- В старину говорили - с Вознесения полезет Христос на небеса и потянет рожь за волоса, и начнет наш хлебушек расти, а осенью, дай Бог, будем его вместе с батей убирать.
И мамка посмотрела на них с надеждой, как будто от них с Витькой зависело, чтобы так и случилось. Бабка Арина сколько их учила: все приходит с пожданием и с терпением, лучше пусть раньше придет, чем ждешь. Но мать и Витька очень нетерпеливые, им сразу все вынь и положь! Не раз Анюта видела, как люди уставали ждать и впадали в отчаяние, надорвавшись в напрасном ожидании. И мамка то и дело надрывалась, страшно было видеть ее угрюмой и молчаливой.
Анюта решила про осень совсем не думать, жить сегодняшним днем. А сегодня - Вознесение, девчонки пойдут в рожь "кукушку хоронить". Это такое гадание: девки выкапывали в поле "кукушку", серенький такой цветок, и зарывали во ржи. А на Духов день ходили смотреть: если цветок не завял, значит, нынче замуж выйдет. Анюта еще в прошлом году хотела попробовать, но бабка Арина ей сказала: "Куда тебе "кукушку хоронить", на что тебе загадывать, женихи тебе еще и не мерещатся".
И нынче Анюта не на женихов, а на других людей решила загадать, и ни матери, ни девчонкам не говорить про это, чтоб не сглазить. Но совсем скрыть не удалось, пришлось просить у матери лоскутков на платье для "кукушки". Открыли бабкин сундук, там чего только не было, каждую веревочку, нитку или лоскут бабка аккуратно припрятывала про запас. Мамка так увлеклась, что сама сметала крохотную юбку из двух цветных тряпочек, вспомнила свою молодость и даже подсчитала, в каком году в последний раз "хоронила кукушку".
Пока она предавалась воспоминаниям, Анюта тайком припрятала еще две тряпочки. Вечером они с Лизкой и Танюшкой вышли за деревню и, пригнувшись, а где и ползком, крались чужими огородами к лесу, чтоб никто не заметил, а если заметят, то все гаданье впустую. Раньше такая была игра: девки закапывали кукушку тайком, а парни стерегли и старались траву вырвать, а потом хвастались своей удалью. Вот и нынче показалось Анюте, что Васька-сосед их караулил, куда это они собрались. Только ничего у него не вышло на этот раз, они его перехитрили.
На краю поля Анюта пошла в одну сторону, девчонки - в другую. Теперь каждая сама по себе. Анюта аккуратно вырыла три серенькие "кукушки", одну обрядила в юбку, две завернула в лоскутки. В укромном местечке во ржи снова посадила их невдалеке друг от дружки, полила водой из жестянки. Полюбовалась. Дело сделано, осталось терпеливо ждать до Духова дня, завянут или нет. На каждого по "кукушке" - на батю, на Любку и на Ванюшку. Загадала, чтоб все были живы и вернулись домой.
Анюта выбралась из ржи, стараясь не мять слабые стебельки. Поле теперь не колхозное, а чье-то единоличное, хозяева будут недовольны. Танюшка с Лизкой уже отряхивались у речки, мыли руки. И вдруг на Анюту словно нашло: так захотелось рассказать обо всем мамке, что она помчалась домой, не дождавшись девок.
- Зачем же ты сразу три зарыла, горе ты мое, так же никто не делает! - удивилась мать.
- А я сделала, на каждого по одной "кукушке" посадила, - упрямо твердила Анюта.
- Это же обычай, он со старины идет, ему, может быть, тысяча лет, а ты все переиначила, да и нельзя загадывать на живых людей. Ты можешь только на свою судьбу погадать.
Анюта услыхала это и не на шутку встревожилась. И баба Арина говорила, что есть бесовское гадание, многие девки тайком бегают к колдунам на картах погадать или приворожить парня. Анюта повинилась, что посвоевольничала, но ее гадание не бесовское, а народное, старинное. Она тихонько поплакала в сарае и под мирное дыхание Суббони успокоилась. Ни одна из ее "кукушек" не должна завянуть, она этого не допустит, а пока кукушки целы, живы будут и те, на кого они загаданы, думала суеверная Анюта.
С тех пор она каждый день проведывала кукушек и поливала водой из жестянки. Конечно, это было не по правилам, но что делать. Домна ей как-то призналась, что девки украдкой поливали своих "кукушек", и сама Доня поливала, чтобы не завяли. Две Анютины травинки сначала подвяли, а потом приободрились и хорошо принялись на новом месте. Потом третья нюни повесила, и у Анюты испуганно замерло сердечко. Немало она переволновалась, пока выхаживала своих "кукушек". Прошел дождь, и после дождя ее травинки совсем воспрянули и повеселели. Анюта, опустившись на колени на краю ржаного поля, просила Бога помиловать и сохранить ее родных. Так тесно сплелись в ее душе вера и суеверия, что уже и невозможно было разделить их до конца жизни.
