– Щас посмотрю, – обернулась в открытую дверь подсобки. – Тётя Феня, там накладную на пиво принеси, в сумке у меня. – Повернулась к Сбруеву: – Да не дороже ящика водки.
И осеклась, только теперь сообразив, что затеяла невыгодное дело: продать пиво оптом – навару не будет. Но слово – не воробей. Да и люди оживились, одобрительно цокали: знай наших!
– За день не выпьем, – усомнился Егор Кузьмич, – спортится.
– Не испортится, в кладовку на ночь поставишь, – Семён загорелся.
– Ну, – подтвердила продавщица. – Насос дам, только верните вместе с бочкой. Сразу, как опростаете. Пройдите в ту дверь.
Сбруев с Семёном прошли на улицу и с чёрного входа в подсобку. Выкатили бочонок и с помощью добровольных помощников аккуратно поставили его в будку кинопередвижки.
Егор Кузьмич вернулся в магазин:
– Вино есть?
– Только шампанское. Привезут не раньше понедельника.
– А сегодня какой день? – спросил Сбруев.
– Во даёт Бондарь!
– Деньги не считает, а уж дни ему чо считать?
– Пятница сегодня, Егор Кузьмич.
– Берёте? – поторопила продавщица.
Егор Кузьмич вздохнул:
– Оно, говорят, слабое. Сколько его надо?
– По бутылке на рыло, – подсказал Семён, – самый раз.
– Ха! – вокруг засмеялись. – Кого шампанским поить собираетесь?
Сбруев мысленно пересчитал женщин:
– Девять, по-моему.
– Бери десять, для ровного счёта.
Пока Сбруев рассчитывался, Семён вынес бутылки, устроил их в ящике из-под кинолент. Егор Кузьмич сел было в кабину, и тут оба враз спохватились:
– Жарёха-то с шипучкой не пойдёт!
Вернулись в магазин. Сбруев выгреб из кисета деньги, протянул продавщице:
– Белой, на все.
Шёл уже одиннадцатый час дня, гости изголодались, дожидаясь, когда можно будет приступить к завтраку, встретили машину возгласами облегчения.
– Наконец-то!
Бочка с пивом привела мужиков в восторг:
– Вот это да-а!
– Живём!
– Самый раз по погоде.
Июль держал марку: вторую неделю без единого облачка и без ветра.
– Горит, ой сгорит всё в полях, – сокрушался пьяненький Зотов и икал.
Он в этот день закончил "досрочно" класть печь, едва дождался, когда хозяйка занесёт щепок, затопил:
– Тянет, как в сказке!
Выпил поднесённый стакан водки и, оставив весь инструмент "до понедельника", поспешил к Сбруеву на шашлыки, законное право на которые он получил ещё с вечера, доставив Егору Кузьмичу паяльную лампу.
– Огороды надо поливать, – Дарья адресовала свою заботу младшему, – выгорит всё.
Петька об оставленном без присмотра огороде думал меньше всего, он в этот момент разъяснял Ивану, как надо пить, чтобы не опьянеть.
– Ты вот зря не ешь, молодая поросятина для желудка не вредная, всё равно что телятина. Ей-богу! Ну, ешь! Во-от. А теперь смотри: водочки немножко, – он налил в стакан чуть не до половины, – а, ничего, можно и столько. Ага! Разбавили сладким шипучим… Наташа, ты попробуй сперва. Ну, глоточек… Ага! Как? Хорошее! Скажи мужу: хорошее! Можно пить. Ваня, будь другом – вы-пей! Ну? Ну-у… Пошла?
Иван уступил, отпил глоток изготовленной Петром смеси.
– Пошла? Ведь пошла?
– Вроде пошла, – улыбнулся Иван.
– А я что говорил? Главное – закусон! Масло, сало, жаркое… Мы тебя тут быстро поправим…
Афоня сидел с краю стола насупленный и ни на кого не глядел. Да и глядеть ему было несподручно: один глаз заплыл у него почти совсем, другой тоже от синяка заузился.
Вечером его помануло на танцы не столько потому, что он не наплясался, а потому, что погнал его зуд в кулаках. Стоило в перерыве между фокстротом и танго Соньке отвлечься на разговор с бывшим одноклассником – тот заведовал аппаратурой на танцплощадке, как Афоня нашёл к кому придраться. Парень не очень вежливо оттёр его от своей девчонки.
– Пойдём выйдем, – сказал Афоня.
– Пойдём, – хмыкнул тот.
И они сошли с деревянного освещенного помоста между расступившимися парочками на травку и в тень. Афоня кулаками владел не хуже, чем ногами, но и налетел на умельца, на боксёра. Бой, возможно, оказался бы равным, несмотря на то что Афоня уступал супротивнику в росте, но тот скооперировался с друзьями, что в молодые годы Афони считалось зазорным, и они быстренько отделали любителя острых ощущений – расквасили ему нос, рассекли бровь, чуть не выхлестнули глаз. Всё было бы гораздо хуже, если бы Сонькин знакомый вовремя не заметил потасовку и не прекратил избиение.
Дарья дивилась: зять с разбитой мордой, а у дочери ни единого фонаря! Ай да Соня! Как наловчилась! Но и тревожилась мать: сегодня баба взяла верх, а завтра?
