Лишь названия для плохой жизни, лишь мрак без стен, без пустот, без названий, только память о настоящем, только пыль в глаза – где же шелуха и орехи для маленького зверя? Запасаться на зиму и жить не стоит рождения. Быть первым, быть последним – учить слова по цифрам букваря, растить волосы, смотреть в зеркало, есть обед и смотреть вперед, не раскрывая ресниц. Куда-то падает вечно тело, шмякается о придорожные столбы, прорастает в земле, вырастает деревом; ори – непонятно что – дырка ли, норка, или палач? Твой плач не будет услышан мной, я проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом…
Глава 20. Идеальный монолог
Она: Что ты плачешь и поёшь песню одинокой кукушки? Я ведь тоже одинока, мы все… одинока, как месяц на небе, не согрета ничьей привязанностью. И не со зла и не по любви, а просто из чувства глубокого сопереживания одиноких людей – человек не должен быть… Мы оба Овны, это знак одиночества. Человек должен отдавать себя людям, даже если его и брать не хотят. Два одиночества тянутся друг к другу.
Тогда объясни, как такой добрый так одинок? Существует только одна смерть на свете – одиночество… и любовь – убежище от него.
Он: Чуть-чуть шуршим оболочками судеб – это одиночество охраняет живые ядрышки от соприкосновений с чужими. Суд, где взвешены наши тоска и неловкость на маленьких чашечках совпадений.
Чувствуя себя уже навсегда одиноким. Тако-диноко, я 1 ночь. Когда ты всегда знаешь, кто насвинячил на кухне. Дельфины акулы и может быть ещё слоны и птицы неодиноко живут…
Мы нуждаемся в чем-то "большем, чем мы сами". И зеркало потому является онтологическим условием существования сознания, что человек обнаруживает себя лишь смотрясь в другого. Недаром животные не узнают себя в зеркале. Когда для нас перестают существовать другие, мы перестаем существовать сами для себя. Ну да, подумал я, для других мы всегда реальнее, чем для самих себя, и наоборот. Ибо зачем мы здесь, если не как объект наблюдения?
"Самокопание" становится важнейшим элементом не только построения индивидуальной судьбы, но и межиндивидуальных отношений. Каждый человек становится "рефлексирующим теоретиком". Если же человек пытается рефлективно осознать особенности своей личности, осмыслить себя в целом, то возможность ошибки ещё больше. Дело в том, что человек в целом не открывается себе в акте индивидуальной рефлексии, а обнаруживается наиболее всесторонне в своих отношениях с другими людьми, в своих действиях и социально значимых поступках.
И, с внутренней точки зрения, это будет, пожалуй, лучше… в отдельных своих представителях. Человек с темпераментом истинного художника, наверное, сумел бы извлечь толк из этого одиночества и красоты. Я же перед лицом бесконечности казался сам себе блохой на клеёнке.
Мне более необходимо жить уединённо, чем читать о пяти тысячах проблем и справляться о них. (Он чувствует всю необходимость одиночества и дорожит им). В конце концов, я испытал мой способ жизни и многие испытывают его после меня.
Идеальный монолог. Значит, каждое – каждому. Значит, своё – своему. Я немногого стою, свою охраняя тюрьму. Сам себе быдло, сам себе господин. Дожив до седин, ужинаешь один. (Совсем одичал.) Рехнувшись, я запрусь ото всех и до бесчувствия предамся одиночеству.
"Царь Агид говорил, что лакедемоняне о врагах спрашивают, не сколько их, а где они". Прах и запустенье царили на поле брани… "Вступая в бой, прикажи рубить мечами высокомерные головы, но запрети трогать отшельников, убивать детей, женщин и стариков, рубить деревья и разрушать дома. И помни: жизнь есть дом. А дом должен быть тепел, надёжен и кругл. Работай над "круглым домом" и Бог тебя не оставит на небесах. Он не забудет птички, которая вьёт гнездо".
Что эти старые часы чикают, как сердце, назойливо, вот так с каждой секундой проходит жизнь. И свет испорчен, и хоть бы кто починил. Ещё вагон времени. "Батарейку на часах поменять бы, да времени нет". Машинально он скользнул взглядом по циферблату часов, не запомнив времени. Циферблат сообщал, что ещё не вечер, но времени уже довольно много. Снова измерять время рулонами использованной туалетной бумаги… Ватер-клозет – по замечанию одного статского советника – кабинет задумчивости.
