Эти Божественные качества передаются по наследству и избранных особях из поколения в поколение, записываясь на хромосомах и фибрах Души, которая бессмертна и лишь меняет плотские оболочки.
Именно в Российском этносе, рельефнее и красочнее, чем в других, звучит языческая полифония наших древних божеств: Перуна и Хорса, Дожьбога и Стрибога, Мокоши и Велеса, подпитывая нас пассионарной живучестью этих прямых потомков Энки и Нинхурсаг.
Мы – иафетиты, индоевропейцы: шумеры ("сумеры"), филистимляне, ханаяне, хатгы, хетты, готы, венеды, финикийцы.
Мы – первые сыны Хора и Ра, основавшие почти все королевские династии Европы.
Мы вошли в историю как великое племя руссов-вандалов, нанесшее свой брезгливый и сокрушающий удар сгнившему в похоти и обжорстве Риму.
Мы – иафетиты от сына Ноя Иафета, старшие братья симитов, потомков Сима.
Данный роман – это попытка автора художественно осмыслить и проследить, как развивались отношения меж нами на протяжении веков, нередко накаляясь до состояния "заклятый друг", за которым всегда стоял, сторожил, распалял и науськивал БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ.
Именно эта копытная особь, экстракт из лукавого яда и тьмы, наслала на нас козло-субъекта в начале века, разжигая братоубийственную войну, сея разруху и хаос, расщепляя на атомы и трухлявля нашу пассионарность.
Ценою неимоверных жертв нация все же выстояла, построив могучую цивилизацию небывало нового типа. Она вздыбилась на прахе лучших сынов России тяжелой индустрией, мускулисто-целомудренной культурой, сторожевой, бдительностью оборонных церберов, готовых в любой миг, задрав огненные хвосты, "отмстить неразумным СШАзарам".
Ныне тлен и пепел от всего былого, рваные зубья развалин, на коих только что пировала, жрала, гадила, цыкая либеральным клыком, все та же меченая Его плетью стая "красных собак" с Шер-ханом и шакалом Табаки, слаженно скаля зубы на славянских Маугли, Багиру, Као, Балу.
Цел лишь фундамент развалин – спекшийся монолит из костей и крови проторусов, надстроенный тем же скорбным материалом из Homo soveticus.
На нем и возводить новое и единое былое, дай то Бог, уже не разделенное на два яростных, бело-красных цвета.
В повествовании романа – несколько параллельно текущих сюжетов, разновременных групп персонажей, имеющих своих легендарных вожаков типа Столыпина, роль которого в XX веке еще не оценена и не осмыслена, как того заслуживает этот великан Духа.
Остается с глубочайшей признательностью назвать имена исследователей истории, мудрецов, философов, ученых, чья неукротимая Мысль и позиция помогали в создании авторской концепции романа: Закарий Ситчина, Ю. Мизун, Р. Заяц, В. Демин, Иосиф Флавий, Алан Ф. Элфорд, Ю.Д. Петухов, Майк Дэш, Лев Гумилев, А. Дугин, В. Залепукин, Тодор Дичев, Шахид Мотаххари, игумен Марк, митрополит Иоанн Санкт-Петербургский и Ладожский, Л.Н. Кей, Зигмунд Фрейд, Владимир Бегун и многие другие.
С Богом, читатель, и прости, если чтиво будет нелегким: оно выломится из категории досугового времяпрепровождения. Его задача – разбудить в нас национальное чувство самосохранения и уяснить непреложность скоротечного земного бытия: каждому воздастся за дела и безделие его.
ГЛАВА 1
Шел к концу второй акт "Сказки о царе Салтане" и приглашенный из Санкт-Петербурга специально к торжествам в Киеве тенор Фигнер истекал сладенькой кантиленой в арии.
Столыпин, сидевший в первом ряду партера рядом с Курловым, прервал на минуту тяжкую сверлящую думу и вернулся в зал. Отметил с мимолетной брезгливостью: врет. Тенор явно не дотягивал до унисона с флейтой и, выпевая грассирующе арию, купаясь в собственных фиоретурах, как воробей в пыли, напрочь не чувствовал образа. Полянская была хороша, как всегда, хоть и беременна. Премьер оторвался от зала, от потной мерцающей позолотой, парчой массы в партере, вновь вернулся к "Протоколам…". Они терзали его мозг вот уже несколько дней. Только что в Свято-Троицкой Сергиевой лавре вышло в свет их второе издание, сметенное в тот же день неведомой командой с прилавков, как и первое, в 1905 году. К вечеру он пригласил к себе Нилуса, журналиста-издателя, и обнадежил субсидией нового, третьего, издания. Уходя, изможденный, серый, будто испепеленный внутренним огнем Нилус опустошенно усмехнулся:
– И третье сметут, ваше высокопревосходительство. Я их видел: стаи курчавых картузников. Карманы, разбухшие от кредиток, и пролетки наготове. Увозят тираж в подвалы, закапывают, сжигают на свалках, топят в заливе.