Глава 4
Александр измаялся за столом. Жена уехала, руки развязаны, а Татьяны нет. И Кирилловны нет. В чём дело? Он не пил, но не сразу дошло: Таня же на работе! Ладно, а куда девалась Кирилловна?
Завтрак затянулся, подошло время обеда. Дарья крутилась между летней печкой, домом, где она отдельно от пьяных кормила ребятишек, и застольем. Нина помогала ей, иногда подключалась и Соня. Едоков постепенно прибавлялось. Отоспался и пришёл Валеев. Изумился, когда перед ним поставили вместо стакана ковш. Он думал: с квасом, отпробовал – пиво!
– О! Холодненькое, – посмотрел растроганно на хозяйку, на Егора Кузьмича, похвалил: – Молодцы, молодцы!
Опростал ковш, разбудил аппетит, навалился на мясо и водку.
В четвёртом часу прибило к столу нового гостя: зашёл коммунхозовский инженер по фамилии Нечай. Поздоровался с народом, но с занятным видом к Егору Кузьмичу:
– Можно вас на минутку?
В сторону ему отойти не дали, усадили чуть не насильно за стол, при этом пуще всех старался Андрей Фомич – по той причине, что сам он должен был находиться в кочегарке в этот час.
– Я зашёл узнать, – сказал инженер, – как мне с вами быть? Отпуск оформить или вы справку о болезни принесёте?
– Справку? – Егору Кузьмичу стыдно, что он заставил солгать Андрея Фомича неделю назад насчёт своей болезни, и вот теперь инженер оказался в неловком положении, вынужденный поддерживать старых брехунов. – Извините, Георгий Тимофеевич.
– Ничего. Отпуск, значит. Всё равно кому-то надо отдыхать сейчас.
Валеев подсел к Нечаю, завёл умный разговор на политическую тему:
– Скажите вот, Георгий Тимофеевич, как у вас смотрят на обстановку в стране? Я отошёл сейчас от коллектива, но интересуюсь.
– То есть?
– Ну, вообще. Про Хрущева сколько анекдотов было, а про нового Ильича я пока не слышал. Уважают, значит, или как?
– Да, конечно, – подтвердил Нечай, но не очень уверенно. – Зарплата теперь выше стала. План выполнил – сорок процентов к окладу получи.
– За ту же самую работу? – уточнил Валеев.
– За ту самую.
– Хорошо!
Варя подбежала к Егору Кузьмичу:
– Дедуля, вас там какой-то дяденька спрашивает.
– Какой дяденька?
– Не знаю. Страшный!
Сбруев вышел за калитку. От клёна отделился Федька Воробьёв.
– Батя, – хриплый голос Федьки в парах перегара, глаза мутные, – дай бутылку – вот так надо! Взаймы! Верну через пару дней, сукой буду!
– Зайди, – предложил Сбруев, видя, как трясёт Федьку, – опохмелись.
– Не, как-нить в другой раз, там у тебя мент. Дай, Христа ради!
Егор Кузьмич принёс бутылку.
– А то б зашёл, – ему и в самом деле было жалко видеть, как мучается Федька.
– Спасибо, отец. Я – с корешем.
Только теперь Сбруев обратил внимание на ещё одну тоскливую фигуру, торчавшую у плетня возле переулка. Федька неуловимо быстрым движением спрятал поллитровку за пазухой и пошёл прочь.
– Дядя Егор! – Сбруев оглянулся. Татьяна из своего двора смотрела вслед вору. – Он что ходит здесь?
– Иди обедать. То ли ужинать.
– Боюсь я его, – она быстро перебежала к Егору Кузьмичу, – прямо жуть!
– Гм! – ответил Сбруев.
По его понятиям, не Таньке надо мужиков бояться, а им её. Её загорелые плечи, открытые сарафаном на обозрение солнцу и тому неизвестному, что вот-вот явится, как является садовник, когда яблочко налилось и вызрело и должно упасть, могли отнять разум у любого мужика, хоть у разбойника.
Спустя час она, как накануне, пошла, опустив очи долу, со двора. Александр через минуту последовал за ней, не очень-то заботясь о том, что заметят его уход. Перед крыльцом избушки он остановился в недоумении: на двери висел замок, Татьяны не было. Он огляделся. Во дворе пусто, спрятаться негде, разве только в сарай, который примыкал к избе. В это время он услышал сдавленный смех.
– Таня, ты где?
– Здесь, – она постучала с той стороны двери.
– Как ты там оказалась?
– Догадайся!
Посмотрел на окна: рамы глухие и даже занавески сегодня задёрнуты.
– Ку-ку, – Татьяна вышла из сарая. – Иди сюда. Осторожно.
Она провела его через сараюшку в тёмную клетушку кладовки, оттуда – в сени.
– И замок не мешает.
– А мама где? – чувствуя, как стеснилось дыхание, спросил Александр.
– Она сегодня дежурит.
– Разве она работает?
– Она работающая пенсионерка. Сторожит, склады на станции охраняет, – и рассмеялась, увидев, что лицо у него приняло глуповатое выражение.
Всё ещё не веря тому, что происходит, переступил порог в избу. Здесь не выдержал, подхватил её на руки, неистово целуя её шею, руки, шептал, задыхаясь:
– Милая, хорошая, я тебе…
– Тихо! – Таня ладошкой прикрыла ему рот. – Не надо обещаний, а то ничего не будет.