"Форма – это хорошо", – вздохнул Каргин. У него не было никаких возражений против формы. Половина страны – армия, МВД, МЧС, ФСО, Аэрофлот, РЖД, ВОХРа – ходила в форме. Но ведомства сами размещали заказы, проводили тендеры, выбирали подрядчиков. "Главодежда" и здесь оказывалась лишней. Армейские, милицейские, прокурорские и прочие заказчики плевать хотели на рекомендации Каргина. Тут опять были вне конкуренции китайцы, дававшие самую дешевую цену и виртуозно работавшие с откатами. На все запросы контролирующих органов они отвечали факсами с иероглифами. Китайцы шили неизвестно где, неизвестно из чего и по-быстрому. "Главодежда" (случись чудо, выиграй она тендер для входящих в холдинг предприятий) немедленно бы увязла в бюрократических согласованиях. Да и не было у Каргина уверенности, что какая-нибудь местная фабричонка сумеет качественно, а главное, в срок сшить форму для речников или судебных приставов. То, что могла сделать губернаторша в своей области для одного предприятия, не мог сделать в Москве Каргин для сотен других, разбросанных по стране, как бы ни старался, ни рвал душу.
А начни он стараться, рвать душу слишком явно, его бы немедленно заподозрили в коррупции, мол, договорился со швейными директорами распилить госзаказ, вот, сволочь, и суетится!
После очередного бесполезного совещания, когда все разошлись и осталась только Надя с айпадом и папкой с документами на подпись, Каргин вдруг ясно, как если бы это было написано в воздухе черными буквами, понял, что бесконечно долго выполнять взаимоисключающие функции – поддерживать отечественные предприятия швейной промышленности и одновременно отвечать за то, чтобы государство, как конь постылый хомут, сбросило их со своего баланса, переуступило эффективному собственнику – он не сможет. Его в лучшем случае с позором уволят. В худшем – посадят как вредителя. Не Сердюкова же, не Чубайса или Кириенко сажать? Там счет на миллиарды, крупняк, а тут мелочь, одежонка – то, что надо, чтобы другим неповадно было. Черные буквы висели в воздухе, как наручники. Каргин ощутил их равнодушный холод на своих запястьях, испуганно спрятал руки в карманы.
– Есть что-то неотложное? – с ненавистью посмотрел на пухлую папку.
Он не первый год был на государственной службе и прекрасно знал – чем больше бумаг, тем ближе конец данного ведомства, что, впрочем, отнюдь не означает конца для работающих в нем людей. Сократят тихих, убогих, пьющих и приблизившихся к пенсионному возрасту. Остальные перейдут во вновь образованные структуры.
Перед самым концом обреченное ведомство, как правило, достигает административно-бюрократического совершенства, работает как часы. Знакомые рассказывали Каргину, какой порядок и трудовой подъем царили в ЦК КПСС за день до августовского путча ГКЧП. Люди приходили на работу с горящими глазами, работали с песней, без обеда и до поздней ночи. А через три дня их вышвыривали из дубовых кабинетов, как нашкодивших котят, освистывали и оплевывали на выходе из здания на Старой площади. И Верховный Совет перед танковым расстрелом в 1993 году работал четко, мощно, как и положено высшему органу законодательной власти страны. Что-то похожее, кажется, Каргин читал и про управление имперской безопасности (гестапо) в горящем майском Берлине 1945-го.
– Есть, – спокойно ответила Надя.
– Нам выделили миллиард? – усмехнулся Каргин. – Карго-польский комбинат получил заказ от "Хьюго Босс" на пошив смокингов? Зимняя коллекция объединения "Салют" признана лучшей на биеннале в Нью-Йорке?
– Письмо. – Надя, как всегда, экономила слова, благодаря чему их ценность возрастала, а смысл углублялся.
– Письмо? – озадаченно переспросил Каргин. – Какое письмо?
– Твое.
– Кому? – Каргин включился в соревнование по экономии слов, хоть и понимал, что Надю победить невозможно. – В Финку? – Он вспомнил, что вроде бы писал что-то в Хельсинки насчет несоблюдения сроков поставки оборудования для совместного предприятия в Сортавале. Носки, они там собирались запустить линию по пошиву утепленных – из оленьей шерсти и подошвой из бересты – носков для лесорубов. Будто бы такие носки отлично служили доблестным финским солдатам, защищавшим Родину от сталинских полчищ зимой сорокового года.
– Президенту.
– Маннергейму?
– Этот адресат выбыл, – не отреагировала Надя. И неожиданно, к немалому удивлению Каргина, вольно процитировала Дали: – Откуда письма идут слишком долго. Нашему президенту.
– Он не читает длинных писем, – растерянно произнес Каргин.
– Твое письмо короткое. – Надя извлекла из папки и протянула Каргину одну-единственную страницу.
– И… о чем же я пишу президенту? – надел очки Каргин.
– Ты пишешь о том, что люди в России должны носить российскую одежду. Одежда организует народ. Народ, который носит чужую одежду, не может любить свою страну. Он никогда не будет ее защищать. В сорок первом страна огромная встала на смертный бой, потому что носила исключительно советскую одежду. Ты обещаешь, что через три года доля отечественной продукции на внутреннем рынке составит девяносто процентов. Ты берешься разработать и наладить производство одежды, которая изменит психологию народа, превратит его из быдла в созидателя, творца новой реальности. В этой, скроенной по русским лекалам реальности Россия обретет себя и, возможно, укажет светлый путь человечеству. Старый мир, несмотря на военную мощь и новейшие технологии, содрогается в конвульсиях. Он обречен. В новый мир победительно войдут только те страны и народы, у которых есть идеи. У тебя есть идея. Ты знаешь, как претворить ее в жизнь.
Ты просишь уволить тебя, заявление прилагается, из министерства. Ты предлагаешь придать "Главодежде" статус государственной корпорации с соответствующими финансированием и полномочиями. Она будет называться…
– "Новид", – быстро подсказал Каргин.
– "Главодежда-Новид", – уточнила, сделав пометку на странице, Надя и продолжила: – Ты готов возглавить эту корпорацию, заявление прилагается, и в месячный срок представить поэтапный план действий, за выполнение которого готов ответить головой.
Положив папку на стол, Надя вышла из кабинета.
Каргин подумал, что это самая длинная речь, которую он услышал от Нади за все годы их знакомства. И еще подумал, что три года – недостаточный срок для падишаха (президента), Ходжи Насреддина (его) и осла (одежды), которая должна будет не просто заговорить, а еще и превратить народ из озабоченного жратвой и рублем быдла в озабоченного судьбой человечества созидателя, то есть, можно сказать, в коллективного Иисуса Христа. Только такой, преображенный, народ сможет повести за собой светлым путем остальное человечество.