– Ты лежи уже. Я сама всё расскажу, и посмеюсь сама за тебя и поплачу. Видишь, как я умею. Научилась за последнее время. Странно всё как-то происходило. Жизнь ещё эта. Ведь мы были счастливыми, а потом что-то случилось. Я много думала и много ждала. Надежда у меня никогда не умирала, да и не умрёт, наверное. И тебя ждала, и принца, и всего. Но тебя потом перестала, поняла, что не бывает просто так ничего. Да и не было. Просто вдруг перестало всё быть в один момент и всё. И прокатилось десятилетие в небытие. Очень странное десятилетие, сразу после юношества наступила зрелая старость. Да ещё и время такое – никаких перспектив, ничего. И вроде карьеру пыталась сделать, и заработать. Ничего не получилось. И счастье и удача обошли стороной.
Мне было очень её жалко. Жалость просто каталась во мне по всему сознанию, собирая крупицы человеческого и протискиваясь слезами наружу через глаза. А она даже не всплакнула.
– А я разучилась плакать. Постепенно разучилась. Пока смотрела, во что все наши превращаются, выплакала всё. Кто-то здесь остался после университета, кто-то уехал в Москву. Парни почти все пьют, девчонки замуж повыходили и у всех какие-то проблемы. Почти все из Москвы вернулись. Ты вот последний. А кто-то умер уже. Всем сейчас тяжело. Мало кто прорвался через трудности. Да и те, кто прорвался, упёрся в другие. Чёртова жизнь, а? Ты же вроде это имел в виду, когда ушёл? И что теперь? Посмотри на себя, красавчик.
Я ухмыльнулся, насколько это было возможно, вальяжней. Своей ухмылкой мне хотелось показать всё своё презрение к сарказму и злорадству. Но она не злорадствовала.
– А чего ты улыбаешься? Думаешь, это ты вот просто так здесь оказался почти неживой? Это тебя бог наказал за то, что ты меня бросил. Наказал и вернул на место. Посмотри на себя! Посмотри! Живого места нет. Ты инвалид. И телом и духом. Ты потерял всё, что можно потерять. Нет, не сейчас, тогда, когда ты решил, что эта жизнь принадлежит только одному тебе. А она не принадлежит только тебе. Мы были вместе и вместе несли ответственность за нас. Ты же решил, что можно просто взять всё и бросить. Но так нельзя делать. Всё возвращается. Ты потерял всё и стал таким как сейчас ещё тогда. Как только ты отвернулся от нашей жизни, ты перестал жить.
То, что слетала сейчас с её бестолкового языка раздражало и причиняло боль одновременно. Хотелось встать и засунуть её туда подушку. Целиком, чтобы проглотила. Что она несёт?
– Прости, не хотела. Смотри, как тебя искромсало. Что было, то было. Но я всё равно рада, что ты здесь. Грустно это говорить тебе, но ты паренёк крепенький, переживёшь. Переживёшь ведь? Конечно, переживёшь.
По всей видимости ей это доставляло удовольствие. Единственное, что было непонятно, так это почему чтение моралей и злорадство приносят людям радость. Меня вот лично сейчас выворачивает от того, что жить учат. Пришлось разыграть умирающего и умолять её остановиться. Хотя мне для этого и не понадобилось много усилий, выглядел я и так жалко:
– Слыш, ну хватит. Достала.
В ответ последовало то, что вполне было от неё ожидаемо – бабская реакция:
– А ты послушай. Послушай, что я тебе говорю, это во мне много лет сидело, потерпишь.
– Хорош. Вечно лезет из тебя это бабье.
– Бабье? А я может есть баба то! Что я не баба что ли? Вон и задница и сиськи.
– Началось.
– Продолжилось. Всё равно ничего не сделаешь мне. Ты меня теперь даже не слушать не можешь, не то что бросить. А я на тебе отыграюсь.
– Слушай, ты серьёзно? Ну, хватит уже, а? Лучше оттащи меня в этот подвал обратно. Кстати, как я у тебя оказался?
– Обычно оказался. Сосед мой бывший с тобой там выпивал, тоже квартиру пропил. Он тебя и пригласил эту отраву пить тогда у ларька. Просил за информацию пятьсот рублей. Ха! Я знаю, где они околачиваются. Ментам заплатила, они тебя и притащили ко мне. Подруга, врач, сказала, что бесполезно тебя даже откачивать. Но вот видишь, вроде ничего. Оклемаешься. Потихоньку придёшь в себя.
За что я её не любил, так это за то, что она всегда за меня решала всё то, что я хотел бы решить сам. Она никогда не спрашивала меня о том, нравится мне это или нет, хочу я этого или нет, просто делала и всё. Естественно с выгодой для себя. Конечно, не так явно, но подтекст был всегда понятен. Она делала для меня только то, что могло бы понравится ей самой. Порядочная сука она была. Но любила меня, по крайней мере, так говорят её поступки. Взять на поруки заразного бомжа с улицы – это достаточно серьёзный шаг. Кто знает, что могло со мной произойти за эти годы и каким я мог стать человеком. Может я стал наркоманом и для меня не стало бы большой проблемой вынести из дома все вещи, чтобы достать себе дозу.
