Аркадий опустил руку, и листки посыпались из его пальцев на пол, превращаясь в белые тени и пропадая вовсе.
- Я прошу вас, - заговорил он снова, - не становитесь разными людьми. Останьтесь той самой Девочкой - Ангелом, которая единственная достойна любви, которая способна прикоснуться к обнажённому моему сердцу, испить из него свежей горячей крови, не замарав губ, и кровь эту музыкой вокруг разлить. Не становитесь женщинами плоти, прошу вас! Останьтесь той самой Принцессой Любви, которой служат Звёздные Дети, о которой слагают самые тихие, шепчущие стихи, портреты которой пишут, не касаясь холста краской. Останьтесь Девочкой - Ангелом! Останьтесь! Останься!
Аркадий вскинул руки вверх и, не заметив, стукнул пальцами по нависшей над ним тёмной полке с верхним пассажиром.
- Девочка, разве ты не знаешь, чего стоили мне те чёрные дни, которые вывалились из моей памяти омертвелым мясом? Или не знаешь ты, как я рвался к тебе, чтобы рассказать обо всём, что терзало меня изнутри? Может, ты скажешь, что не помнишь, как я пришёл к тебе и спросил в ужасе: "Скажи, ведь всё хорошо? Ничто не изменилось?" И ты приблизилась, взяла мою руку и ответила в самые глаза: "Всё хорошо. Всё в порядке". А потом отошла, обернулась и покачала головой: "Ну и выглядишь же ты…" А как иначе я мог выглядеть? Что я мог? Любовь показала мне свой инквизиторский лик и приговорила к сожжению. Ах, почему я не умер тогда? Почему нашёл в себе силы жить?.. Вру… Не нашёл в себе никакой силы, слаб оказался. Продал мою волю… Не могу без тебя, умираю, кровью харкаю. На стену лезу, когда нет тебя, когда представляю себе, как ты с кем–то другим комкаешь прохладные простыни… Ты не можешь быть женщиной, не можешь, потому что не может у тебя быть того, чем пользуется каждая самка в похотях своих. Ты же Ангел!
Аркадий резко перевернулся и уткнулся лицом в подушку. Сон на мгновение лопнул, в прорванную дырку застучали колёса.
- Ложь, - проговорил Аркадий. - Я сам сделал из тебя икону. На тебя молюсь только я, а другие не делают этого, не желают, не умеют… Да и ты не хочешь быть иконой. Тебе важно, чтобы тебя видели женщиной, шикарной женщиной, бесподобной. Может быть, даже жрицей, но с чувственным и жадным телом… Я говорю тебе о твоих крыльях, которых на самом деле нет, об океане твоих глаз. А ты подставляешь мне губы… Чего хочу я? Кого в тебе? Ту ли самую, которая видна всем, или ту, которую я выдумал? Ведь ты для меня просто миф. Твои щёки, похожие на мрамор, впитавшие в себя долгий тёплый дождь, гладкие, матовые, мягкие, они не могут быть отданы ни в чьи руки. Но я успел осквернить их моим прикосновением… Я молю тебя, Девочка - Ангел, прости меня за этот поступок.
Аркадий поморщился. Стремительно пролетавшие под грохот колёс пятна то и дело высвечивали на его лице слезинку, за которой тянулся влажный след до сжатых губ. В мелькающих пятнах виднелась его опущенная к полу рука, ищущая что–то в пустоте.
- Ангел не может стать ни женой, ни любовницей! - крикнул Аркадий и внезапно изогнулся, будто кто–то сильно ударил его ножом в спину. Он взмахнул руками и бросил их призывно в пространство. Две женщины тотчас подступили к нему.
- Ты слишком взволнован, - заговорила одна из них.
- К которой из нас ты всё время обращаешься?
- Я, - Аркадий ощутил касание их рук, успокоился, - я обращаюсь к вам обеим. Ведь вы - одно целое. Вы - Девочка - Ангел.
- Это твоя сказка. Ты здорово замусорил ею свою голову… Нас две, нас необходимо различать. Пусть мы и одна карта, но на ней два лица.
- При чём тут карта? На самом деле…
- На самом деле, - оборвала его одна из женщин, - нет никакой карты. Есть два разных живых тела, которые тебя привлекают. Имена и фамилии этих тел весьма прозаично записаны в паспортах…
- Чёрт! - Аркадий сбросил с лица прозрачную ткань и сел, отирая пот со лба. - Что за дьявольщина?
Он огляделся. Попутчики тихо посапывали. Шевелились их крупные носы и губы. Хрюкающие звуки рвались из прокуренных лёгких наружу и терялись в стуке колёс. По тесным стенам купе ломались полоски бегущего света. Громко хлопала в тамбуре дверь с испорченным язычком замка.
Аркадий посмотрел в окно. Там плавно скользили автомобильные фары. Они ехали вместе с поездом, в ту же сторону, с такой же скоростью. Аркадий улыбнулся. Ему подумалось, что эта машина обязательно направлялась вместе с ним и по тому же делу. Это был попутчик. Кто–то вне поезда, но с ним. Кто–то из другого мира, но с ним. Кто–то, такой же точно, но в ином пространстве. Кто–то, убегающий от своей жуткой тоски и одиночества.
Тоскливо задребезжал и вдруг смолк стакан на столике, будто кто–то властной рукой оборвал его звенящую жизнь, удушил её, расправился с ней, как со слабеньким мотыльком, беспомощно бьющимся о стекло огромного окна.
