Там, где умирает гусеница рождается бабочка… В природе из мерзкой гусеницы выходит прелестная бабочка, а вот у людей наоборот: из прелестной бабочки выходит мерзкая гусеница – всё начинается тупостью новорождённого. Обычно все начинается с того, что студент-медик заучивает наизусть названия различных органов и тканей, составляющих человеческий организм. Жизнь одних основана на смерти других. И чем больше смерти, тем полнее бытие оставшихся в живых. Человек, как в библейские времена, желает жены ближнего, осла его и всякого скота его. Человек всегда и много хуже, и много лучше, чем от него ожидаешь. Поля добра так же бескрайни, как и пустыни зла… А если есть изверг – что хотите делайте, он все равно – изверг! Хватит ли силы мужества кошку в топке сжечь? Можно ли надеяться когда-нибудь облагородить человечество? Человек не достаточен, он переходный вид. Человек не ответ, но процесс, "стрела тоски, брошенная на тот берег". Все формы жизни есть приспособленье. Безнадёжное цепляние за лохмотья, подающее пустые надежды. Посреди всей этой прорухи… Как будто по всем законам построил домик в хаосе. Гора мяса трепыхается и всё. Как белка, которая соскочила бы с известного колеса и со стороны вдруг посмотрела бы на это колесо. Да и мир не завершён, не готов. Не знаю, какой знаменитый мыслитель сказал, что человек – это подлец. Как же он был прав, этот тип! Рассмотрим.
Мне говорили, что никакого права не нужно, что ежели мотылек рождается для полета, то личность – для счастья. Ты не личность, роняет он, ты – личинка. Да как вы смеете – что за бестактность – этсетера. Судьба вроде напёрсточника, – продолжал он, – сулит выигрыш, а под каждой скорлупкой у неё пустота… Наконец, как бы отомстив человеку за то, что он осмелился жить, безжалостная сила умерщвляет его. Коси коса комси комса. И махать косой не устаёт. Шантаж, конечно, знатный и действенный. Мало того, что нужно жить, ежемесячно надо ещё и платить за это. Жизнь, которой, как дареной вещи, не смотрят в пасть, обнажает зубы при каждой встрече. Все, что нас не убивает, просто играется с нами, перед тем, как убить…
Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить – вот что удивительно! Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что всё это – только обман, и глупый обман! Формально правильно, а по существу – издевательство, а если рассудить – так незачем, вроде насмешки как будто… Вот именно, что ничего даже нет смешного и остроумного, а просто – жестоко и глупо. И небольшая плата, наконец. Такая грустная развязка бросает тень сомнения на серьёзный характер предшествовавшей ей жизни. Ведь в конечном итоге все эти увертки и обходные маневры объясняются грубой простотой события. Практически никто никогда не задумывается, не подозревает, что все их рассуждения, все поступки, все решения, все планы и все мнения о природе вещей вытекают именно из этой предпосылки…
Обратимся к природе: никто не понимает её целей, а между тем все существа служат им. …Заставляя искать цели – а никогда человек не найдёт того, чего он ищет – гласит злое правило природы. Натуралисты говорят, что большинство людей не живет целенаправленно. Кто-то сказал: если писатель пишет о скучных людях, он не обязан быть скучным. Точно так же, если он пишет о людях без цели, история его не обязана быть бесцельной.
Они не способны тронуть сердце, не причинив ему боль. Бесконечная смена боли и наслаждения. Боль не объяснить никому. И зачем так надо? Немилосердной природе князь – не указ… Но боль это необходимое условие любой эволюции.
Чем одаривает земля небо за благотворные лучи солнца и живительные капли дождя? – Пылью своей! Муха усваивается стрекозой, а человек – чертополохом. Землю, как огород, заселяют в два этажа: живые – вершки, мёртвые – корешки. Борьба есть отец и царь всего. И на всё на это светит солнышко. Стыдно глядеть на такое. Вот ужасные последствия дарвинизма, с которыми я, между прочим, согласен.
Какая тут вся здешняя жизнь? Тоска одна, канитель, не живёшь, а гниёшь. В этой сплошной безысходной хмури. Зло есть несоответствие между бытием и долженствованием. Всё обстоит таким образом: делать нечего на земле, и все ужасно скучают. Они могли бы придумать что-нибудь получше. Такая глупая затея. В общем, можно было и не приходить. Сначала живут по одному, постепенно сатанея. Потом нужно жить с кем-то и тоже сатанеть. Стоит вам уехать, как появляется другой и ложится на вашу кровать. Вот и всё. Личность – это продукт общества, которое формирует её по своему образу и подобию. Плохое общество угнетает развитие врождённого потенциала человека. Конечно, условия и ограничения противоречат свободе в её вульгарном смысле…
Непоправимый сон, в котором растут дети. Что же ты, нечестивый, делаешь здесь, в обители детей, лунатиков, идолов и тех, кто не сделал ни добра, ни зла? Скажите же голосом совести: насколько уместно и не слишком ли отвратительно… – вот она повестка дня. Обычно смущаются слабые умы. …негласно табуированы: считаются неприятными и тяжёлыми. Обычно отделываются бодряческим: "все умрём"; исключая разве что очень уж эмпатичных натур. "Обидно только то, что всякая фигня намного долговечнее меня".
