Даже Билли Холидей не рассказала бы об этом лучше.
И так до конца, пока не взошло солнце и я не позабыла о своей депрессии.
Получается, бедная Летисия Сабатер ни в чем не виновата. И Руппер с Раппелем тоже. Как мы иногда несправедливы со знаменитостями!
16. Я и мой клон однажды ночью, полной неуверенности
Я готова послать все к чертовой матери. Дни уходят, и мой автор вместе с ними. Как сказала бы Чавела Варгас , дон Педро де Альмодовар меня покинул, он бросил меня ради другой женщины, ради КИКИ .
Я не могу перенести этой зависимости! Ох, если бы по крайней мере мой создатель не дал мне столько мозгов, если бы я могла утешиться, например поливая грядки или глядя в телевизор, однако, к несчастью, я любопытна и ненасытна. Вот мое естество. А собственной жизнью я, в отличие от смазливой героини из "Бегущего по лезвию бритвы", не располагаю.
Я одеваюсь и крашусь, готовлюсь искать Педро по всему Мадриду. Откровенно говоря, на поиски простого и при этом сногсшибательного облачения потребовалось времени больше, чем я предполагала. (Мне, естественно, нужно все сразу. А так не бывает. Как можно требовать уравновешенности от избыточности? Такой уж я человек.)
Несмотря на однозначный запрет моего создателя, я прихожу туда, где он снимает кино, - на угол площади Бельяс-Артес, к одному из его любимых домов, где долгое время ютился в каморке несравненный Антонио Лопес . (Его Тотальная Выставка открыта вашим восторженным взорам в Музее королевы Софии .)
К одному из фонарей на улице Алькала - словно к хребтине самого Мадрида - пришпилен предвыборный плакат Фелипе Гонсалеса. Этот снимок претерпел столько манипуляций, что Фелипе утратил свой натуральный оттенок смуглой оливки и стал похож на какого-то русского деятеля, с раскосыми глазами и с улыбкой мандарина. Я бы предпочла, чтобы Гонсалес походил на Эдварда Дж. Робинсона , - в нем есть известное очарование (особенно когда сам он похож на своего старшего сына Пабло).
Я ищу своего автора посреди кипучей деятельности механизмов и людей. Различаю его вдали: он дает важнейшие наставления Виктории Абриль . Эти двое настолько погружены в процесс, что со стороны кажется, они только что обнаружили способ уладить конфликт в Югославии. Виктория одета так, что одновременно напоминает солдата информационной войны и рудокопа будущего. Она похожа на мальчика, но, когда подойдешь поближе и услышишь ее голос, на память приходит Трини Алонсо, "Голос из Пещеры" .
Я подхожу к ней поближе и представляюсь, я лучусь фальшивой любезностью, но Виктория либо на меня не смотрит, либо взгляд ее означает: "Кто это еще на мою голову".
Я крепко хватаю Педро под руку и тащу его прямо к кинокамере, мне нужно, чтобы слова мои не упали в пустоту, - пусть по возможности они останутся в вечности. Но Педро меня отстраняет:
- Патти, что ты здесь делаешь?
Это похоже на что угодно, только не на приглашение.
- Ты что, забыл про меня? - оглашаю я обвинение. - Ты превратил меня в подборку журналов "Эль Гальго", запылившихся, позабытых на полках закрывшейся книжной лавки.
- Не надо мелодрам, Патти. Это не в твоем стиле. Недостаток автора состоит в том, что он знает
о тебе гораздо больше, чем ты сама.
- Когда ты сдашь очередную главу про меня? "Эль Мундо" уже ждет.
- Никаких глав не будет, пока что. У меня нет времени.
- Это не только вопрос времени.
