Лишь любимец мой, из немногих, записал в дневник: ходил смотреть памятник; он прекрасен, и, без сомнения, займет место между лучшими европейскими памятниками. Екатерининскому памятнику не везло; вначале его не принимали потому, что царил кругом либерализм; затем: что кругом модерн; затем; что власть рабочих и крестьян; затем нашли в памятнике эклектизм, подражательность, ненародность, теперь еще хуже: теперь вы все кинулись любить его; кстати, разность в исполнении фигур вельмож и императрицы заметили только в нынешний век; прошлый век, вероятно, чувствовал, что это: единство; которым и держится памятник; иначе глядеть бы тоскливо было; противоречие здесь внутри стиля; а чего Микешин учесть не мог: Чижов уже вылепил Сошествие Христа в Ад, Опекушин, еще не зная о том, готовился к Пушкину. Газеты ругали: памятник похож на Тысячелетие России; задуматься: что, если екатерининская бронза есть не повторение, а развитие; писали: нет спокойного величия, которого ожидает зритель; Стасов: у Микешина не исторические лица, а виньетки из модной иллюстрации; всем же прочим дела не было до Екатерины; войска гвардии маршировали при открытии памятника; пушки палили; дым стлался в сером ноябрьском ветру; век ровно минул с начала турецкой войны, пугачевского бунта; камергеры: в шитых золотом мундирах; государь: серьезность, приличествующую; а в головах вертелось у всех: железнодорожные концессии! Когда Ге писал Екатерину у гроба Елизаветы: тревожила его Екатерина? всё иначе; зарождалось неприятие Империи! не умея браниться с живым императором: бранились с умершими; и Пилат произведен был в русские императоры: и развенчан; в каком качестве только не развенчивали Пилата! извинить должно Стасова; время такое; борьба передвижников с неподвижниками; любимая тема, в которой разобрались мы худо: жанр уже был порожден; умереть был не в состоянии; ущербное эстетическое разрешение содержания выше формы: уместно и возможно, порою необходимо; нужно заметить лишь, что формулировка сия: вне эстетики; точнее будет говорить о превосходстве занимательности сюжета над техникой; и в сути своей это: комикс; всё Зло и источник его Стасов видел в Европе; в Европе в те годы с неподвижниками спорили импрессионизм, и народившийся символизм; диалектически всё менялось: Репин и иже с ним вышли в придворные живописцы, в академики; уже Серов, Левитан, Коровин, Врубель, Пастернак и прочие ссорились с мертвечиной передвижников, и создали Союз русских художников; Стасов был подчинён, и чем усердней руководил, тем плоше впадал в подчинение, идеологии кружка; тоже вечная история; независимость передвижников есть иллюзия; публика требовала направления; Крамскому не удалось написать Царю Иудейский Радуйся; а для него эта тема значила не меньше, чем для Иванова Явление Мессии; очень Стасов рассердился на Крамского за его Христа в Пустыне: …дорог, важен и нужен Христос действующий, проповедующий, совершающий великие дела, а не сомневающийся и затрудненный! - и о микешинском памятнике Екатерине: нет глубины психологии понимания истории; и грозно: где народность? Хороший вопрос: в зубах навяз уже в допушкинские времена; к чему аллегории, учил Стасов, памятник должен быть понятен и неграмотному человеку; не знаю; самая сущность скульптуры загадочна; скульптура есть предрассудок времен, когда изображение было мистическим действом; когда бронза, мрамор были алтарь, были жертвенник; портрет как заклинание и результат его; два лучших скульптурных портрета, что я знаю: гудонов Вольтер; и, пожалуй, Вителлий; лятуров портрет Вольтера; бравый кавалер с большим носом, и ничего кроме; гудонов мрамор: портрет биографии, творчества, философии, настроений, портрет репутации, портрет анекдотов и, наконец, портрет читающей публики; оставлю в стороне множественность ракурсов гудоновской скульптуры и множественность толкований их; портрет мнения о Вольтере: гениальней придумать нельзя; по Аристотелю. И воздвигните гудонову скульптуру на Вандомский столп: много ль психологии вы разглядите? Легче всего и вся есть отрицание; можете испробовать; встаньте возле любого памятника; изреките, уверенно: здесь нет психологии, истории, духа народа, немецкого, русского, французского, нарушены правила перспективы, монументальности; много ль в вас останется внимания к памятнику? Микешин проблестел минуту искусственным светом, писал Стасов, и потух безвозвратно; ему хочется, чтоб - проблестел и потух; желаемое пишется действительностью; как у каждого критика; в известной