Аркадий вспомнил, что однажды сам чувствовал себя таким же мотыльком. Он был пьян и пытался пройти сквозь непробиваемое стекло пьяного дурмана, пройти и удержаться за какую–нибудь осязаемую деталь, чтобы не пропасть, чтобы остаться. Но стена не пускала. Сквозь неё было видно жену, друзей, огромный стол, но Аркадий не мог быть там. Он барабанил мотыльковыми крылышками, кричал что–то, но могучая сила, будто океанская волна, швыряла в него новую порцию вина, и стекло становилось толще.
Гости хлопали в ладоши, хохотали. Звонко падали со стола вилки и ножи. Плескалась на скатерть жирная подлива. Раздавались громкие поцелуи, приправленные непонятно каким соусом. Кто–то свалился со стула. Мир был реален, но пьяное стекло отгораживало Аркадия от него. Тянулась музыка, залитая плачем саксофона, и раскачивались танцующие пары. Тяжело упал большой мешок. Гости кинулись поднимать его. Оказалось, что это какой–то гость.
- Это, случаем, не я сейчас там рухнул? - поинтересовался Аркадий.
- Нет, не ты, - ответила откуда–то из темноты партнёрша по танцу. - Но ты обязательно упадёшь, потому что ноги поджал и висишь у меня на руках.
И он упал. Но упал не на пол, а значительно глубже, и не сумел ничего вспомнить. В голове осталось стальное кольцо, разложившееся рёбрами чёрной скрипучей пружины и убежавшее в бесконечное пространство. В самой глубине плескалась маслянистая вода. Он упал в неё, глотая тяжёлые волны. И чёрная краска проникла в его голову, болтаясь, плескаясь, как в помойном ведре.
Перед глазами среди неясных теней вдруг проявилось незнакомое женское тело, совершенно нагое и разгорячённое.
- Это что такое? - пробурчал Аркадий.
Он торопливо оглядел себя и убедился, что одет лишь в мятую рубашку. Голые ноги и бёдра вяло прижимались к раздетой женщине.
С нарождающимся ужасом вспомнилось, что гости давно ушли, что была ссора с женой, что жена ушла, безумно хлопнув дверью, что квартира безмолвствовала, и по ней плавали пьяные призраки недавнего сомнительного веселья. Он отполз от женщины и застонал. Внутри копошилось неизвестное животное и старалось через горло Аркадия высунуть длинный хвост, из–за чего всё тело содрогалось и выворачивалось наизнанку. Какие–то подозрительные человечки расхаживали беззаботно по его внутренностям, топча ногами истерзанные полости нервных клеток. Там, где ступали их ноги, клетки пускали жёлтый сок, и этот сок заполнял вмятины глубоких следов и неутихаемо кипел, брызгая вокруг себя, обжигая.
- Где я? - спросил Аркадий и увидел пролетевшую перед лицом карту с двумя лицами. - Я в поезде?
- Ты едешь в поезде, в купе…
- Странно, - удивился он. Как вовремя подвернулась командировка. Трясись себе, болтайся из стороны в сторону под идиотский стук колёс, взбалтывай память помутневшую.
Аркадий покачал головой и ощутил, как густой ил, налипший на внутренней стороне его глаз, начал омываться падающей водой.
- Давай постоим под дождём, - послышался рядом женский голос.
Аркадий увидел над головой глубоко вздыхающие кроны деревьев, через которые сыпались мелкие капли. Косые лучи матового тёплого солнца протянулись между ветвями. Давно забытое настроение, полное беззаботности и беспричинной радости, накатывалось отовсюду, будто окружающий мир только и дожидался этого момента, чтобы заключить Аркадия в свои счастливые объятия.
- Отлично, да? - спросила весело она.
- Ага, - он стоял с запрокинутой головой и встречал дождь улыбкой. С замирающим от восторга сердцем он следил за собой и пытался угадать причину странной радости. Он будто потерял почву под ногами и провалился в бушующий океан восемнадцатилетия. Искры, брызги, внезапные взлёты шипучих волн, смех, игривый блеск глаз, мимолётные объятия. Неужели всё дело в том, что он позабыл свой возраст? Или в том, что он махнул рукой на всё и на короткое время стал беззаботным? А что потом? Потом придётся расхлёбывать и это. Потом навалится кошмар…
Они шумно топали ногами и кружились на месте, раскидывали руки и хватали растопыренными пальцами дождевые хрусталики. Потом случайно столкнулись.
- Какая встреча! - Она звонко засмеялась.
Аркадий сгрёб её обеими руками, оторвал от земли, где пузырилась лужа, и прижался щекой к её мокрому лицу.
- Моя! - громко зашептали его губы, и он зажмурил глаза.
В тот же миг она выскользнула из его объятий, и он ощутил мгновенную пустоту, которая в доли секунды переполнила его изнутри, надавила безжалостно и стала сочиться сквозь поры кожи.
- За что? - зарыдал внутри него сгорбленный старичок. - Ужели платить надо даже за самое бескорыстное и светлое чувство? Расплачиваться за него страданиями? Лелеять надежду, а затем видеть, как она рушится, и ловить обездоленными руками её крохи?
- Успокойся, - четыре добрые ладони погладили его по голове, и старик пропал, оставляя Аркадия самим собой.
Две женщины улыбнулись ему.