– Не знаю, но у меня ее мобильник есть. Счас позвоню, – Шмелев вытащил из кармана телефон и стал набирать номер. – Алла, спишь что ли. Кто-кто? Николаич звОнит. Давай быстро собирайся в магазин. У нас тут несчастье. Наталью убили. Все, давай, быстрее. Где-то рядом живет. Счас прибежит, – сказал он, уже обращаясь к капитану.
– Надо еще ее хозяйку спросить, у кого Наташка комнату снимала, – вмешался в разговор Скоков. Ему хотелось, чтобы на него обратили внимание и дали бы еще выпить. – Она-то должна знать фамилию. Как никак постоялица.
– Молодец, Скоков, – похвалил капитан, – правильно мыслишь. Знаешь, где живет?
– Евдокия Семенна? Да, конечно, знаю. На машине минут десять езды.
– Сироткин, – скомандовал капитан, – бери ханурика, и езжайте за хозяйкой.
Но Скоков выходить не торопился. В тапочках переминался с ноги на ногу, словно чего-то ожидая.
– Что не идешь? – поинтересовался капитан.
– Мне бы для лечения еще бы грамм сто, – Скоков просительно посмотрел и на хозяина, и на капитана.
– Валяй, – разрешил капитан.
– Пей, чего уж там. Все уже бутылка початая, – поддержал Шмелев.
Скоков одним махом поднес бутылку ко рту и сделал глубокий глоток.
– Все, теперь жить можно. Поехали сержант.
Капитан и хозяин остались вдвоем. Молча стояли около прилавка. Рядом с трупом молчание принимало зловещий характер.
– Закурить у тебя можно? – прервал молчание Неваляев.
– Конечно, я и сам закурю, – поставил на стол пепельницу Шмелев.
– Точный "висяк" попался, – выдохнув дым, произнес Неваляев. – Странно, это все. Маленькая деревня, все на виду. А случись что, выясняется, что ни черта друг о друге мы и не знаем.
Шмелев согласно кивнул головой, но, чтобы только не молчать, решил развить тему разговора.
– Да в деревне местных-то остались: бабки старые, я, да такие, как Скоков. Все приезжие. Такие понаехали, что не только фамилию, имя не запомнить. Пока имя запомнишь, он уже уехал. Вот мне магазин строили. Я только бригадира и знал. Теймуразом звали. А я все на наш лад Тимуром кликал. С остальными и не общался даже. Зачем мне? Своих делов хватает. Вот думаю, что такой залетный Наталью и зарезал. Приехал заработать. А работы нет. Или пропил все.
– Может, оно быть и так, – то ли возразил, то ли согласился Неваляев, – только и среди местных такие выродки встречаются, что думаешь: "Неужели его мама родила?" Вот недавно было у нас дело, слышал, наверное, парень мать, сестру убил. А все из-за чего? Денег на бутылку не дали. За бутылку жизни лишить. Это тебе как? Да, кстати, давай выясним, что у тебя из магазина пропало, – спохватился капитан.
Шмелев двинулся к кассе. Надо же, самое главное забыл – деньги проверить.
– В кассе ничего нет, там только мелочь хранилась. Выручку она в кармане всегда держала.
– Так посмотри. Стой, стой, – спохватился капитан, – не трогай тело, мне же ее отснять надо. – Он вытащил из сумки "Полароид", подошел к продавщице, откинул одеяло и сделал несколько снимков. – Все, можешь проверять.
– На спину бы перевернуть.
– Так переворачивай.
– Я не могу.
– А – а, понятно, Ладно я сам. Я уже столько напереворачивал, все равно, что мешок картошки поднять и на пол высыпать.
Неваляев, не глядя, перевернул труп на спину.
– Где искать?
– В кармане.
– В этом нет, и в другом ничего нет. Все через жопу делаете, – поднимаясь, недовольно сказал Неваляев, – Фамилии не знаем, деньги вместо сейфа в кармане храним.
– Кто ж знал, что так случится, – начал оправдываться Шмелев. – Всегда выручка в кармане была.
– "Всегда в кармане", а человека убили. Сколько могло быть у нее денег.
– Я думаю, что немного, ночью выручка маленькая. Может, одна тысяча, две.
– Надо же, какой честный попался. Я думал сейчас такую сумму забубухаешь, – удивился милиционер. – Ладно, так и запишем, что "похищено было около двух тысяч". А из товара?
– Из товара…, – хозяин озирался по полкам. – Трудно сходу сказать. А, вижу, здесь стояли две бутылки коньяка, а сейчас их нет.
– Может, продала.
– Они полгода стояли. Местные все больше по водке, как вот Скока.
– Еще что?
В этот момент в магазин ворвалась запыхавшаяся женщина. Это была продавщица Алла. Внешне – назойливо – яркая, возраста неопределенного и непредсказуемого, может быть и тридцать, а может быть и пятьдесят. Ее возраст – характер. А характер у нее был склочный. Из любой мелочи могла создать мировую проблему.
– Николаич, что Наташку убили? Где? Как? Что же это такое делается. Человека среди бела дня убивают! – сходу заверещала она. Голос был под стать характеру – визгливый, а потому противный. Редко, кто мог ее слушать и выдерживать больше пяти минут.
– Успокойтесь гражданка. Убили ее ночью, а не среди бела дня, – прервал ее капитан. – Как вас по имени – отчеству?
