Она была красива и, что еще более важно, обаятельна. Страшно было даже представить, как сражала своей внешностью эта женщина мужчин во времена своей молодости. Ленка вдруг подумала про исчезнувшего отца Павла. И поняла, что рядом с такой женщиной трудно представить себе мужчину, если этот мужчина не супергерой. Еще она поняла, что это действительно мог быть хоть летчик-испытатель, хоть полярник, который пленил сердце этой красавицы, а сам погиб во время исполнения своего героического долга – разбился или там замерз во льдах. Но еще более вероятно, что это был какой-то обычный, вполне рядовой советский мужчина, который влюбился в эту женщину и понял, что рядом с ней жить невозможно. "Не потянул", – подумала Ленка про этого неизвестного ей мужичка, наверное, неплохого, просто понявшего, что соответствовать ТАКОЙ женщине практически нереально. В ней действительно было что-то неуловимо царственное, необыкновенное, приятное и притягательное, даже сейчас, в старости. Какая она была в молодости? – Ух, увидеть бы!
И при такой красоте в ней было то, что Ленка так редко встречала в людях, – настоящая интеллигентность. По крайней мере, именно таким было первое и самое серьезное впечатление. Спокойствие. Уважение не только к собеседнику, а к миру вообще – к другим людям, к другим мнениям. Ленка видела, что Елизавета Романовна не только любит сына, но еще и очень уважает его. А он – уважает мать. Ленка уже была готова писать об Елизавете Романовне портретный очерк в лучших традициях советской журналистики, но все время одергивала себя, что она здесь не за этим. Что у нее сегодня другая задача.
Иногда в речи хозяйки дома проскакивали старомодные, как показалось Ленке, отдающие советским прошлым, фразы, но в целом в ней не было ничего от обычной российской пенсионерки, обиженной на жизнь, на детей, на власть – на всех на свете. Все-таки она была очень непохожа на Ленкину маму. Будто всю жизнь прожила в другой стране.
Речь уже шла о культуре.
– Елизавета Романовна, сейчас принято считать, что культура умирает. Что ее убил Интернет. Вы разделяете это мнение? – все-таки журналист в Ленке временами брал верх.
– Культура не может умереть, Леночка, – улыбнулась своей светлой улыбкой пожилая женщина. – Просто, как мне кажется, раньше громко и во всеуслышание говорить могли только либо люди от власти, либо от культуры. В газетах или по телевидению. А в интернете теперь говорить и писать могут все. Поэтому культурные люди и события теряются.
"Господи, – подумала Ленка, жуя вкуснейшую утку, – когда я в своей "Красивой жизни" в последний раз разговаривала с кем-то о культуре?!" Становилось как-то грустно за себя и за издание в целом. Но больше все-таки за себя, потому что в редакции так поговорить было не с кем, а от таких разговоров Ленка кайфовала.
Потом Елизавета Романовна рассказала, что на днях была на концерте Константина Райкина, который так редко приезжает в их город, и хоть в программе был заявлен моноспектакль, а актер полтора часа читал произведение русских и советских поэтов, и мужчина рядом с ней в кресле задремал и даже захрапел, – ей все равно безумно понравился и подбор стихов, и то, как тонко это было прочитано… Тут уж Ленке было что сказать: несколько лет назад она брала интервью для своего глянца у заезжей звезды – Константина Райкина. И она в лицах рассказала, какой он вблизи, каким оказался серьезным и завораживающим человеком. Эта информация вызвала у хозяйки дома искренний восторг, она так заинтересованно расспрашивала, что Ленка была польщена. Павел молчал, улыбался, неспешно жевал салаты и подливал дамам вино.
Вечер проходил чудесно, и от внезапного звонка мобильника Ленка даже вздрогнула. Взяла трубку, вышла в прихожую. Мила на всякий случай громко и почти истерично рассказывала о том, что у нее прозвонила напоминалка, чтобы она позвонила Ленке и вызволила ее из объятий очень приличной семьи.
– Мила, у меня всё хорошо, спасибо, – прошептала та в телефон. – Я тебе потом расскажу, в каком я волшебном месте.
– Замуж выходишь?
– Нет.
– Ну ладно, в таком случае я спокойно ложусь спать. Позвони мне завтра.
Когда Ленка вернулась, на лице хозяев была озабоченность, они вполне искренне обеспокоились, не случилось ли у нее чего-то неприятного и не надо ли ей бежать. Ей была настолько приятна эта забота, что она честно сказала, что звонила подруга поболтать и вкратце рассказала историю Милкиной любви и замужества. И речь за столом пошла о любви. Тут Ленка поняла, что красное вино незаметно, но качественно ударило в голову. Хотелось говорить про любовь и слушать. Хотелось даже посплетничать о чем-нибудь или о ком-нибудь, но как это сделать в окружении такой приличной семьи, Ленка не знала.
– А Вы верите в одну-единственную любовь на всю жизнь? – спросила она у Елизаветы Романовны просто так, потому что ей стало действительно это интересно. И тут же заметила, как поменялся в лице Павел, решив, видимо, что наконец-то Ленка приступила к своим психологически-расследовательским задачам. Благодушие его исчезло, он весь как-то собрался и начал теребить белоснежную салфетку на столе.
