2
Иногда это был едва различимый шепот.
Каргину вспоминался глиняный кувшин с вином, шепнувший некогда в кабаке Омару Хайяму влажной губой поэтичную истину о бренности жизни. Кувшин, помнится, поведал Хайяму, что все эти наслаждающиеся вином, посматривающие на танцующих женщин господа с выкрашенными хной бородами, включая падишаха, неотменимо уйдут туда, где добывается глина, в том числе и для изготовления кувшинов.
Каргин, когда пришел его черед, услышал от другого неодушевленного предмета нечто гораздо более прозаическое, так сказать, житейско-возрастное. Хотя потом их разговор сместился в сторону футурологии. Но в то время это слово Каргину было неизвестно, как и множество других умных слов. Ему и сейчас было немного стыдно, что много лет назад с ним заговорил не философичный кувшин с вином и даже не его аналог в эпоху Каргина – бутылка, а… бюстгальтер его тогдашней (дело было в Ленинграде, Каргину было пятнадцать лет, он учился в девятом классе) подруги. Причем заговорил как-то неожиданно и поначалу невнятно. Каргин не сразу понял, что звук, как сквозь фильтр, просачивается сквозь свитер, который был в тот момент на однокласснице. И еще одна закономерность открылась ему – чем решительнее он прикасался к свитеру (гладил девушку), тем отчетливее слышал голос бюстгальтера.
Каргин учился в английской школе. Его знаний хватило на то, чтобы уяснить, что бюстгальтер говорит на другом языке. На немецком, определил Каргин, воспитанный на советских фильмах про войну. Издеваясь над безоружными людьми, фашисты в этих фильмах отрывисто и командно каркали, так что немецкий язык с экрана воспринимался как удар в морду.
Каргин, открыв рот, уставился в источник звука. Девушка, в свою очередь, с недоумением уставилась на него. Каргина прошиб пот, как если бы на него гестаповец навел "шмайссер" и рявкнул: "Шнелль!" Он долго и тупо молчал, так что бюстгальтеру пришлось перейти на русский.
"Хочу сняться!" – возвестил бюстгальтер.
"Хорошо, что не расстрелять", – перевел дух Каргин.
"Ты идиот?" – спросил бюстгальтер.
"Идиот, – самокритично ответил Каргин, – если слышу тебя. Бюстгальтеры не разговаривают".
Самое удивительное, что подружка Каргина не участвовала в разговоре. Они уже вышли из кафе, где выпили бутылку кислого сухого вина, съели по нескольку политых сиропом шариков разноцветного мороженого из металлических вазочек. В пустом вестибюле Каргин дрожащими руками держал ее за плечи, а она внимательно смотрела на него из-под челки пуговицами-глазами. Потом она осторожно взяла Каргина за руку, приложила его ладонь к своей груди. Тогда-то он и услышал ободряющее бюстгальтерное: "Vorvarts!" Но тут в кафе зашли два грузина в больших кепках, и подружка отстранилась. Грузин интересовало, наливают ли в этом кафе коньяк.
Они долго шли по каналу Грибоедова. Впереди показался выгнутый мост со львами. Золотые крылья львов нестерпимо сверкали в вечернем солнце, как если бы вокруг львов роились золотые пчелы или львы вздумали куда-то лететь и их крылья уподобились опять же золотым пропеллерам.
Он хочет сняться, поднимает меня в атаку, размышлял Каргин, краем глаза отмечая, что глаза-пуговицы, широко открытые ему навстречу в кафе, сейчас как будто начали застегиваться. Но как, где? Плацдарм отсутствует! Рука девушки выскользнула из его руки, как если бы воздух превратился в прохладную воду, а рука – в шуструю рыбку.
"Дух", – странно отреагировал на его тоскливые мысли бюстгальтер.
"Что дух? Какой дух?" – не понял Каргин.
"Ты ничего не предусмотрел. Ты ни на что не способен", – строго констатировал бюстгальтер.
"При чем здесь дух?"
Каргин вдруг вспомнил одноклассника по фамилии Гогот, первого из мужской половины их класса протоптавшего тропинку в большой секс. Первопроходец Гогот все предусматривал, наладившись водить иногородних девчонок из медицинского училища в гостиницу "Желобок" при Доме колхозника у Сенного рынка. Там по традиции у постояльцев не спрашивали паспортов. У Гогота была наглая (даже когда он молчал) рожа, рост – под два метра. Фирменные джинсы "Lee" – предмет всеобщей зависти – он заправлял в шнурованные сапоги, а во внутреннем кармане носил, как талисман, германский железный крест, который охотно показывал девушкам. Вероятно, он и впрямь напоминал выдававшим ключи гостиничным теткам (они точно не знали, что такое джинсы, а сапоги наверняка уважали) колхозника, пусть даже колхозника будущего. За одноместный номер в "Желобке", как уверял Гогот, с него брали рубль шестьдесят в сутки. С будущими медсестрами не было никаких проблем. Во-первых, они отлично разбирались в вопросах половой гигиены. Во-вторых, отчаянно скучали в общаге возле рынка. Когда девчонка скучает, учил Гогот робеющих на пороге большого секса одноклассников, тело ее бунтует. Он освобождал номер, как правило, через час. Так что у теток был свой интерес его пускать.
