Выйдя за круг складок хитона, она стала пританцовывать, медленно поводя бёдрами. Медленно - и эта томная неторопливость всякого мужчину, подолгу не видевшего ласково поглядывавшей на него женщины, не могла не заставить… заинтересоваться.
- На колени! - коротко приказал начальник полиции.
Медленно, очень медленно она повернулась к верному рабу спиной, отцепила часть надетых украшений и - медленно! - опустилась на колени, приняв священную позу предельного повиновения.
Глаза у верного раба загорелись ещё больше.
- Добровольная помощница полиции, - саркастически усмехнувшись, сказал начальник полиции. - Мы, услышав от тебя всё необходимое, уйдём. Если же она посмеет подняться раньше, чем ты её отпустишь, можешь её изнасиловать. Никто не будет против. И прежде всего она сама.
- Спрашивайте, - раб облизнул разом пересохшие губы.
- Сдаётся мне, что в первую в городе ночь хозяин твой на положенном месте не ночевал, - сказал начальник полиции. - Твой сотоварищ нам сказал, что вы спали поперёк двери и выйти он не мог. Так ли было?
- Он соврал, - прохрипел верный раб. - Жена господина осталась дома, в Риме! Что вы хотите? Ну и он сразу же… на "красный светильник". В их, - раб мотнул головой в сторону блудницы, - квартал. Он о нём знал ещё до приезда сюда!
глава IX
третья посмертная жизнь
- И ещё, - не дожидаясь, пока Пилат опустится в кресло, сразу перешёл к делу Киник, - мы, размышляя о посмертных жизнях основной улики, не обсудили самое главное.
- Основной улики? Главное?.. - поморщился наместник, ещё находясь под впечатлением успехов розыскных усилий начальника полиции, полностью подтвердивших догадку о соглядатае как орудии заговора с целью его, наместника, смещения. Он уже предвкушал, какие обильные результаты даст пытка соглядатая. Впрочем, торопиться особенного смысла не было, желательно было выявить все его связи. А они, очевидно, были даже во дворце. Считая дело уже практически расследованным, Пилат после стольких дней тревожащей неизвестности был особенно весел. Выражаясь языком Киника, "основная улика" если и имела значение, то скорее только историческое. Или эстетическое.
Киник равнодушию наместника не удивился и, обращаясь к Пилату, продолжил:
- Конечно, главная улика - форма на тебя… воздействия. - У трупа посмертных жизней гораздо больше, чем может показаться. Их - целый хоровод. Мы с тобой присмотрелись только к двум его ипостасям. Любовника многих мужчин и сына патриция, то есть самого, в сущности, патриция. А про третью, главную ипостась - забыли!
- Что он любовник ещё и моей жены? - усмехнулся наместник. - Или то, что он - несостоявшийся мой любовник?!
- То, что он любовник жены, - это, точно, ещё одна его жизнь. Но самое главное в трупе то, что он - труп.
- Грандиозно! - рассмеялся наместник. - После разговоров с тобой никогда бы об этом не додумался! Удивительно: труп! Ха-ха! Ха-ха-ха!
Киник, заразившись неуместным смехом наместника, не удержался и тоже, давясь, рассмеялся.
- И всё же, - сказал он, - он - труп. И это очень важно.
- Ха! Говорят, что есть много таких, которые… любят именно с трупами, - не унимался наместник. - Да, они явно предполагали, что я отныне приговорён ворочаться по ночам и сожалеть, что я тогда его не изнасиловал! Ха-ха!
В каждой шутке шутки только доля. Остальное - правда, всегда постыдная. И эта действительно обнимавшая Пилата "шутка" заставляла сердце Киника сжиматься от сострадания. Как же всё-таки силён дракон власти!
Можно было бы, расследуя продолжающееся воздействие трупа на жизнь Пилата, употреблять не выражение "посмертная жизнь", а слово "смысл", но слово это абстрактно и неощутимо, а влияние умершего динамично и осязаемо.
- Умолкаю, - сказал Киник. - Послушаем, что обнаружил начальник полиции. Неважно, что на пустом месте. Скорее всего, это признание якобы свидетеля. Ведь так?
- А что начальник полиции? - перестал смеяться наместник. - Поступает согласно профессиональным навыкам. Расширяет круг поисков. Правильно, копает всё глубже и глубже. Роет. Углубляется. Покупает расположение свидетелей и проводит грандиозные налёты. Похоже, нисколько не сомневается, что и в случае с любвеобильным трупом справедливость восторжествует… Как я его понимаю! Хотя бы спит спокойно - уверенный в своей правоте. И в своём будущем. Я имею в виду как начальника полиции. Но он своими налётами и заговорившими свидетелями меня успокаивает. А что ты? К чему приводят разговоры с тобой? Остаться ночью наедине с собой и представлять, какой смысл в каждом объятии и сколько в каждом трупе посмертных жизней? Притом выясняется, что в центре этого хоровода - я. Так и с ума сойти можно. Причём всенепременно! - наместник иронично передразнил начальника полиции. - Кому она нужна, твоя правда - такая? Кроме тебя самого?
