- Какая там душа! - Света уже гневается. - Ну и вкусы у тебя! Может, и мне так прикажешь - сидеть дома, наводить лоск.
- Ты меня не поняла, Света. У меня и мать и бабушка так жили. Имели профессию, лицо, но свой досуг посвящали дому.
- Вот это "досуг"! Твоя мать всю себя отдала...
- Ты же ничего не знаешь...
- Может, мне паранджу надеть?! В наше-то время?
- Но ведь если дети...
- А я, например, не собираюсь заводить детей...
- Но если любишь...
- Не люблю!..
Начинается перепалка... Ой, как ломит голову, болит в основании затылка. Больной стонет, просыпается. Сестра бережно приподнимает его обернутую чалмою бинтов голову, поправляет подушку.
- Тише, тише, больной. Сейчас будет хорошо. Вот, примите...
Дает порошок, подносит ко рту Виктора ложку с водой, нежно укладывает его получше. Успокаивает.
А однажды он проснулся еще затемно. Ничего не болело. Стал вспоминать... Да, длительная, однако, получилась командировка. Командировка в Газли! Она перевернула всю его жизнь. А впрочем, по времени... Поехал он еще в марте. Как всегда, шеф был очень ласков, рассказывал анекдоты из жизни работяг и все такое прочее... Значит, дело ясное, пахнет жареным. Вот он и поехал. Конечно, ни шеф, ни кто другой и вообразить не могли, что стрясется... В общем, недели две он лез из кожи, бился, налаживал оборудование, монтаж - и все напрасно, как оказалось! - только собрался назад, как - жахнуло! Началось это самое. "Это уже в апреле, в начале апреля. Если память тебе, Витя, не изменяет, 8 апреля во столько-то ноль-ноль по московскому времени, короче, под утро, когда ты в Газли спал в гостинице и даже Свету во сне не видел. С первого толчка ничего, однако, ни с гостиницей, ни с тобой не случилось, и - пошла твоя одиссея! Вместе с другими удалось тогда сделать многое, и, может быть, главное. После первого же толчка мощная компрессорная станция в Газли была остановлена. Это удача, большая удача! Потом ты вылетел на свой непосредственный объект... Потом... этот мальчишка... Господи, мальчишка-то жив или нет? Что с вертолетом, как бы узнать? Взлетел он вообще или так и не успел? А Кравцов?.." Вошла сестра мерить температуру.
- Сестрица, сегодня какое?
- Тсс!.. Не так громко, больной! Спят... Сегодня двадцатое.
- Спят! Все равно вы их будите. Спящим, что ли, градусник суете? - разозлился вдруг Виктор. - Выписывайте, я здоров.
- Я не выписываю. Обход будет, вот и скажите врачу... Рано вас еще выписывать.
- Ничего не рано. У меня же только голова, ушиб. Все прошло.
- Еще и контузия, шок. Врач решит, больной. Лежите тихо...
Ничего не попишешь, оставалось лежать тихо и ждать обхода. В конце концов, он всего две недели в больнице. Не так уж много. Особых повреждений нет. Пора в строй. Вот только обрит он теперь, как каторжник, да весь кумпол будет в зеленке или каких-нибудь наклейках. Как покажется таким дома? Жуть!
Хоть и со скандалом, но через три дня Виктор выписался. Купил в универмаге полотняную кепку и из Ташкента тут же вылетел в Газли, явился в штаб связи - в пяти километрах от разрушенного поселка; там в новеньком щитосборном домике ему указали, где, на какой "улице" сейчас действует его министерство. "Улицы" назывались, как гласили надписи на щитах: "Москва", "Новосибирск", "Ленинград", "Кемерово" - из этих городов прибыли в Газли стройотряды. В оперативном пункте Векшина ждала депеша - срочно вернуться в отдел для обеспечения связи и нужных мер. Шеф и все высшее руководство - на пострадавших объектах в Бухаре, Ташаузе, Чарджоу... Виктору предстояло вылететь в Москву... На поле, обогнув одну из палаток, он столкнулся с дядькой в защитной штурмовке, в шлеме, лицо знакомое... Радист!
- Седой! Жив! - радист тиснул в объятиях Виктора, глянул весело на его съехавшую кепку. - Обрили? А я в Ташкент лечу, хотел в госпиталь к тебе забежать. Значит, ты в порядке? Ну, молодец!
- В порядке. - Виктор отчего-то смутился. - А как там... все...
- Улетели... Потом и тебя прихватили, - радист заговорил тише. - Двоих, правда, там оставили...
- Кого?
- Миша погиб, помощник... Он, понимаешь, упал прямо на Кравцова. Кравцов невредим, сейчас в Бухаре, работает, А Миша... в общем...
- А второй кто?
- Сторож. Вгорячах забыли. Потом оказалось, он проспал землетрясение. Вот номер! - радист расхохотался. - Трещины прошли мимо, он дрых себе и не слышал.
- Ну, так не бывает же! - не поверил Виктор. - Трясло все-таки.
- И в вагоне трясет, а ты ведь спишь. Человек устал, чего особенного! Спал и не слышал. Потом еще и не верил нам, когда говорили про толчок... Вот такие пироги. Чего на свете не бывает! - заключил радист. - Спешишь? А то с тебя причитается...
- Да, домой лечу...
