7.
Непролетарского вида женщина лет пятидесяти, грузившая возле магазина палую листву в необъятный, как двуспальный матрас, мешок, тоже приветливо кивнула Рите. "Здравствуйте" еще сказала, а не более употребимое в повседневном обиходе "Здрасьте".
- Здравствуйте! - ответила Рита и вдруг неожиданно для самой себя остановилась.
Тотчас разогнулась и та, оставив мешок, который сразу повалился набок, как толстый пьяный мужик, поддерживаемый преданной, несмотря ни на что, женой и вдруг лишившийся последней в жизни опоры.
- Погодка-то до чего благостная, помирать не надо, - начала традиционно дворничиха, стягивая с рук синие, чуть не по локоть, резиновые перчатки.
Это для сбора сухих листьев, пожалуй, не самый подходящий элемент спецодежды, но, кажется, она еще и полы в магазине моет. Или не она, а похожая на нее уборщица. Ведь обе эти профессии нынче чрезвычайно распространены среди советских тетенек умственного труда, выпавших из активной трудовой жизни до наступления пенсионного возраста либо тотчас после наступления и не примирившихся пока с необходимостью существовать даже скромней, чем они всегда существовали. Существовать, ни единой копейки не имея в графе "приход" сверх того, что значится в противоположной по смыслу графе. Что для большинства русских людей - придумавших даже специальный термин "черный день" и отродясь не живших в долг, в чем, возможно, одно из главных их отличий от так называемых "цивилизованных людей", хуже смерти. Или не намного лучше.
- Да, погодка действительно… - охотно согласилась Рита, - а в плохую погоду, вы полагаете, надо умирать?
- Легче, я думаю. Хотя можно ли знать наверняка - умираем-то всего один раз, сравнивать не с чем, да и поделиться впечатлениями возможности нет… Ой, а что это мы в такую погоду и о - смерти, будто других тем нет! Вас как зовут-то?
- Рита.
- А меня - Людмила… Михайловна, вообще-то. С двадцати лет, едва пришла в школу после института, - по имени-отчеству. Так что, если по-другому кто - ей-богу, ухо режет. В этом городе, между прочим, все женщины и девушки вашего возраста и моложе - мои бывшие ученицы. Не считая приезжих, разумеется.
- А вы - на пенсии? - спросила, возможно, несколько невпопад Рита.
- На пенсии, - горько усмехнулась бывшая учительница, - по инвалидности. У меня ведь, как и у тебя, Рита, диабет. Товарищи мы по несчастью. Товарки, - еще раз усмехнулась Людмила Михайловна, бросив на Риту мимолетный, но пытливый взгляд. - Ой, Риточка, я тебя совсем заболтала! - спохватилась она вдруг.
- Я, ей-богу, ужасно рада, что познакомилась с вами, Людмила Михайловна, у меня ведь в вашем городе - никого, за полгода, пока здесь живу, вы первая, с кем по-человечески поговорить довелось, так приятно, честное слово! Так до завтра, Людмила Михайловна?
- До завтра, Рита…
И Рита вошла в распахнутую настежь широкую дверь, в притворе которой лежал камушек, чтобы она не хлопала понапрасну, успев заметить, однако, что и собеседница вернулась к своему занятию. Но еще обратила внимание, что метелка у дворничихи самодельная, неловко связанная из веток ближайших тополей.
В магазине не было ни души, если не считать внушительного вида мужчины с раскрасневшимся лицом, проигрывающего, судя по всему, уже не первую пригоршню пятирублевиков "однорукому бандиту", какие за считанные месяцы наводнили все мало-мальски людные места, а магазины - прежде всего, будто "однорукие" - это армия оккупантов, а бывшие магазины советские - подавленные огневые точки безнадежно проигравшего все сражения войска.
Так что отоварилась Рита за считанные минуты, и, кстати сказать, надменная с виду продавщица, пусть по обязанности, но тоже "Здравствуйте!" сказала; отоварилась, посетовав про себя, как сетуют обычно российские женщины вслух: "Чо купила? Ничо не купила! А сотня (тыща) улетела…" Однако под хорошее настроение, а оно ощутимо улучшилось за время прогулки в магазин и душевного разговора с учительницей, взяла сверх заранее спланированного набора еще маленький арбузик - в конце концов, должны же мальчишки хоть изредка и витамины употреблять. И осталось медью рубль с чем-то - даже на "чупа-чупс" для Алешеньки не хватит…
Конечно, арбузы да и "чупа-чупсы" она любила раньше и сама, но теперь разлюбить пришлось. Как и многое другое. Как, собственно, почти все. Оставшееся же - любить вряд ли возможно. Но был все-таки и собственный, абсолютно "неутробный" интерес у Риты: если арбуз попадет хороший, значит, удача еще не окончательно отвернулась от нее, а если плохой, значит…
Вышла из магазина - снова встретилась взглядом с учительницей-дворничихой. Помахали друг дружке на прощанье.
