Возвращаясь домой пешком и подставив разгоряченную голову дождю, Тураев припомнил, что видел этого Дона в недавней телевизионной передаче. Тураеву эта личность так не понравилась, что он почти сразу переключил телевизор на другую программу – но и там он наткнулся на горбоносого, отвечающего на вопросы вальяжного музыковеда с бархатным голосом.
Вальяжный ослепительно улыбался.
– Помнится, вы из российских вундеркиндов?
Горбоносый сделал ироническую гримасу – точно речь шла о ком-то другом. Вальяжный, улыбаясь еще ослепительнее, продолжил тему.
– И звали вас тогда иначе, не правда ли? Помню, помню сольные концерты пианиста Лени Гуркина. Вся Москва сбегалась.
И опять горбоносый не проявил никаких ностальгических чувств.
– Мне давно кажется, что этого не было. По-русски говорят: "Давно и неправда!"
Горбоносый рассмеялся отрывистым смехом, в котором не было ничего от веселости.
Вальяжный не отставал. В его тоне насмешливость прихотливо сочеталась с восхищением.
– Зачем же отказываться от такого прошлого?
Горбоносый отчеканил:
– Зачем? Я не в прошлом, я в будущем! А перемена имени – это и перемена имиджа. Я давно живу в другой стране, даже в других странах, потому что я все время гастролирую. И теперь я уже не пианист, а дирижер. И тот Гуркин мне ни о чем не говорит. Я удивлен, что вы его еще помните.
– И не скучаете?
– О, какой русский вопрос! Здесь все скучают, все вспоминают, все бездельничают. А мне некогда скучать – мой график гастролей расписан на пять лет…
Тураев тогда раздраженно выключил телевизор. Этот человек его взвинтил, несмотря на свою "корректность".
Идя домой, Тураев пришел к неутешительному выводу, что он горбоносому во всем уступает. Тот благодаря таланту, который он сумел удачно приспособить ко вкусам элитной публики, прорвался к самому ядру современной жизни – ко всем ее безумным возможностям, включая яхты, клубы, путешествия, встречи. Тураев же, улавливая ядовито-притягательные испарения этой жизни почти исключительно в иллюстрированных журналах, жил по старинке, в какой-то почти норе, вне технического прогресса и современных заморочек. Подумать только – ни сотового телефона, ни Интернета, ни солидной суммы в банке! И видя себя глазами Тани Алябьевой, безработным прихрамывающим пенсионером, который ни в чем не сумел себя как следует проявить, разве что в изучении шармаров, мало кому интересных, Тураев понял, что Гуркин, Дин Дон, горбоносый положили его на обе лопатки, и сравнение только оттеняет эту победу. Что Тураев мог положить на весы? Только свою запоздалую любовь – только любовь…
Глава VII
Возвращение шармарки
Той же ночью, часа в два, раздался телефонный звонок. Тураев чудом еще не ложился. Обычно в это время он давно уже спал, но после концерта он долго добирался домой и потом все никак не мог успокоиться – думал, что-то жевал, вздыхал, смотрел в темное окно. И чего-то ждал. И вот дождался – звонок.
– Не спите?
Это был Танин голос.
– Не сплю.
Оба задохнулись и некоторое время молчали. Потом заговорила Таня, часто-часто, без пауз, точно боялась, что он перебьет.
– Я завтра уезжаю. Ах нет, уже сегодня. Вечером. Мы с Доном уезжаем. Простите меня. Я все же хочу оставить вам вашу, нет – нашу шармарку. У меня такое чувство, что это моя душа. Глупости говорю, понимаю. Диктуйте адрес – я вам сейчас привезу.
Тураев молчал. Таня несколько раз нетерпеливым тоном позвала его по имени. Тогда только он тусклым голосом продиктовал адрес. И потом стоял посреди комнаты, позабыв положить трубку на рычаг. Уезжает? С Доном? Но ведь он сам пришел к выводу, что Дон его во всем обошел! И все же он не ожидал. И так скоро? Зачем же ему новая, да любая жизнь, если в ней не будет Тани? Только для нее он мог бы попытаться что-то предпринять, как-то устроиться в новых условиях. Открыть курсы по изучению шармарского языка для любознательных богатых бездельников, наладить производство глиняных кукол, стилизованных под Шармарскую Венеру!.. А сейчас? Зачем ему шевелиться, если рядом не будет Тани Алябьевой?
Тут из своей комнаты, точно что-то почуяв, вышла няня, и Тураев кинулся к ней. Старушка, не зная причин его горя, как могла его утешала. Твердила, что "не в деньгах счастье" и уж как-нибудь они проживут. Она заварила в чашках зеленого чая, вынула из заветного ящика припасенные пряники и конфеты, и они посреди ночи устроили небольшой праздник, чтобы "заклясть злые силы". Средство было испытанное, но на этот раз не помогло. Няня ушла к себе, а Тураев остался на кухне в каком-то оцепенении всех чувств. Но вдруг его охватила паника. Зачем она к нему едет? Неужели только отдать шармарку? А если в ней живет та самая тургеневская барышня, безрассудная и слушающаяся только голоса сердца?