– Только в такую и верю, Леночка. Все остальное не любовь, – так серьезно и твердо ответила хозяйка дома, что Ленке стало не по себе. А еще как-то обидно за свою жизнь, в которой как минимум дважды была настоящая большая любовь, которая навсегда.
– Разве нельзя любить несколько раз в жизни? Или бывает так: полюбишь человека, а потом оказывается, что ты его плохо знала и он совсем не то, что ты себе о нем представляла? Или окажется, что он подлец?
Пожилая женщина внимательно и без улыбки посмотрела на Ленку долгим взглядом. Потом рассмеялась:
– А вот про любовь и подлецов у меня есть история, Леночка. Послушаете?
– Люблю истории.
– У меня их много. Я же всю жизнь проработала адвокатом. В том числе и по уголовным делам. Моталась по тюрьмам и колониям. И вот одно из самых трудных дел у меня было: рецидивист. Отсидел за кражу, вышел и буквально тут же ограбил магазин, в процессе убил одного продавца и сделал инвалидом другого. Две женщины были. И вот я была его адвокатом.
Ленка с интересом, который невозможно было скрыть, смотрела на Елизавету Романовну, она на глазах из царственной особы превратилась в юриста, начала говорить как-то чеканно. В ее устах слова "рецидивист" и "отсидел", казалось, должны были резать слух, звучать чужеродными и ужасными. Но нет, это был уже другой человек – маленькая женщина с железным характером. "Железная кнопка", – пронеслось в Ленкином нетрезвом мозгу.
– Так вот. Я езжу к нему в СИЗО, встречаюсь с ним. А он отвратительный. Худой, лысеющий, передних зубов нет. Ну, и вел себя соответственно. Бандит и убийца, одним словом. И ко мне ходила его жена. Красивая статная женщина. Умная, учительницей, кажется, работала. Ходила, плакала, страдала. Разводиться не собиралась, хотя понятно было, что срок ему светит большой, если не "вышка". И я, признаться, недоумевала: что связывает такого типа, как мой подзащитный, с такой симпатичной молодой женщиной? И в одну из встреч я решилась и спросила у неё. Так и спросила: зачем он тебе нужен-то?
– А она?
– А она говорит: люблю его с 1 класса. Это он сейчас, говорит, такой стал. А ведь был самый красивый и самый высокий мальчик в классе. И я таким его с 1 класса люблю до сих пор. И я подумала тогда, что любовь, конечно, слепа. Но это любовь. Возможно, истинная любовь должна быть слепой.
– А если она была слепой, а потом прозрела? – вдруг резко спросил Павел.
– Значит, это была влюбленность, страсть, дурь – называй как хочешь. Но не любовь, – отрезала Елизавета Романовна, и Ленка поняла, что присутствует при продолжении какого-то давнего диалога между этими двумя. И еще поняла, что в общении с сыном мать жестка и, возможно, безжалостна. Это окончательно рушило гипотезу о "маменькином сыночке".
Время пролетело молниеносно и незаметно. В начале одиннадцатого Ленка и Павел вышли из подъезда. Такси стояло уже несколько минут, и в провожании не было никакой необходимости, но мужчина пошел проводить женщину, после такого вечера это было так естественно. На улице было по-весеннему свежо и хорошо. Над подъездом теплым светом светил, чуть потрескивая, фонарь. Ленка поняла, что невыносимо хочется пройтись пешком по центру города, подышать, а ехать на чужой машине в свою пустую квартиру не хочется так же невыносимо.
– Павел, – сказала она провожающему, – я не хочу такси. Я хочу гулять.
– А давайте гулять! – радостно воскликнул Павел и в несколько мгновений отпустил машину, дав водителю какую-то купюру.
Они вышли из двора на зеленую, освещенную фонарями и огнями ресторанов и магазинов пешеходную улицу. Ленкины каблуки весело цокали по асфальту. Мимо шли такие же гуляющие, парочки молодых и пенсионеров, держащиеся за руки. В большие окна было видно, что в ресторанах сидят разные люди, едят, пьют и разговаривают. И в целом в мире царит весеннее настроение.
– Ну, что скажете, Лена? – спросил Павел. – Вы увидели, что хотели? Поняли?
Ленка помолчала. Мысли разбегались в разные стороны, как дети на игровой площадке, и собрать их в кучу было сложно. Красное вино начало выветриваться из головы, виски стали ныть, что мешало сосредоточиться еще больше. Но больше всего Ленке просто не хотелось сосредотачиваться и раскладывать на составляющие жизнь семьи, которая ей понравилась. Не хотелось говорить о причинно-следственных связях, потому что уже какое-то время назад ей стало понятно – успешному юристу Павлу она помочь не в силах, разве что утешить. Ему очень не повезло потому, что очень повезло. Потому что лучшее – враг хорошего.
– Да, Павел. Мне кажется, я увидела.