- Ну, давай, а то надо бы... - прищелкнул у горла пальцами радист. - Тебя, говорят, к награде представили.
Виктор не поверил - во второй раз: - Чего это ты...
- Ты же отличился, человека спас... Ладно, Седой, не скромничай, а выпьем в другой раз, - радист приобнял на прощание Виктора. - Я шучу. Сам спешу. Еще увидимся, пока!
Радист исчез за углом палатки.
...В самолете Виктор стеснялся снять свою полотняную кепку, чтобы утереть со лба пот, - голова была в пятнах зеленки, правда, ежик уже чуточку отрос, под комполка двадцатых годов. "Нет, скорее я на пожилого узбека теперь похож, - решил Виктор, глянув на себя в зеркало в туалете, - обритый, и морда вся дублено-коричневая от зноя... Светка меня не узнает",
* * *
Прямо из аэровокзала он позвонил в отдел, Свете.
- Какую Свету? - резнуло незнакомым голоском. - А... помню, да она тут больше не работает.
- Как не работает? - он возмутился, "Может, не туда попал", - мелькнуло в мыслях,
- Погодите... Сейчас узнаю…
"Очевидно, новая сотрудница или из другого отдела, подменяет Зинаиду", - догадался Виктор.
Он стоял в плаще нараспашку возле телефона около выхода, сжимал вспотевшей ладонью трубку.
Что же со Светкой-то? Давно он ничего не знал о ней. И сам ведь ей не звонил, ничего о себе не сообщал, с того самого дня... Сначала - больница, а потом закрутился... А теперь и ее на месте нет. Что за черт!
В трубке ответили:
- Позвоните попозже... Говорят, уехала.
- То есть как уехала? Куда?.. Стойте, это Векшин говорит... С кем я разговариваю?! Да постойте же...
Но сотрудница, видимо, не желала продолжать:
- Товарищ, я тут человек временный... Или больна. Сейчас узнать не могу, позвоните позже, - отчеканила и - щелк! - звякнула трубкой.
Все! Как холодом обдало Виктора. С досадой, в предчувствии какой-то беды, пришлось ехать домой. "А может, сразу в министерство махнуть?.. Нет. Все же сначала домой надо, переодеться, дух перевести, оттуда - позвоню снова", - решил Виктор.
Дома матери не было. О рейсе он заранее не сообщил, вот мама и ушла куда-то, может быть, в магазин... Снова позвонил в отдел - безуспешно, никого нет на месте. Оставив матери записку, вышел, поймал такси, через четверть часа уже входил в помещение отдела.
Сотрудница за столом, пожилая, сухонькая, с блеклым лицом и в вязаной кофточке, вроде даже оробела, когда он вошел, резко представился и снова спросил о Свете, и вообще - что тут происходит, почему нет никого на месте?
- Вы же знаете, все руководство выехало туда, в те края... А я из патентной группы, я тут лишь до обеда, попросили посидеть. Скоро придут сотрудники...
- А сейчас где?
- Вызваны за документацией какой-то, и на связи... А эта девушка, я выяснила, больна.
- Больна?
- Да, уже с месяц... Да обождите, вот придет Юля, она вам окажет.
Юлю ждать Виктор не стал, пошел сам ее искать, по всем этажам. Ни на своем месте на третьем этаже, ни в другом крыле здания в канцелярии - куда он позвонил, - ни в одном из буфетов Юльки не было. Вот когда всерьез он разозлился на отсутствие рабочей дисциплины. "Нет, хватит, этому надо класть конец! - решил в сердцах Виктор. - Бегает небось по промтоварным, за какой-нибудь импортной губной помадой или колготками..."
Позвонил домой - мама уже пришла, была, оказывается, в поликлинике, высидев длиннющую очередь к врачу; и какой-то незнакомый, новый ее голос - вялый, слабенький - не понравился Виктору. Нет, о Свете она ничего не знает, звонков не было. "Скоро приеду, мам", - успокоил он ее, и снова вышел на улицу. Бесцельно, в полной, еще даже неосознанной растерянности... Что делать теперь, где Светку искать? Ждать спокойненько, когда соберутся люди в отделе и все выяснится, - он не мог. Прежде бы он, наверно, терпеливо обождал, занялся бы другими делами... но теперь, после всего, что было в Газли, он не мог быть спокойным. Никогда раньше он и представить себе не мог, что Света так ему нужна! Душу переворачивала тревога. Тревога за нее и чувство вины перед ней...
Вдруг заметил, что едет уже в такси к студенческому общежитию, куда не раз вечерами провожал Свету. И лишь у дверей общежития понял бесцельность такого визита: днем все на занятиях, у кого спросишь? Комната Светы и вправду оказалась запертой.
Долго сидел в соседнем скверике на скамейке. Окинул свою ташкентскую кепку, подставил апрельскому припеку шишковатую голову с отрастающим ежиком волос; расстегнул воротник, впервые чувствуя, что под рубахой, слева, неровно колотится и как-то зудит, побаливает, что ли, этот самый комочек, сердце.
Потом вернулся в министерство.
Не заходя в отдел, снизу - от вахтера - взял и позвонил... Просто так, узнать, кто сейчас на месте...
- Алло!.. Да!.. - ответила Света. Ее голос, это уж без ошибки.
- Ты, Света?!.. Господи, а я-то уж думал...