* * *
Молодой специалист, врач Марина Вдовина, считала, что больные, как и дети, нуждаются прежде всего в строгости. Пока они лежат на койке, не в силах пошевелиться, с температурой, ослабленные вирусом, - с ними еще можно обходиться ласково. Но как только они поднимаются на ноги и делают первые, еще не слишком уверенные, шаги по палате, - все, нужен глаз да глаз. Выздоравливающие - самая неприятная категория людей. Они раздражительны и нетерпеливы. Их угнетают процедуры. У них уже появились силы для того, чтобы высказывать недовольство уколами. "Полегчало - и ладно; природа сама долечит; организм сам знает, что ему надо…" - так оправдывают они свое безобразное поведение. Странно, казалось бы: лежи себе да отдыхай, радоваться надо; но нет - все они дружно рвались в бой.
Самым несносным был этот Елисеев. Отлынивал от лечения как только мог. Фактически объявил забастовку. Требовал немедленной выписки.
Поэтому, когда Марина увидела его возле своего кабинета, она поморщилась.
- Товарищ Елисеев, немедленно в постель! - приказала она, даже не останавливаясь и проходя в открытую дверь кабинета.
Елисеев просочился вслед за ней.
Марина сердито посмотрела на него:
- В чем дело? Идите в палату, больной.
- Я… Прошу прощения, но я приглашаю вас на свидание, - выговорил Елисеев.
Марина вспыхнула. До такой наглости не доходил, кажется, ни один из подвластных ей больных. Все они говорили ей комплименты, более или менее удачные, все пытались за ней ухаживать - в шутку, конечно ("такая хорошенькая докторша, я прямо влюбился…"). Но чтобы вот так?!
- Что вы себе позволяете? - возмутилась Марина.
- Не знаю, - признался Елисеев. - Просто мне нужно сказать вам кое-что. Насколько мне известно, такие вещи говорят на свиданиях. Пригласить вас я, по понятным причинам, никуда не могу, так что вот… получается свидание у вас в кабинете.
- Слушаю вас, больной, - сказала Марина ледяным тоном и постучала карандашом по бумаге.
Елисеев молча смотрел на нее.
- Ну так что же, - тон Марины немного смягчился, - чем же мы будем заниматься на этом вашем свидании?
Елисеев пожал плечами. Его лицо приняло виноватое выражение.
- Не знаю… Это у меня первое свидание. Поэтому перехожу к главному. Я предлагаю вам выйти за меня замуж.
Повисла пауза. Сердце у Марины оборвалось. Замуж?..
Какая глупость!.. Ей некогда выходить замуж! Танцульки, прогулки под луной, нежные признанья, стихи, в конце концов… Она никогда не считала себя вправе тратить время на подобную чепуху. Подруги считали ее "неромантичной", родственники - "сумасшедшей", сослуживцы - "фанатичной". Шутки насчет "невозможности замужества" преследовали ее даже на работе - взять хотя бы этих несносных друзей Елисеева!..
В следующий миг она осознала, что Елисеев не предлагает ей прогулки под луной и прочий романтический бред. Он предлагает ей союз. Честный и страшный. Всего себя в обмен на всю ее. Георгия в обмен на Марину. Идти по жизни рука об руку, как два товарища, как два равных друг другу человека, полных взаимного уважения.
Разве не об этом думала она, когда - правда, очень нечасто - размышляла о возможности создания семьи?
Марина молчала.
Георгий истолковал ее молчание по-своему. Ему показалось, что дело его пропащее. Однако он не простил бы себя, если бы струсил и не договорил до конца все, что собирался сказать.
- Марина, - кашлянув, произнес он, - я назову вам причины, по которым вам не следует принимать мое предложение. Во-первых, моя работа. Работа - самая важная часть моей жизни. Может быть, я и сам на восемьдесят процентов состою из моей работы. Это трудно понять и тем более пережить. Но возможно. По утрам я неразговорчивый. Я вспыльчивый. Я не умею выбирать себе одежду, что всегда вызывало смех у моих однокурсников. Я мало приспособлен к быту. Зато всеяден. Я съем все, что вы приготовите.
- Переходите к достоинствам, - тихо попросила Марина.
- Да, - сказал Елисеев и замолчал. Пауза затянулась мучительно. Марина не торопила его. Ей было страшно. Она понимала, что сейчас он приведет единственный и неопровержимый аргумент… И после этого жизнь ее изменится навсегда.