Жить на такой планете – только терять время. Как только терпят бабы? Цапля опускается на мусорную кучу. Душа чует предназначенную ей от века меру счастья, когда думает о своём подлинном освобождении, – того счастья, достигнуть которого никто не может ей помочь.
Бессознательное же рассматривается как расположенный под сознанием тёмный хлам, помойная яма. Функция архетипа в том, "чтобы существенно компенсировать или скорректировать неизбежные односторонности и нелепости сознания".
Мим – это минимальная целостная концептуальная единица, хранящаяся в умах людей, а также внешних носителях информации. Примеров мимов можно найти множество, сама идея мима – это тоже самостоятельный мим, навязчивая мелодия, модное словечко, концептуальная идея, рецепт блюда и т.д. Но так же как и для генов, для мимов не менее важна плодовитость, т.е. скорость саморепликации, нежели устойчивость.
Юнг раскрывает огромную роль мифа в человеческой истории. Но он в то же время показывает, что миф – это не фикция. Он состоит из непрерывно повторяющихся фактов, и их можно наблюдать снова и снова. Миф сбывается в человеке, и все люди обладают мифической судьбой не меньше, чем греческие герои. Миф – объективно существующая структура, код априорных общечеловеческих смыслов, парадигма существования. Обосновывая связь мифа с коллективно-бессознательным началом – "не люди думают мифами", а "мифы думают людьми", или даже "мифы думаются между собой". От мифа не убежишь: если ты сам не построишь свой миф, придут другие и заставят тебя служить своему. Они крадут твою сказку, не придумывая своей… Если мы не будем обманывать самих себя, нас немедленно обманут другие. Само то, что живое существо существует, определяет, что ему делать. Этим исчерпывается вопрос о связи "существования" и "долженствования". Единственная жизнь, которую стоит прожить – волшебная. Пейзажи кусающейся лжи. Свет же наполнен не тайнами, а писком в ушах. Расплачивайтесь с планетой её же монетой. Словом, полная анархия, и в ковчеге я, маразматический Ной. И будет вот чего: красивый конец. Твою же мать! Уместно здесь сказать! Давно пора! Всё это законно до крови!.. Жизнь – сплошное занудство, и только. Как будто я уворачиваюсь, как кот, которого в его ссаки тычут. "Дерьмовая жизнь" – подытожил он ещё раз.
Трудно вынести суждение о бунте ангела, менее других склонного к философии, не привнося в него сочувствия, изумления и порицания. Вселенной правит несправедливость. Все, что в ней строится, и все, что в ней рушится, несет на себе отпечаток какой-то нечистой хрупкости, как будто материя представляет собой плод некоего скандала в лоне небытия. Всякое существо подпитывается агонией другого существа. Мгновения, словно вампиры, набрасываются на анемию времени. Мир представляет собой вместилище рыданий. На этой бойне скрестить руки или обнажить шпагу – поступки одинаково тщетные. Даже самому неистовому неистовству не под силу ни потрясти пространство, ни облагородить души. Триумфы чередуются с поражениями, повинуясь неведомому закону, имя которому судьба, – имя, к которому мы обращаемся, когда оказываемся несостоятельными в философском смысле и когда наше пребывание на этом свете или на каком-либо ином свете кажется нам безвыходным, подобным неразумному и незаслуженному проклятью. Судьба – излюбленное слово в словаре побежденных… Жаждущие назвать по имени непоправимое, мы ищем утешения в словотворчестве, в четких определениях, подвешенных над нашими катастрофами. Слова милосердны, их хрупкая реальность обманывает нас и утешает. Ибо следовать за их коллегой на этом свете означает низвергнуться еще ниже, тогда как людская несправедливость подражает божественной несправедливости и любой бунт противопоставляет душу бесконечному и разбивает ее об него? Нас увлекает вихрь, разбушевавшийся на заре времён, а если вихрь принял облик порядка, то это лишь для того, чтобы ему было легче нас уносить…
Более специфический смысл, который Аристотель придает справедливости и из которого исходят все последующие формулировки, заключается в воздержании от pleonexia, т.е. от получения преимуществ, которые некто приобретает путем захвата того, что принадлежит кому-то другому, его собственности, заслуг, места и т.п., или путем отказа выполнить просьбу человека, которому ты обязан, возвратить долг, не оказать уважения и т.д. Очевидно, что это определение сформулировано таким образом, чтобы его можно было применять только к поступкам, и люди считаются справедливыми в той мере, в какой их характер способствует устойчивому и эффективному желанию поступать справедливо.