Премьер давно уже, несколько месяцев, всей кожей ощущал хищно азартную дрожь сановного противоборства Химеры, вросшей в дворцовые лабиринты. Он бил в нее распоряжениями, законопроектами в Думу, докладами царю – она податливо и склизко продавливалась под ударами, захлебываясь газетным, журнальным визгом, воплями возмущения в парламенте, с тем, чтобы тут же обволочь премьерские усилия слизью саботажа. После чего Химера еще больше разбухала, сгущаясь в ядовитый субстрат, отравляя империю все нещаднее.
Тавром впечатанные в память высверкнули строки из "Протоколов…": "…когда мы ввели в государственный организм яд либерализма и Конституцию, вся его политическая комплекция изменилась: государства заболели смертельной болезнью – разложением крови. Остается ждать конца их агонии". Они сумели отравить вождизмом Гапона, и тот, сгрудив рабочие сонмища под Зимним, подтолкнул царя завалить площадь трупами. После чего Витте набросил на разжиженного монарха шипованную узду Конституции. Чем и был запущен механизм распада и самоедства. Гениально сработано.
"Конституция, парламент есть ничто иное, как школа раздоров, разлада, споров, несогласия. Трибуна не хуже прессы приготовила правительства к бессилию и тем сделала их лишними".
Дума превратилась в индюшатник, где испускают балаболь-ные вопли напыщенные разномастные индюки, тотчас сплачиваясь гузками перед любым законопроектом премьера. Он стал лишним, тонул в этом фарисейском болоте.
Но, слава Богу, слава Богу, земельная реформа взматерела и набрала силу. Ее уже невозможно завернуть вспять, голод подрублен, отбит и преследуем сибирским середняком…
Наша власть – в хроническом недоедании и слабости рабочего, потому что всем этим он закрепощается нашей воле. Голод создает права капитала на рабочего…
Именно! Голод – их плеть и кнут, их ярмо! И премьер, осмелившийся восстать, вырвать из местечковых лап эту плеть, распилить ярмо на крестьянской шее, он ныне главный враг всемирного Кагала. Восемь покушений… издевательства, науськивание желтой прессы. Искалечены взрывом Адя и Наташа, ледяной сквозняк змеится со двора, где вылеплена немецкими руками снежная баба Аликс при Романовых. Премьер фактически отстранен от премьерства. И все это надвигалось неумолимо, последовательно, железной поступью, впрямую продиктованной "Протоколами…".
Чей сатанинский ум запустил в мир этот гибрид гадюки крота и скунса, подгрызающий союз христианских государств золотыми резцами? Договор "Священный союз" был подписан тремя европейскими столпами, тремя самыми последовательными в христианстве монархами: императором Александром I, королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III и императором Австрии Францем I.
"Протоколы…" вынесли свое резюме об опасности Европейских монархий, в центре коих – Романовы:
"Русское самодержавие – единственный в мире серьезный враг наш", и их адская машина истребления пришла в действие. Александр I был отравлен медленно действующим ядом "Аква Тофана". Николай I отравлен собственным врачом Мандтом. Александр II был.убит в 1881 году. Династия Романовых зарывалась в склепы. Параллельно истреблялись Гогенцоллеры и Габсбурги, изощренно и последовательно, как и предписывалось "Протоколами…".
Кто их создал? Это должен быть нечеловеческий ум и, может быть, не один. Как множество поколений и разумов создавали Евангелие, так здесь сгрудился в стаю синклит антиевангелистов, чтобы сообща вывести универсальную бациллу гниения человечества, а затем царить в этой гнили до скончания веков, виртуозно играя на людской доверчивости, стадности, жадности и просто слабости.
Но была ведь нелюдь изначальная, породившая идею. И под нею заухал, заворочался бегущий от света потусторонний интернационал: Ермунганд, Беллер, Дану, мать демонов Вритра, Шива со бхутами и конечно же наша шустро шестерящая парочка: Жидьмак с Тьмагиней – писцы и разносчики людоедского манускрипта.
Ныне в мире все по нему, все по параграфам: рушатся устои, вымирают дети, размазывается похабная грязь по душам, плодятся покорные дебилы с вытравленной волей к сопротивлению. И он, один из восставших, обессилен, обессочен. злорадно отлучен от трона и дел. Что далее?
Далее – конец, физический, скорый, возможно сегодня же.
Этот вывод навалился на него совокупностью фактов, которые начали копиться с момента отъезда из Петербурга в Киев. Убрана охрана, адъютанту Прозорову телеграфировали из Петербурга о выделении премьер-министру на охрану… двух жандармов. Это после девяти покушений. Охранник Столыпина отчего-то посажен далеко в задних рядах. Невнятная, похабная возня Курлова, Спиридовича и Кулябко с местным агентом Богровым, зачем-то допущенным в оперу. Ни полицию, ни жандармерию не велено, пускать в зал генерал-губернатором Гирсом.
Факты плотно, без зазора нанизывались на стержень заговора против него. Их холодно и бесстрастно фиксировал ум, тренированный в долгом наблюдении заговорщиков.
И что предпринять? Уехать, сбежать?
Он медленно растянул губы в усмешке под усами: вот этого они не дождутся.
…Сановная, блистающая регалиями толпа выплескивалась в фойе после заключительных аккордов второго акта.