- Здоровья тебе, Риточка! - еще крикнула вслед полноватая пятидесятитрехлетняя женщина с нелепой метлой и мешком, на пьяного мужика похожим.
- И вам того же, Людмила Михайловна! - отозвалась Рита, едва повернув голову.
И пошла новую тропу в желто-красно-бурых сугробах торить, теперь уже по направлению к дому. Но отставленная от службы учительница еще до самого дома преследовала ее. В мыслях, разумеется.
"Людмила Михайловна хоть пожила, детей, наверное, вырастила и в люди вывела, если, конечно, вовремя замуж вышла, а то ведь у них, учительниц, вроде бы с этим нередко повышенные сложности возникают. Она, - думалось Рите, - еще сто лет проживет, если, конечно, на игле не сидит, как я. Но представить только - каково бедняжке было решиться пойти на такую работу. Вдобавок - город маленький, каждая собака знает. Это ж пришлось себя, как палку, через колено ломать. Но - преодолела, машет метлой и, с виду, - хоть бы что. Сильная женщина, ничего не скажешь… Вот и мне - сил бы хватило. Продержаться до конца хотя бы так. А то тоже - на работу наняться. Попросить, например, Людмилу Михайловну составить протекцию. Мели бы улицу на пару, швабрами по линолеуму елозили б да делились новостями о течении болезни нашей… Боже, а ведь если она про болезнь знает, то знает и про Алешечку! И наверняка тоже осуждает, не может не осуждать, учительница как-никак, да еще провинциалка!.."
Но вот и проделан сполна обратный путь, лестница преодолена, а усталости будто бы существенно меньше, чем обычно, одно слово - настрой. А коли так, надо с готовкой поспешить - Ромка скоро из школы придет. Вот только что готовить и из чего - вопрос для Риты похуже, чем все проклятые русские вопросы. Интересно, он всех хозяек так же сильно мучает или только неумех, вроде Риты?
8.
Таким образом, выпало Рите встречать в компании самого "Фридриха Великого" любимый праздник российского народа, а не просто в очередную, ничем не примечательную субботу либо даже среду перепихнуться. И надо отдать этому человеку должное: приводя кого бы то ни было всегда с абсолютно понятной обоим целью, он устраивал маленький, а по среднероссийским меркам, пожалуй, совсем не маленький, но грандиозный праздник. Так что в свете нынешних стандартов подворотен и отхожих мест, запросто используемых для интима, парня этого надо не осуждать - хвалить за редкое великодушие и благородство.
Кроме того, он всякий раз сам, без каких-либо требований уязвимой стороны, с щепетильностью, невероятной для данного возраста, а также места и времени, брал на себя ответственность за последствия и с видом факира всякий раз непременно демонстрировал сущее чудо мирового резино-технического прогресса, в сравнении с которым отечественное изделие смотрелось пригодным разве что для метеорологического зонда. О различиях в качестве упаковки лучше и не заикаться…
Ну, поели они хорошей еды, фруктов, конфет, выпили хорошего, слабенького да кисленького винца, посмотрели теперь уже настоящую порнуху со всей ее технологией - как же долго топталась на месте российская сексуальная мысль, получившийся разрыв теперь, разумеется, в основном преодолен, но поначалу многим ой как нелегко пришлось - Рите, само собой, нелегко пришлось уже во время "закрытого просмотра", но она со всей достижимой невозмутимостью, стараясь не ерзать, высидела на мягкой, необъятной тахте до конца и даже на две короткие реплики решилась по ходу однообразного все же зрелища. Обе реплики сводились, в сущности, к одному и тому ж:
- Если ты, Фрид, рассчитываешь, что мы тоже будем делать вот эти мерзости, то предупреждаю на берегу: обломаешься.
- Глупая моя Марго, это не мерзости! Ведущие сексологи мира говорят, что в постели допустимо делать все, что заблагорассудится.
И Фрид - будто бы шутя - вдруг резко повалил строптивую гостью на лежбище.
- Эй, товарищ, - выскользнула из-под него Рита, - а душ?!
- Тьфу, как-то я в самом деле…
Забавно, что про душ Ритка лишь несколько минут назад из "учебного фильма" впервые узнала - вот изумились бы создатели видеопособия, если бы им сообщили, что прежде всего почерпнула из него одна способная русская ученица - юная и безалаберная, но с характером.
И в душ они вместе не пошли - поплескались порознь. Так как Ритка не согласилась вместе. Попутно выяснилось, что даже самый избалованный и неутомимый кобелишка, если ему уже стало совсем невтерпеж, поддается некоторой дрессировке. Хотя, разумеется, вряд ли долговечна сколько-нибудь такая дрессировка…
И даже ложились в потемках, притом под одеяло. Тут, пожалуй, вышел перебор, ибо следовало Рите кое-что принципиально важное проконтролировать, но дело было уже не только в упрямстве, вредности и некоей остаточной застенчивости, а в том, что сама Рита не очень хорошо к своему телу относилась и считала, что хвастать ей нечем: грудь маловата, бедра широковаты, ноги коротковаты…