел к только что спустившемуся Чукалину, взял его руку, пощупал пульс.