Я воспользовалась моментом, чтобы выразить свой протест:
- Я не согласна с тоном, которым ты в последнее время заставляешь меня говорить. Раньше я в каждой главе трахалась, а теперь без передышки читаю, рассуждаю о книгах, даю советы и жалуюсь. (Я даже хандрю в дождливую погоду! С каких это пор хорошие писатели соединяют дождь и депрессию причинно-следственными отношениями?) Я вовсе не против чтения, но я могла бы читать и трахаться одновременно. Ты недооцениваешь мои способности. Я могу есть, стричь ногти на ногах, курить, ширяться и говорить по телефону в одно и то же время. И разумеется, любить.
- Патти, ты забываешь, что ты - символ.
- У символов тоже есть личная жизнь, взять, к примеру, герцогов Виндзорских!
- Ты относишься к другому типу символов. Десять лет назад ты воплощала Безумие Восьмидесятых, а теперь - Глубокую Депрессию Девяностых.
Я возражаю:
- Но это несправедливо! Если я - твое отражение, то пусть я останусь молодой, пока ты не выживешь из ума. Преврати меня в идеал, над которым не властна реальность, как портрет Дориана Грея! Разрушайся сам, а я останусь божественной!
- Я пытался, но у меня не выходит.
- Я не хочу, чтобы по моей вине люди размышляли! Я хочу трахаться! Хочу быть легкомысленной и банальной! Я хочу вернуться к эйфории!
- Этого не может быть, Патти. В таком случае ты станешь мертвой или неизданной. К тому же сейчас у меня съемки, я не владею своим временем. Как я могу написать главу про тебя? Я не живу, мне не о чем рассказывать!
- Все оттого, что эта проблядушка Кика высасывает всю твою энергию!
Последние слова я произношу во весь голос, чтобы меня расслышала Вероника Форке : я вижу, как она приближается, одетая пастушкой от Версаче.
Какие груди у этой поганки! К тому же они настоящие. Могу поклясться перед нотариусом.
Педро тоже замечает ее приближение:
- Не говори так про Кику, он твоя сестра-близняшка.
- Ты хочешь сказать - копия! Уму непостижимо: такой молодой, а уже повторяешься. Зачем же ты меня воскресил, можно узнать? Чтобы я оставалась немой, слепой и никак себя не выражала? Если бы ты, по крайней мере, посадил меня на иглу, я могла бы утешаться глюками!
Педро покидает меня на полуфразе: Виктория обратилась к нему с очередным идиотским вопросом, и вот он бежит к ней, словно бы знает ответ.
Пока я испепеляю своего автора взглядом, Кика приветствует меня улыбкой, запечатлеть которую можно лишь в широкоформатном кино:
- Привет, я Кика.
Она чмокает меня в щеку, потом в другую. Признаю, в ней есть очарование, и, стоит мне отвлечься, она меня покорит. Но я настроена воинственно, как на религиозном Диспуте, - с той лишь разницей, что ни мне, ни Кике кафедра для выступления не требуется.
- Ну а я Патти, и я качусь в пропасть по твоей вине. Я одна из тех трех с лишним миллионов паралитиков в поисках автора, который предоставил бы им частичку жизни, не важно, стоит ли ее проживать.
- Жизнь прожить всегда стоит, - говорит мне Кика. - В фильме меня насилуют четыре раза подряд, и это меня беспокоит, поскольку Педро хочет видеть меня оптимисткой, но не дебилкой, однако я тотчас восстанавливаю свои силы.
Что-то знакомое.
- Из всех возможностей я всегда выбираю лучшую.
- А если таковой нет?
- Я ее выдумываю.
Помню те времена, когда я сама так поступала и множественное изнасилование лишь приумножало мой оптимизм. Я была неудержима. Может быть, я становлюсь старше или это Педро повторяется, да к тому же становится старше?
- А что хорошего в том, что тебя четырежды насилуют, если потом даже не говорят спасибо?
Это были скорее мысли вслух, чем вопрос. Однако Кика - из тех, что всюду суют свой нос.
- Когда тебя насилуют четыре раза, это лучше, например, чем когда насилуют двадцать раз. А если выбирать между подорванной психикой (и слепой жаждой мести) и здоровой психикой, то второе, конечно, предпочтительнее.