- Я буду любить вас до конца моих дней, - вымолвил наконец Елисеев. - Больше ничего гарантировать не могу. Вы согласны?
- Да, - кивнула Марина. - Я согласна.
Он посмотрел на нее серьезно, даже печально.
- Благодарю вас, Марина.
- За что?
- За доверие. Вы не будете разочарованы. Когда вы меня выписываете?
Марина засмеялась с облегчением и махнула ему рукой:
- Выйдите из моего кабинета, больной. О дне и часе выписки вы будете оповещены заранее.
Он улыбнулся:
- Насколько заранее?
- За пятнадцать минут. Все, идите, Георгий. У меня много работы… а я совершенно ничего не соображаю.
* * *
Илья Ильич взял несколько дней за свой счет. Пользуясь отсутствием Марты, выгреб из тайника в буфете премиальные и деньги, отложенные для семейного отпуска. Пересчитал. Сумма получилась внушительная. Почти тысяча рублей.
До зоны он добрался на автобусе, потом на попутках. Тяжелые воспоминания подбирались к Авдееву, но он, наученный жизнью, отгонял их. Если позволить памяти взять над собой верх - рехнешься. Он даже сны в последнее время не видел об этом. Ни о войне, ни о зоне. Чаще всего ему снились теперь смешанные с дневными впечатлениями персонажи из телевидения: то Векавищев исполняет "Ландыши" на "Голубом огоньке", то юный Ваня Листов с важным видом читает сводки в программе "Время". И такую ерунду городит - даже смеяться хочется.
Авдеев вздохнул. Все-таки он вернулся сюда. И без всяких усилий перешел на другой язык, даже мимику изменил. Бывший зек, вот кто стоял теперь перед знакомым охранником и сговаривался с ним о свидании с Тертым.
- У меня времени мало, я с работы утек, - сообщил Авдеев. - Давай зови.
- Полтинник.
Полтинник был выдан. Охранник отправился за уголовным авторитетом. Авдеев ждал, равнодушно глядя на скучно выкрашенную стену, на криво повешенный лозунг "На свободу с чистой совестью" и выцветший плакат, изображавший действия гражданского населения при возникновении пожара.
Тертый вошел бесшумно. Невысокий, щупленький человечек неопределенного возраста, с грязным цветом кожи, с поджатыми бесцветными губами.
Несколько секунд его глазки сверлили лицо Авдеева.
Авдеев кашлянул:
- Не признал?
- Признал, - буркнул Тертый. - Авдей. Чего пришел?
- Навестить.
- Уважение выказать?
- И это тоже.
- Говори прямо, времени нет.
- Просьба, - сказал Авдеев.
- Слушаю, - позволил Тертый.
- Тебе в Междуреченске обещали девку в сожительницы.
- Карточный долг, - дернул углом рта Тертый. - Тебе что? Влюбился?
- Не я - племянник, - объяснил Авдеев.
- Авдей, мне-то что до твоего племянника? - осведомился Тертый.
- Должок за тобой, помнишь? - намекнул Авдеев.
- Нет, - сказал Тертый. - Я без долгов.
- Погоди, напомню… Орел мы освободили, припоминаешь? Ты со своими архаровцами пошел ночью брать склады. Немецкие. Помнишь теперь? Тебя замели… Капитан хотел тебя к стенке ставить, а я в комендатуру сдал. Жизнь твою спас. Помнишь теперь?
- Было и прошло, - отмахнулся Тертый.
- А если так? - Авдеев выложил перед ним деньги.
Тертый прищурился, мысленно прощупал пачку. Потом едва заметно кивнул.
- Пиши маляву. - Авдеев придвинул к нему листок бумаги и карандаш.
Тертый быстро вывел несколько слов. Авдеев внимательно наблюдал за ним. Лицо Тертого оставалось совершенно невозмутимым. И, не переставая писать, он проговорил:
- Директор заготконторы, который тебя под монастырь-то повел, - он же недавно вздернулся… Слыхал?
Авдеев вздрогнул.
Тертый передал ему листок и еле заметно улыбнулся.
- Все-таки и тебя, Авдей, пронять можно. Ну иди, иди. Бери свою девку. Твоя теперь.