Туда, не сомневался Каргин, якобы на ознакомительную экскурсию с жизнью селян, сладкоречивый Гогот и увлек бы девушку с глазами-пуговицами, окажись он на его месте. Гогот и дух… несовместны, к месту вспомнился недавний урок литературы, как гений и злодейство! Но он тут же сник, вспомнив, что не далее как вчера упрашивал Гогота взять его с собой в медицинскую общагу, а оттуда (если повезет) в "Желобок", где Каргин брался оплатить не только два номера, а еще и угощение с шампанским.
"ГДР, – едва слышно прошелестел кружевными губами бюстгальтер, видимо имея в виду страну-производителя, свою, так сказать, alma-mater. – Германия станет единой, – вдруг сменил тему, определенно забыв о желании "сняться", – но дух сохранится только в немцах, которые жили в восточной зоне. В русских тоже дотлевает остаточный дух, – продолжил бюстгальтер, – но вы отключены от источников энергии, поэтому ваш дух рассеивается в пространстве. – И после паузы: – Дух организует пространство. Нет духа – прощай пространство! Россию разорвут на куски".
Бред!
Каргин так пристально уставился на невидимого собеседника, что девушке пришлось скрестить руки на груди. Он понял, что я безнадежен, подумал Каргин, и решил открыть мне будущее. Но что мне с того, что Германия станет единой, а русский дух рассеивается в пространстве? Кто посмеет разорвать на куски СССР? Или он сказал – Россия? Но Россия и есть СССР!
"Где же эти источники энергии?" – поинтересовался он.
Каргин смутно ощущал какой-то смысл в этом нелепом (с кем?) разговоре, но он не укладывался в его сознании. Так однажды он обнаружил в подъезде на подоконнике новенькую – всю в проводах и в разноцветных транзисторах – плату от ЭВМ. Как и почему она там оказалась? Он понимал, что это ценная и нужная (кому-то) вещь, но совершенно не представлял, как лично ему ее использовать. Тем не менее зачем-то принес плату домой. Она долго пылилась среди его вещей, а потом незаметно исчезла, как рано или поздно исчезают все ненужные (и нужные) вещи.
"В идеях, – объяснил бюстгальтер. – Идеи делают слабых сильными, трусливых – храбрыми, никаких – какими. Нет идей – нет будущего. Победит тот, кто сможет сделать все из ничего, кто бросит вызов самому себе, для кого решать неразрешимые проблемы – счастье! Мир неотменимо изм, енится. Ты не сум, ел меня снять. Так сними же пелену с души своего народа!" – И бюстгальтер смолк, как если бы никогда не разговаривал, а все происходящее Каргину приснилось.
Он проводил девушку до подъезда. Она простилась с ним не то чтобы холодно, но отстраненно, как обычно девушки прощаются с теми, на ком ставят крест. Придавленный крестом, Каргин неуклюже бодрился, не отпускал девушку, заглядывал ей в глаза. Он попытался пробраться к безмолвствующему бюстгальтеру, но девушка твердо отвела его руку, пошла вверх по лестнице на свой этаж.
Я проиграл еще до начала игры, вдруг понял Каргин. Мысли его внезапно прояснились и расширились, как если бы это был не он, а какой-то другой человек. "Дух – это выигрыш после проигрыша,", – подумал Каргин вместе с этим другим человеком. Сила духа, как, впрочем, и любой идеи, измеряется глубиной и окончательностью случившегося проигрыша. Он бросился следом, но дверь за девушкой уже захлопнулась. Каргин услышал женский голос: "Где ты ходишь, Таня? Все уже за столом. Папа принес арбуз. На вид спелый, но совершенно несладкий…" – Голос и шаги за дверью стихли.
Каргин вышел из подъезда на набережную канала Грибоедова. Облака закрыли солнце. Золотые крылья львов на мосту померкли. Мир уподобился принесенному отцом Тани спелому на вид, но совершенно несладкому арбузу. Каргин подумал, что бюстгальтер был сахаром, но у него не хватило духу бросить вызов самому себе, сделать арбуз сладким. Все начинается с проигрыша, решил Каргин. Даже Германия, продолжил мысль, которая истребила пол-Европы и проиграла войну, станет единой, в то время как русский дух (после выигрыша?) рассеивается в пространстве.
Больше в этой жизни бюстгальтеры с ним не разговаривали. Каргин объяснял это исчезновением ГДР. Должно быть, только эта страна производила сильные духом бюстгальтеры.