Я растерянно огляделся. Медленно побрёл снова к берегу.
Ни души…
Исчезла так же внезапно, как и появилась.
В полном замешательстве, я вернулся к яме. Спустился в неё. Взял венок, отряхнул его и надел себе на голову. Кажется, в самый раз. Затем лёг на спину. И сразу же почувствовал прохладу. С этого положения солнца видно не было. Даже его горячие лучи сюда не попадали. Оставались на верхней части земляной стенки бледно-золотой полосой.
Раз она исчезла, может, искупаться? - подумал я. Но вставать и снова идти к воде было лень. Я лежал и отчётливо ощущал каждую выпуклость под собой. Это вызывало лёгкое неудобство. Нужно будет поработать над ровностью дна, сделал я себе пометку на будущее. Но, при всем при том, уже сейчас был бесконечно благодарен своему тенистому убежищу.
Тем временем меня начинал заволакивать сон. Основательный, желанный и, кажется, неизбежный. И правда, что-то утомился, пока рассказывал. Будто проживал всё заново. Очень уж это энергозатратное дело - откровенно рассказывать о своей жизни.
Я повернулся на бок. И принялся медленно водить ладонью по бугристой почве. В этом укромном месте я чувствовал себя в абсолютной безопасности. И потому мне хотелось передать это благостное ощущение земле. С помощью прикосновений поблагодарить её. Наверное, я это делал, уже будучи спящим. Или в полуосознанной дремоте, когда фрагменты сна начинают врываться в действительность и сопровождаться внезапными движениями конечностей. Да и действительность ли это вообще?..
- Спасибо, - прошептал я с закрытыми глазами. Рука продолжала поглаживать землю.
Внезапно мои губы потянулись вниз. Лицо оказалось вблизи от прохладной поверхности.
- Спокойной ночи, - прошептал я ещё тише. И коснулся земли губами.
Я поцеловал её.
И уснул.
*
Дома бывают разные. У меня за всю мою непродолжительную жизнь было три дома. Первый и второй - в реальности. Третий - где-то в душе.
Первые два, конечно, назвать домом можно только с большой натяжкой. Детдом и дурдом. Созвучно, хоть смейся, хоть плачь.
А третьим был тот, о котором я мечтал. Тот, который я представлял силой своей отчаянной фантазии. И это дом, в котором было что-то очень дорогое. Родное. То, что, пожалуй, и не выговорить словами. Разве что - слезами. Это тепло. Человеческое. Любящее. Обнимающее. И всё понимающее.
И я искал такой дом. Дом, которого у меня никогда не было в реальности. Я безумно мечтал о нём. Представлял его во всех мельчайших деталях. И всегда видел её в нём.
Её - родную, красивую, улыбающуюся.
Её - протягивающую мне свои нежные руки.
Её - ради которой стоит жить. Бежать. Искать. Падать. Снова вставать. И снова бежать.
М а м а.
Чтобы быть вместе с ней, я готов был на всё…
Нередко мне снился такой дом. И во сне обычно я оказываюсь перед его высокой дверью. Рука моя, маленькая, тонкая и бледная, как у младенца, поднимается и нервно стучит по жёсткому, истёртому дереву.
Мамочка, милая, открой! Я пришёл! Наконец, я пришел. Теперь мы будем вместе. Всегда! Вот же я. Открой, мамочка. Пожалуйста. Почему не подходишь к двери?.. Ведь ты там! Я знаю, ты там. Ты слышишь меня. Пожалуйста, открой же скорее! Мне страшно здесь одному! Мамочка! Мне очень страшно. Забери меня отсюда. Слышишь, мама?.. Не оставляй меня здесь! Прошу, мама! МАМА-А-А-А-А!..
*
- Доброе… время! - жизнерадостно воскликнул голос.
Я неохотно повернулся и лёг на спину. Ева сидела на корточках у ямы и внимательно смотрела сверху на меня. Подол сарафана, который уже изрядно пригрязнился, обнажал её белые сандалики и кончики пальцев.
- Ты уже тут… - пробормотал я, приподнимаясь и протирая ладонью лицо.
Чувствовал я себя вовсе не отдохнувшим, а наоборот. Будто долгое время усердно бился о что-то твёрдое. Сильно трещала голова. Венок сполз назад и шлепнулся на землю. Я взял его. И заметил слабые вмятины в земле. На том самом месте, где во время сна лежала правая рука.
- Я вся заинтригована и жду продолжения истории! - оживлённо заговорила Ева. - Такая завязка, такой сюжет! Ты прям отменный рассказчик.
- Я раньше хотел… писателем стать, - проговорил я бессвязно, вылезая из ямы. Возвратив Еве венок, я сразу же направился к воде ополоснуть лицо. Может, хоть это вернёт мне дееспособное состояние.
Ева привстала, поправила неожиданно оказавшийся на её голове венок и зашагала рядом со мной.
- А почему не станешь? - спросила она, неотрывно глядя, как я потираю пальцами виски.
- Ну… на этом острове я уже вряд ли сыщу себе много читателей…
Я присел на берегу. Зачерпнул в ладони холодной воды и ополоснул лицо. Дрожь не спадала. Меня жутко трясло.