Всё решила за меня. Я буду жить у неё, приходить в себя, лечиться, постепенно превращаясь обратно в человека. И это преподносится мне как само собой разумеющееся событие в моей жизни. Нет, я не спорю, в чём-то она права, например в том, что если бы мне и дальше можно было принимать решения в своей жизни, то я бы не дожил до настоящего времени. Но и так поступать тоже нельзя. Может быть я действительно не хочу всего этого.
Я лукавлю. Конечно, хочу. Хочу не думать ни о чём. Хочу просто лежать, ничего не делать и просто жить, не думая ни о чём плохом. Хочу, чтобы обо мне заботились. Конкретно сейчас я хочу только одного – лежать в этой кровати, смотреть в это окно и, возможно, читать книги. Много-много книг о разном. О приключениях, любви, предательствах и всём таком.
Мне действительно была нужна помощь. Мой разум был не в состоянии перенести тот водопад событий, обрушившийся на меня, и всё скатилось к чертям. Я действительно сейчас не мог принимать никаких решений. Это должен был за меня делать кто-то другой. Например, она. Постаревшая, повзрослевшая, поумневшая моя Первая Любовь. Зачем меня судьба вернула к ней?
Подозреваю, что именно для этого – принимать за меня решения, а точнее вообще ничего не принимать. Просто пожить немного в пустоте без тревог и нервных потрясений. Никакого стресса, лишь забота, книги и много времени. А думать не надо ни о чём. Думать вообще вредно. Тот, кто много думает, много теряет. Или понимает, что может потерять.
Стиль жизни – овощ. Лежишь и ждёшь, пока затянутся раны на теле. Хотя бы те, которые могут затянуться, а те, которые уже никогда не заживут, должны хотя бы перестать кровоточить. Поэтому бульон и лекарства, лекарства и бульон. Эта её подруга, врач ничего такая штучка. Интересно, а я когда-нибудь снова испытаю радость потенции?
Мне было предписано долго восстанавливаться. Как оказалось, что во мне сохранилось практически всё, что нужно для более-менее сносного функционирования. Да, многое теперь позволить я себе не смогу, но это очень даже хорошая цена за восстановление здоровья.
Тяжеловато, конечно, но что поделать? Приходилось выздоравливать. Сначала всё было очень даже не хорошо – постоянный бред и температура, ныло и болело всё тело. Периодически тошнило, а желудок отказывался принимать пищу. Прямо как тупой котёнок, которого отлучили от мамки. То в жар бросает, то в холод, постоянно пить хочется. И болит. Жутко болит всё тело. Иногда даже не понимаешь что. Просто болит и всё.
Но, к моему великому счастью, всё оказалось не так грустно, как казалось моему разуму. Всё когда-то заканчивается, как и мои отходняки от бомжового образа жизни. Постепенно, день за днём боль стала отходить, возвратился аппетит. Можно уже было спокойно засыпать и просыпаться, а иногда даже можно было посмотреться в зеркало и ежедневно отмечать, что в лице что-то изменилось. Что-то стало лучше, добавились какие-то черты лица, которые называются не опухлости, а просто кожа. Со временем я даже стал себя узнавать, причём с каждым днём всё больше и больше. Было так трогательно наблюдать за тем, как твоё тело постепенно возвращается к жизни. Трогательно до слёз. Потому что обида мучила – этого всего можно было легко избежать.
Помимо телесного выздоровления, как я стал понимать, мне требовалось выздоровление психологическое. Потому что у меня, как бы это интеллигентнее выразиться, пропала тяга к жизни. Нет, интересно то, конечно был, можно ли выкарабкаться или нет, но было абсолютно наплевать на будущее. Это меня и пугало. Бесцелье всего это мероприятия с оздоровлением. Зачем? Я, как ни силился, так и не мог пока ответить на этот вопрос.
Кроме морально-этических проблем, которые в принципе не имели права появляться в моей голове по чисто человеческим причинам, потому что это было просто скотством с моей стороны, стала медленно надвигаться ещё одна угроза. Скука. Чем больше у меня становилось свободного времени из-за прекращения болей и постепенного выздоровления, тем больше и явнее она проступала. Я начинал маяться. Как это бывает в таких случаях, сначала ты не понимаешь, что происходит, а затем осознаёшь, что ты умер от скуки.
Книги быстро надоели. Практически сразу, как перестаёшь страдать физической болью, перестаёт нравиться вся приключенческая проза. А затем, по мере восстановления цинизма и былого мировоззрения надоедает и проза философская. От телевизора начинает тошнить. И желаешь ты только одного – общения. А общаться можно только с ней.
Меня всё это раздражало, бесило и доставляло много душевных мук. Никакой радости, как говорится. Иногда я просто лежал без движенья и пытался заниматься самоанализом – это единственное занятие, которое мне не было скучно, потому что надежда обрести снова желание жить появилась на горизонте моего сознания и отчётливо дала понять, что пора выходить из психологической комы.
Легко дать понять, трудно заставить себя в это поверить.