мере предвосхитил худшие времена отечественной критики; я не люблю, извините, Стасова; за злобность, неумность; пушкинскую речь Достоевского он называл поганой и дурацкой; любовь к народному стилю; об Исаакиевском соборе: создание некрасивое, безвкусное, ничтожное, мрачное, скучное… словом: обло, озорно и лаяй, ну, отрицанием концепции не построишь; ничтожности Исаакия неволей нужно противопоставить нечто величественное; и величественным назначены деревянная богадельня на Волковом кладбище и зала ресторана Славянский Базар; в переводе на русский язык: народное есть христианское, народное есть фольклор; граф Александр Христофорович был куда умеренней в своих требованиях народности. - Извините мою сердитость. У меня очень болит голова; болит непредставимо… (Утомленная болезнью, зябко укрывая плечи шалью, на кушетке в темной комнате с окнами на канал Грибоедова; темные шторы. Угрюмый, сырой летний день; темный дождь: отчего в комнате ещё мрачнее. Лампа, укрытая цыганским платком, горела в изголовье. Уставшая, очень больная, полулежала, с папиросою, на кушетке; Мальчика второй месяц не было в Городе; и она, кажется, тосковала отчаянно)…болит голова, и настроение не то что хуже губернаторского: хуже генерал-губернаторского. Вы говорите: роман из восемнадцатого века? Для Герцена восемнадцатый век был канцелярская тайна, мы знали его по официальной риторике, и то очень мало; затем: глумление; затем: взять из века конкретно-полезное: Ломоносов, Суворов; и затем: равнодушие. Интерес, что пробуждается теперь: музейного свойства; век зачислен по Истории, вместе с Владимиром Красное Солнышко. Классик, живой, увенчанный, уверенно сообщает, что Екатерину короновали лейб-кампанейцы, а фраза кочует из издания в издание, храня в четырех словах пять грубейших ошибок; хуже уездной барышни, четыре ошибки в слове ещё; конечно, не всем временам везёт; и не во всяком времени корректором служит Юрий Николаевич Тынянов; равнодушия суть; презрение; оно же высокомерие; оно же враждебность; историки, что всю жизнь занимаются темой резьба зеркальных рам в царствование Ивана Антоновича, тоже враждебны веку; хотя не желают в том признаться. Роман: постижение загадок века; где всё - загадка; где самый век - загадка; достанет ли у вас отваги сообразить, что вы хотите писать про людей, которые, говоря мягко и не принимая пока к обсуждению степень героическую, умнее, талантливее и великодушнее вас? мы все глядим в Пигмалионы. Есть Микельанжело Мережковского, есть Микельанжело - Стоуна, есть Микельанжело - Шульца, и трёх дюжин прочих авторов, и все они на восемь пушечных выстрелов отстоят от истины; с большей или меньшей достоверностью авторы могут сообщить, что герой их родился, а впоследствии, кажется, умер. Великая притча: творение по образу и подобию своему. Всё, что вы можете, это реконструировать мысль умерших по образу и подобию вашей; Ю. С. считает, что сверкнувшая и ушедшая мысль невосстановима. Метод, приём мышления меняется. Каждое поколение мнит, что оно умней и тоньше родителей; каждое поколение печалуется, что дети их - глупей и бессердечней. Здесь нет противоречия. Разгадка не в формах нажитого знания; вновь родившиеся действительно мыслят иначе. Творимый их родителями мир побуждает их поворачиваться мыслью иначе; качественно иное умение думать. Малыш утверждает: ключ к мышлению - стиль; и письменность, живопись, любое творение форм, - что отнюдь не есть формотворчество, - позволяют постичь прежний метод, течение мышления; задача лишь в изобретении приёма использования ключа; Ю. С. хмурится; Юлий Сергеевич имеют мнение, что непрерывно меняющаяся, вечно изменчивая система мышления льётся в форму стиля посредством другой вечно изменчивой и неуловимо, стремительно меняющейся системы - системы реализации мысли; их постижение во взаимодействии Ю. С. считает безнадежным. Человек оставляет не мышление, а результат, с каким связывают его имя: формулу; войну; законодательный акт; поэму. Его создания делают из имени символ; не эмблему, а именно символ: имя Екатерины при жизни её уже было символом: чистым, без мрачного подполья тайны, без антитезы. Поэт говорил, что Наполеон, Цезарь, Фридрих; писатели, наделенные удивительным, изумительным даром повелевать людьми и вещами, - я бы добавила еще: и временем, - при помощи слов; задача искусства - в творчестве объектов познания; тогда как назначение людей - живое творчество жизни: посредством общения; задача, сущность, символ живого общения всегда есть мечта о будущем.