– Алла Сергеевна.
– Давайте, Алла Сергеевна, пройдем вот сюда, – капитан провел ее за прилавок. – Узнаете.
– Узнаю, конечно, узнаю. Наталья наша. А – а-а, убили, сволочи. Такого человека убили. Как же я теперь! – зашлась в крик женщина. – Говорила я тебе, что давай зимой в ночь не работать, не дай Бог, что случиться. Скажи, говорила? – Алла схватила хозяина за куртку и с остервенением затрясла. – Скажи, говорила?
– Ну, говорила. Отцепись от куртки, – Шмелев пытался оторвать ее руки от куртки. – Ты, что ополоумела, концерт при милиции закатываешь. Что подумают.
– Пускай, что хотят, думают. Бедная Наташа, какая была женщина. Добрая, отзывчивая, – с крика на плач перешла Алла. – Какой души человек. На кого ты нас оставила!
Неожиданно она прерывает плач и без перехода деловито спрашивает Шмелева:
– Кто вместо Натальи работать будет? Опять какую-нибудь пигалицу поставишь? Она, как та, что Натальи была, продуктов наберет да сбежит. Не бери никого. Я отработаю.
– Алк, ты что городишь? – возмутился Шмелев. – О какой замене ты сейчас говоришь? Человек погиб. Милиция вот интересуется, что ты можешь рассказать о Наталье.
– Алла Сергеевна, значит, вы хорошо знали погибшую? – спросил капитан.
Алла повернулась в сторону милиционера, оценивающе, как рынке, оглядела его. Обыкновенный мужик, но всякий случай, добавив дрожи в голос, ответила:
– Как родную. Ближе человека мне не было. Очень отзывчивая была. Была…На кого ж ты меня, Наташенька оставила. Кому я душу свою уставшую буду изливать, – вновь было принялась за свое Алла.
– Алла Сергеевна, как была фамилия погибшей?
Алла тут же перестала рыдать и с неподдельным удивлением посмотрела на капитана. У нее душа от боли рвется, а тут какие-то дурацкие вопросы.
– Фамилия? Не знаю. Как-то случая не подворачивалась спросить. Да и зачем мне знать ее фамилию? В долг она не просила, да я бы и не дала. Тут дала одному по доброте душевной тыщу рублей на неделю. В залог паспорт взяла. С фамилией. А толку что? Фамилия есть, а денег нет. Месяц за этой сволочью бегала. Обещаниями меня кормил. Завтра, послезавтра. Только не такая я дура, чтобы обещаниям верить, – Алла с той же неистовостью переключилась на новую тему, – В день зарплаты прямо у кассы его взяла. Была рада, что тыщу вернула. Бог с ними с процентами.
– Алк, ты, что деньги под процент давала? – удивился Шмелев. – Да, ты баба не промах.
– С какой стати я просто так деньги давать буду? Свои, кровные отдаю. Да, Наташку я любила, но денег бы в долг ей не дала. И теперь понимаю, что правильно. Вот представь, товарищ капитан, дала бы я ей денег, и что? Наташка убита? С кого бы я долг получила? Вот. Поэтому, зачем мне ее фамилия?
– Да, действительно "зачем"? – Неваляев уже понял, что ничего путного от продавщицы не добьется. – Ну, а лет-то, сколько ей было? Это-то вы знаете?
– Знаю, но только примерно. Мне вот сорок, а она моложе меня, хотя выглядели с ней одинаково, как ровесники, – продавщица кокетливо подбоченилась. – Я даже лучше. Что сомневаетесь? Может, тридцать, может тридцать пять. Не знаю, – Алла окончательно успокоилась. – Сын у нее остался, с бабкой, с ее матерью живет. Она говорила, что ему двенадцать. Значит ей, года тридцать три – тридцать четыре. Не больше.
– А может меньше? – спросил капитан.
– Что она, по – вашему, в шестнадцать сына родила?
– Почему бы и нет.
– Исключено. Она – женщина порядочная, а не лярва какая-нибудь.
– Что порядочные женщины не могут в шестнадцать родить?
– Вроде, как в милиции работаешь, а вопросы дурацкие задаешь, – снисходительно глядя на капитана, ответила Алла. – Такое впечатление, что порядочных женщин никогда не видел. Тогда, на вот, погляди. Одна убитая лежит, а другая, вот перед тобой стоит, – продавщица распахнула ярко – красное пальто, под которым была легкомысленная короткая юбка и белая блузка. – Может, и я завтра так же вот буду лежать, – на полуплача прибавила она. – Наталья не просто порядочная женщина была, она очень образованная, учительницей у малышей работала.
– А учительницы, что не люди? – встрял в разговор Шмелев. – Я вот недавно в газете про одну такую читал. Утром в школе работает, а вечером проституткой по вызову.
– Кто про что, а вшивый про баню, – с полу плача она снова плавно перешла в крик. – Да, как ты смеешь так про учителей говорить! Наталью – покойницу с проституткой сравнить. Если, кто здесь и проститутка, то, ты орясина. Хоть одну юбку пропустил.
– Ты, Алк, сбавь, сбавь обороты, – попытался урезонить ее Шмелев. – Проститутка женского рода, а я мужик. Я не только денег не даю, но и сам не беру. У меня все по любви, – поняв, что сболтнул лишнего, с важностью добавил. – И не забывайся. Пока ты у меня работаешь, а не я у тебя.