Ужасно, когда тебя не любят, не понимают и ничего тебе не прощают. Я дошёл до той черты, за которой не видел себя. Дышать одному не имело смысла. Что-то должно было измениться. Измениться от и до.
Вывод: нужно было заводить семью. Потому что любая ажурность – всегда останется только ажурностью. Рано или поздно ты окажешься один, без продуктов, без взаимных иллюзий и, главное, без предупреждения.
Вот так всегда, – когда ни оглянись, проходит за спиной толпою жизнь. Он думал – облики случайней догадок жутких вечеров, проходит жизнь моя, печальней не скажешь слов, не скажешь слов. Ты кружишься сквозь лучшие года, в руке платочек, надпись "никуда". И жизнь, как смерть, случайна и легка, так выбери одно наверняка. Но в одном всё же ты прав – с преходящим ничего не поделаешь. Мы дети на берегу реки – вода утекает. Никто не скажет, будет ли завтра. Время уже не хозяин на каторге повседневности, оно оседает заученным смехом. Поэтому здесь печаль осела в усталых лицах. Никто никого не ждёт и взгляд пролетает сквозь привычный квадрат окна. Наверное, всё повторится, и если сейчас я один, то завтра мы будем врозь. И если верить часам, ушли мои поезда. И если ты собиралась меня покинуть, почему ты так красиво танцевала вокруг меня? Нежные не к добру пальцы теребят мех. Дети сели поближе к взрослым. Старики смотрят в огонь. В каждом есть что-то, что не сбудется. И еще я привязан к своим вещичкам. Это глупо, но не глупо ли все вообще? Действительность измеряется списками вещей. Многие вещи ищут друг друга. Одиночество учит сути вещей, ибо суть их то же одиночество. (Определенные вещи охраняют сами себя. Есть предметы, лежащие посреди комнаты на самом видном месте, но мы не способны их найти. Современные оккультисты даже вывели концепцию бытовых "черных дыр", существующих повсеместно). Характерным набором предметов становится натюрморт с недоеденным пирогом, разбитым или опрокинутым бокалом вина и песочными часами рядом. Вещи (щипцы, ширмы) становятся безделушками для забавы, в них нет скрытого смысла, они являются лишь предметами интерьера и хороши сами по себе. Любые предметы – свидетели жизни, обязательно ждут, если сказал им.
Что вы морщитесь? Слово "козел" многозначно, как всякое слово, переменчиво, как светофор. Обыденная речь имеет лишь практическое отношение к сущности вещей. А я вам не скажу больше ни одного слова, потому что, – вы сами можете чувствовать, – всякое слово тут бессильно. Тот грамматический смысл, что мы навязываем словам, становится неуловимым, ускользает. Может, он создан чьим-нибудь поступком и вместе с ним исчез?.. Идиоматические изменения, происходящие в языке, делают любовь вещью: "у меня огромная любовь к вам". Поскольку с вещами нас связывают слова, мы не в силах отказаться от вещей, предварительно не порвав со словами. Кто живёт в мире слов, тот не ладит с вещами. Преподнося сюрприз суммой своих углов, вещь иногда выпадает из миропорядка слов. Определяя ценность вещей, каждая требует особого внимания, но неизбежно упираются в слова, а слова неизбежно упрутся в себя. Неизбежное неизбежно. Печально, да, ну и что из того.
Колотил вещи. Я знаю множество предметов и очень мало людей. Но предметы там тоже кажутся людьми, людьми с тонкой душой, которые редко встречаются и которым жизнь не удалась. Неужто дар видеть вещи удивительно чужими и недоступными дан глазам? Взгляд оставляет на вещи след. Небьющаяся игрушка полезна для того, чтобы разбивать ею другие.
Время идет и застывает. Как цемент в ведре. И тогда назад уже не вернёшься. Мы тем легче выносим то, что нас окружает, чем скорее даем ему имя – и проходим мимо. Но объять вещь при помощи определения, каким бы произвольным оно ни было, – и чем произвольнее, тем это выглядит серьезнее, ибо в таком случае душа опережает познание, – значит отвергнуть вещь, сделать ее неинтересной и ненужной, уничтожить ее. Чем заняться досужему и бездеятельному уму, который приобщается к миру лишь под покровом сна, как не расширением имен вещей, опорожнением этих вещей и заменой их формулами?