Бог, по Анютиному разумению, обитал, конечно, здесь - в лесу, в поле, возле речки. Где же ему быть, как не в такой благодати? Где-то здесь летала и душа бабы Арины. Зимой, когда жизнь в природе замирала до весны, Бог поднимался повыше к небу. Зимой засохнут и ее травинки, но до тех пор можно не боятся за отца, Любку и Ванюшку. А потом нужно снова их вымаливать. Главное, никогда не бросать их на произвол судьбы, не забывать, а думать о них каждую минуту и без устали вымаливать!
На Духов день стала Домна уговаривать баб сходить на мельницу, завить по веночку. Отвяжись, какой там праздник, рот не открывается песни петь, говорили бабы. Но потом подумали и решили: нет, надо сходить, погадать на свою жизнь. Собрались, немножко принарядились и пошли, затянули "Смиреную беседушку", бросили венки в речку. Венки поплыли бойко, ни один не потонул. Получился маленький праздник.
Возвращались домой в хорошем настроении и думали, в чьей бы хате им посидеть, отметить праздник? Немцы увидев толпу женщин в ярких сарафанах и шалях, удивленно загалдели. Август сбегал в хату за фотоаппаратом и долго щелкал их вместе и поодиночке. И другие немцы фотографировали. И зачем это они нас снимают, на какую память, удивлялись бабы, и песни просят петь, интересны им наши песни. Домна с удовольствием позировала и бочком встала, и так и эдак. Спела Августу частушку:
Не ходи ко мне напрасно,
Не топчи мой огород,
Не дразни собак в проулке,
Не расстраивай народ!
Август смеялся и переводил немцам частушки. Он именно частушки любил и записывал в тетрадку, очень удивлялся тому, как быстро они сочиняются на злобу дня, и сочиняются неизвестно кем. Стали уже появляться частушки про немцев и про войну, и Домна их где-то находила и бабам пела. Когда Август попросил припомнить какую-нибудь припевочку про войну, баба Поля, которая не верила даже Августу, толкнула Доню в бок: не вздумай ему петь. Но Домна не забоялась, и пела себе и пела…
Через поле яровое,
Через райпотребсоюз,
Через Гитлера кривого
Я вдовою остаюсь…
Бабы только охали и испуганно вжимали головы в плечи. А немцы ничего, наверное, не поняли. Август спросил, что такое райпотребсоюз? Хороший был день, Анюте он очень запомнился.
Немцы тоже очень почитали Духов день и Троицу, хотя все эти праздники и Пасха у них почему-то выпадали на другие дни. Они расставили столы во дворе, сели, выпили по рюмочке, потом под локти взялись и долго качались из стороны в сторону, такие у них танцы, и лалынкали по-своему - песни пели. Потом опять по рюмочке выпивали, они только по рюмочке пили и совсем не закусывали.
Любили гулять. На другой год наши самолеты уже вовсю летали над деревнями, а немцы все равно гуляли - споют и покачаются, споют и покачаются. Анюта с Витькой глядели на них из окна и смеялись.
Но уже на другую осень стало ясно, что дела у немцев идут неважно. Через Дубровку вереницей тянулись санитарные машины с крестами, где-то возле станции устроили они свой госпиталь. Немцы ходили злые и хмурые, но такими они стали проще, понятней и больше похожи на людей, чем те гордые завоеватели, которые ввалились к ним год назад.
Но такими они стали и опасней. Гофману уже не удавалось удерживать их от мародерства. К бабке Емельянихе пришли потихоньку на двор и зарезали корову. Бабка билась и кричала, но они ей пригрозили пистолетом: молчи, все равно война. Мать как услыхала про то, что начали таскать скот, даже с лица спала: без коровы в деревне не жизнь.
- Я многое перемогла, но этого мне не перенесть, - призналась она.
Как же бабка Поля на нее вскинулась:
- Корова есть корова, кто спорит, но не дороже она жизни, всяко может случиться, сожрут и твою корову, а ты останешься и наживешь другую.
Суббоньку спрятали в дальнюю овечью пуньку за сараем и закидали пуньку навозом и снегом, так что она совсем ушла в землю и выглядела заброшенной.
- Схоронили корову, - невесело пошутил Август.
А летом пасли Суббоню далеко у леса, где чужие не ходили: немцам повсюду мерещились партизаны, на задворках, у речки они и не появлялись. Лугов вокруг было много, косили, где хотели, на одну Суббоню без труда накосили сена. За вторую зиму немцы подъели у них теленка, двух овец и барана. Остались только поросенок и одна овечка. Была еще колхозная корова, но она недолго у них простояла, месяца два. С этой коровой была такая история…
Как и предсказывала Настя, кто-то шепнул немцам про колхозный скот, который разобрали по дворам. И вот в один прекрасный день переводчик объявил, что скоро придут резать колхозных коров. Это было как раз под Рождество. Мать загоревала: она знала, что рано или поздно придется расстаться с одной коровой, но все не могла решить - с какой? Суббоня была не слишком молодая, а главное - очень норовистая, прямо черт с рогами, а не корова. Только баба Арина умела с ней хорошо управляться. И как бабки не стало, корова первое время никому не давалась в руки, доилась плохо и капризничала. Как-то утром всем миром выпихивали ее из пуньки. Надо в стадо гнать, а она стала как вкопанная - и ни с места. А на руках ее не понесешь, это ж корова!
- Испортили нам корову, сглазили! - плакала мамка.