- А что у тебя с правой рукой? - сказала Ева, всё это время внимательно наблюдая за мной. - Шрам на ладони. Откуда он?
Я бросил взгляд на правую руку.
- Об этом как раз следующая часть моего рассказа…
Затем привстал и двинулся к яме. Ева неуверенно шла рядом.
- Что-то ты не весел, Роман… Говорила же тебе, не нужно спать. Эй, ну стой! Надо тебя как-то развеселить. Эй, ну хватит меня игнорировать! Остановись! Да. Вот так. Слушай… А ты вот замечал когда-нибудь, что люди в ярком солнечном свете выглядят иначе? Замечал? Они как будто становятся добрее, красивее, возвышеннее. Свет преображает, делая всё таким же светлым, ты знал?
- И что? - спросил я. И от наивного вида Евы слегка улыбнулся.
Она, заметив это, заговорила ещё задорнее.
- Давай, Роман, встань и ты под солнечные лучи! Почувствуй их по-настоящему. Давай же! - восклицала она, окрашивая остров ярким смехом. - Они вычищают всё плохое, они лечат. Давай же, прямо сейчас! Нельзя начинать новый день с такого настроения. Не то ты сейчас рассыпешься, как песок!
Ева вытолкнула меня чуть вперёд. Как бы на воображаемую сцену. Я недовольно поморщился, развёл руками, мол: "Ну и что? Что теперь-то делать?". А она лишь указала пальцем вверх.
Я поднял взгляд к солнцу. И сразу прикрыл глаза из-за сильного свечения. На экране век заиграли мерцающие блики, разноцветные пятна. В следующее мгновение я услышал у своего плеча дыхание Евы. Она стояла сбоку, держа меня за левый локоть, словно зверюшку, которая может в любой момент сорваться и убежать.
Я сосредоточился на ощущениях. Солнце обливало кожу, нагревало её. Мой нескончаемый озноб приятно контрастировал с этим теплом. Это подобно тому, когда ты замерзший опускаешься в горячую ванну. Вскоре я успокоился и полностью расслабился…
Но потом в один момент испуганно вздрогнул. Ева вдруг ни с того ни с сего громко запела у самого моего уха:
Жги наши глаза, не милуй!
Жги всю боль и злобу мира,
Солнце, хватит, не томись!
Выжигай всю ненависть.
Выжигай мои глаза,
Выжигай всё без следа.
Там, на донышке души
Все страдания Земли.
И растает корка льда:
Правда, ложь, - одна вода.
И взойдёт росток Любви,
Ты его всегда храни!
Но без слёз не расцвести
И единства не найти.
Лишь когда для злобы слеп,
Могут слёзы песню петь.
Ну и песня, чёрт подери.
Однако… слова мне нравились. А вот исполнение оставляло желать лучшего. Но говорить об этом Еве, я был уверен, не имело смысла. Она была так поглощена процессом, что, наверное, ни один смерч не снёс бы её намерения допеть эту странную балладу о Солнце и Страданиях.
Она продолжала:
Жги наши глаза, не милуй!
Жги всю боль и злобу мира,
Солнце, хватит, не томись!
Выжигай всю ненависть.
Пусть растёт Любви росток,
Он созреет ровно в срок.
Но без слёз не расцвести -
Будь готов отдать долги.
Стань для злобы вечно слеп,
Дай слезам спеть свой припев.
Стань для злобы вечно слеп -
И узреешь Жизни свет.
Я открыл глаза. Ева стояла совсем рядом, устремив своё красивое лицо к солнцу. Веки её были прикрыты. Молодая, полная жизни, с золотыми, сияющими на солнце волосами, развевающимися на редком ветру с моря, она воспевала песнь Солнцу…
Ева. Единственная реальная плоть. Единственный кусочек, напоминающий о том мире из моего рассказа. Мире людей. И она - здесь. Со мной. Рядом со мной, несмотря ни на что…
Закончив петь, Ева приоткрыла глаза. И заметила, что я пристально на неё гляжу.
- Ну? - прошептала она. - Полегчало?
- Ещё как, - искренне ответил я, глубоко вздохнув. - Кажется, смысл песни я уловил… Пусть солнце светит - это главное, а весь остальной мир пусть катится к чертям. И злиться на него не стоит - ведь его здесь всё равно нет.
Лицо Евы стало озадаченным. Но она ничего не сказала. Лишь когда мы дошли до ямы, у которой и сели, произнесла:
- Если уж и посылать мир, то не к чертям, а к ангелам. Там у него больше шансов стать лучше.
- Что ж, к ангелам, так к ангелам, - ответил я. - Однако, его уже вряд ли что-то изменит… Ни добро, ни ангелы, ни Исаков…
- Эй, не говори так! Вселенная не создала бы нас, если бы всё было настолько плохо.
- Да откуда ты знаешь?
- Да просто знаю и всё.
Мы некоторое время сидели молча. Глядели то на море, то на дно ямы.
- А что сейчас в твоей голове? - спросила Ева. - И как обычно это у тебя происходит? Твои навязчивые мысли…
Я втянул в лёгкие побольше воздуха.