И наместник развалился в кресле.
- Тебе, - помолчав, серьёзно сказал Киник. - Тебе самому. Разве не нужна? Разве жизнь живого произрастает не из истины?
- Истины? - наместник вдруг помрачнел. С бодреньким начальником полиции, всегда угодливо соглашающимся, было не в пример проще.
- Конечно, нужна, - тяжело вздохнул Пилат. - Только становится страшно, когда начинаешь думать, что рядом с тобой тебя просчитывает кто-то неизмеримо тебя хитрее… Начинаешь себя чувствовать таким маленьким-маленьким… Как ребёнок, которого сейчас хочет отстегать мать, чтобы научить чему-нибудь для жизни ненужному.
- Как-как? - наклонился вперёд Киник. - Повтори, пожалуйста.
- Пожалуйста. Как ребёнок, которого сейчас хочет отстегать мать. Чтобы научить чему-нибудь. Для жизни ненужному, - повторил Пилат.
- "Чему-нибудь для жизни ненужному"… Интересная ассоциация… - заметил Киник. - Я над ней поразмышляю. На досуге.
- Ужасно! - воскликнул не наместник, а так, только его тень. - А с тобой можно разговаривать просто так - без смысла? И без последующего "размышления над"? Чтобы правда не была частью истины? А были просто слова, ни к чему не обязывающие? Простой трёп?
- Для этого у наместника есть начальник полиции. Тем более что разговоров "просто так" не бывает, трёп на самом деле - всего лишь скрываемая похвальба или подхалимство. И это в лучшем случае. Если мало начальника полиции, то, пожалуйста, - полный город и других ослов.
- Четвероногих? Или двуногих?
- И тех, и других, - серьёзно сказал Киник. - Польза от разговора с обоими типами одинаковая. Но осёл с хвостом всё-таки лучше - у него хоть есть уши. Застольные же подхалимы - один сплошной виляющий язык.
Пилат не мог не согласиться. Почему-то он подумал о Капри. Там не просто оргии, а действительно, клубок отъявленнейших в Империи подхалимов. Вряд ли кто из них способен на такой, как здесь, в Хранилище, разговор.
- Ладно, - сказал Пилат, - намёк понял. Переходим к главной улике. Похоже, ты тоже что-то раскопал. В хранилище - своего ума.
- Очень может быть, что и своего, - согласился Киник. - Но мне, точно так же, как и тебе, нужен собеседник. Объясняя другому, я получаю бесценную возможность хоть что-то понять для себя.
- Удивительное свойство человека! - задумчиво сказал Пилат. - Чтобы хоть что-то понять, собеседник совершенно необходим. Проговорить мысль. Выразить в слове. Самое важное. Опять логос! В этой необходимой равновеликости собеседников есть какой-то глубокий смысл. Очень глубокий… Но какой? - И тут Пилат неожиданно для себя добавил - Ци… Киничный?
- Прекрасно, - улыбнулся Киник. - Мы и эту мысль непременно обсудим. Когда-нибудь. Но сейчас - насчёт твоего мертве…
- Этим трупом, - перебил его Пилат, - нас хотят не просто разлучить. И труп этот не просто выпад против логоса. Кажется мне, это - ритуальное убийство.
"А неплохо продвигается расследование! Быстро!" - хотел было сказать Киник.
Но не сказал.
Решил: раз есть такая возможность, поменьше говорить, а побольше слушать.
Потрясающее расследование! Неужели, наконец-то, то самое, которое ответит на многие вопросы? То самое, о котором он столько лет мечтал? Нет, не зря, не зря его потянуло в Иерусалим!.. Не напрасен был этот долгий сюда путь!
- Кстати, а зачем тебе кинжал? - спросил Пилат. - Для боя он коротковат. Его сломали, - видимо, в бою. Так и было?
- Почти, - уклончиво ответил Киник.
- А зачем сохранил?
- Не сохранил, а подобрал. Это, действительно, не оружие. В каком-то смысле не вещь. Это - память… - Киник не хотел объяснять, что нож достался ему в память о спасении друга. В сущности, не догадайся тогда Киник в проёме городских ворот оторвать от повозки колесо и не отмахнись он так удачно от занесённого для второго удара этого уже обагрённого кровью друга кинжала, то нападавший нанёс бы удар, на этот раз уже смертельный. - Вот ведь как получилось! Единственная вещь, которая у меня была. И даже не вещь, а так… И к чему привела! Это - урок! Какой-то. Возможно, он в том, что главная моя слабость в… зависимости от прошлого. Вернее, в моём служении чувству. В желании чувством вернуться в прошлое. В нежить. А ведь прошлое для мудрого не воспоминание чувства, а урок.
- Догадываюсь, - сказал Пилат, не понявший последних слов Киника. - Память о каком-то бое. Вернее, о собственном спасении. Хранят обычно только такого рода вещи. Правда?
Киник молчал. Слово "обычно" было обличением. Он - не киник, а лишь "как все". Хранитель.