Он ей не откроет! Попросит няню сказать, что внезапно заболел. Что у него бронхит, радикулит, воспаление мозга, лихорадка! Он пенсионер, в конце концов, старый и больной человек! Что нужно от него этой безумной женщине?!
Но он все же не смог ей не открыть и, вглядываясь, не сразу пропустил в квартиру, так что она, проходя, его почти оттолкнула. В ней клокотали какие-то злые силы, она была красная, возбужденная, недобрая. В блестящей куртке, с которой стекала вода. Волосы мокрые. Очевидно, и она прошлась под дождем. Она резким движением сунула на полку в прихожей сверток с куклой и повернулась уходить.
– Не поминайте лихом!
– Погодите!
Тут уж он заволновался.
– Негоже так уходить! Давайте хоть… хоть чаю попьем, что ли.
– Некогда! Мы ведь сегодня, я вам говорила… Какое у вас жилище… доисторическое.
– Нора, – подсказал он и добавил невесело: – А вам, должно быть, нравится европейский ремонт.
– Ненавижу! – змеей прошипела Таня. – Не надо вам европейского. Просто человеческий – обои подклеить.
Она мимолетно, точно случайно на него взглянула, и тогда он, не помня себя, ее обнял. Обхватил руками мокрую скользкую куртку.
Таня с досадой отстранилась.
– Ну нет!.. Тут другое… Хотя бы тут!.. А как пела, не спрашиваю. Знаю, что как заведенная кукла. Но Дон говорит, что такая манера пользуется сейчас спросом. Русскую песню пела для вас – вы поняли? Дон лучше Маркуши и остальных… Но… знаете? Вы с ним совсем не похожи!
Не похож? Таня наконец поняла? Обрадованный, он уже более решительно ее обнял, даже неловко попытался коснуться губами щеки.
Но Таня снова высвободилась.
– Ну нет! Нет и нет!.. Что мне тут делать? Стать женой безработного? Петь по ресторанам? Прорываться в какие-нибудь отвратительные телевизионные шоу? Вон Маркуша предлагал…
Он хотел ей сказать о своих грандиозных планах. Ради нее он все сделает, все сможет, но понял, что все это она сочтет за какие-то химеры, детские фантазии. Да так ведь и есть.
Таня шагнула к зеркалу, судорожно вынула помаду и, глядя на свое смутное отражение, подмазала губы, и без того красные.
Он, стоя у стены, позвал тихо:
– Таня. Таня.
Она не оборачивалась.
– Звонить не буду… Боже, это невыносимо. Не думала, что так привяжусь… Может, эта шармарка – заколдованная?
Повернула к нему, понуро прислонившемуся к стене с выцветшими обоями, сердитое, возбужденное лицо, выкрикнула свое "ну нет!" и выскочила из квартиры. Тураев схватил сверток, вынул глиняную головку и хотел было в избытке чувств хлопнуть ее об пол, но невольно загляделся на показавшееся необыкновенно доверчивым и живым лицо шармарки. Колдуньи, в которой таилась душа Тани Алябьевой. Ее зеленые глаза таинственно мерцали. И снова он не поверил своему несчастью, снова, как мальчишка, отмахнулся от очевидности разлуки, а стал грезить наяву, воображая, что и Таня его любит. И они еще встретятся, встретятся…
Глава VIII
Неожиданный поворот
Через некоторое время читатели разделов "Светская хроника" смогли познакомиться с описанием знаменитого лондонского аукциона, на котором была выставлена Шармарская Венера № 2, как теперь стали ее обозначать в каталогах и прессе. Ее рейтинги резко возросли. С некоторых пор именно эта Венера вызывала внимание коллекционеров и охочей до сенсаций публики. Между тем о Шармарской Венере № 1, выставленной в залах музея, где директорствовал Тигран Мамедыч, как-то сразу забыли. За ней клубился шлейф ядовитых публикаций некоторых искусствоведов и расторопных газетчиков, имеющих длинные уши для улавливания тусовочных шумов. Зато Шармарская Венера № 2 вызвала бурное одобрение авторитетнейшего английского культуролога сэра Джона Траля, который занимался исследованием "пограничных" культур, в частности скифов, славян и шармаров.
Траль счел именно этот вариант более аутентичным и художественно совершенным.
Организаторы лондонского аукциона, до того как выставить "прелестную глиняную головку" (выражение Джона Траля) на торги, связались с прежним ее владельцем – известным российским режиссером. Тот сказал, что скульптуру подарил и не имеет материальных претензий к тем, кто решился теперь ее продать. Газетчики бросились угадывать имя нового владельца и сошлись на том, что это, скорее всего, известная оперная дива русского происхождения, недавно выехавшая на жительство в Америку. Прежде она довольно часто мелькала на фотографиях в паре с этим режиссером. Но толком все равно было ничего не известно – ни кто продал, ни кто купил. Единственное, что просочилось в прессу, – что заплаченная за Шармарскую Венеру № 2 сумма была в несколько раз больше той, за которую ее приобрел режиссер.