- И ты туда же! Ей не нравилось, что я на работе, - теперь и тебе, выходит, не нравится?
- Не перебивай. - Голос парторга вдруг стал твердым. - Ты приходишь домой и как вещь, да, как неодушевленную вещь, снимаешь Галину с полки. Парой слов перекинулся - и на боковую. Так не годится. Она активный член общества. А не мещанка, кстати. Была бы мещанка - не уехала бы.
- Ну вот построим школу - пошла бы на работу. Да я тебе о другом! Как ты не понимаешь, Макар? Будто мы на разных языках с тобой… У нас с Галиной была одна общая цель - жить ради людей. Быть всегда на передовой. А на деле-то что? Как мне жить, Макар? Как мне теперь жить?..
Дорошин жалостливо заморгал, оглянулся на свою дверь, за которой ждала жена, и сказал:
- Ты вот что, Гриша. Ты сейчас иди домой и ложись спать. Сам дойдешь-то?
Буров посмотрел на него как на врага.
- Давай иди, - повторил Макар. - Иди спать. Утро вечера мудренее. Утром - на работу. А Галине я свою голову не приделаю. Подумает она о том о сем, о жизни своей там, в родительской квартире, и примет решение. И что бы она ни решила, Гриша, ты будешь это решение уважать. Ясно тебе? Уважать!
- Эх, Макар, - пробурчал Григорий. И, не прибавив больше ни слова, скрылся у себя в квартире.
Макар еще немного потоптался на месте, а затем, замерзший, возвратился домой.
- Что случилось? - услышал он шепот жены.
- Галина уехала… Буров бушует.
Ольга вздохнула:
- Я видела ее с чемоданом…
- Что ж мне не сказала?
- Разносить сплетни - не наш метод, - отрезала Ольга. - У меня других забот по горло. А Галина… что ж. Пора бы Бурову привыкнуть к такой мысли, что жена это не аграрно-сырьевой придаток к мужу, а отдельный человек с собственной судьбой и собственным представлением о счастье.
* * *
На работу Григорий Александрович пришел хмурый. Алкогольного похмелья после вчерашнего не было - не так уж много он и выпил; но похмелье другого рода мучило его и грызло: воспоминание о сумасшедшей радости, которая разбилась вдребезги, едва он увидел записку Галины. Предала. Дезертировала. Именно сейчас.
- Что же это делается, Григорий Александрович?
От зычного голоса, раздавшегося внезапно почти над самым его ухом. Буров вздрогнул. Он так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил Дору Семеновну. А она, видать, поджидала его возле входа в управление, и довольно давно, потому что успела раскраснеться на холодном ветру.
- Что ж такое делается? - повторила она.
- Здравствуйте, Дора Семеновна… Идемте внутрь, там поговорим - здесь холодно. - Буров с трудом заставил себя держаться вежливо.
От зоркого ока Доры Семеновны ничего не укрылось. Окинув его взглядом, она подозрительно сощурилась:
- А вы чего это с лица такой бледный? Плохо спали? Перенервничали из-за Косыгина?
- Да, - уронил Буров. - Перенервничал. Идемте в помещение, правда.
- Да я на минутку, некогда мне, - заторопилась она. - Да и не хочу, - она понизила голос, - при других говорить.
- Что случилось? - Буров напрягся. Правда ведь, что беда приходит не одна.
- То. Ваш-то Казанец - аморальный тип.
- Что? - Буров даже споткнулся. - О чем вы толкуете, Дора Семеновна? Какой аморальный тип?
- То! - отрезала она. - Что он с девушкой сделал? Поматросил и бросил. Мы уже свадьбу готовили, а ему, значит, в оба уха там что-то нашептали доброжелатели, он и того… уши свои развесил.
- Говорите яснее, Дора Семеновна, - взмолился Буров. - Некогда мне.
- Я уж и так яснее ясного, - обиделась комендант. - Бросил он Веру Цареву накануне свадьбы, можно сказать. Самым решительным образом. То подходила она ему, а то вдруг сразу подходить перестала. А нехорошо это, Григорий Александрович. И для девушки, само собой, да и для нас тоже… Как теперь нефтяники, спрашивается, будут выглядеть в глазах у местных? Самым паскудным образом!
- Я разберусь, - сказал Буров. - Разберусь.
- Вот-вот, - подхватила Дора Семеновна. - А он там уже, у вас, сидит, Казанец-то. Дожидается. По какой-то своей производственной надобности. Людей ему не хватает, а вчера, говорят, молодой специалист приехал… Ну в общем, идите, Григорий Александрович, идите.
Она подтолкнула его к крыльцу и засеменила прочь. Буров, темнее тучи, вошел.
Казанец действительно дожидался его прямо в кабинете. Хорошо еще, что чаю себе не потребовал. Расположился по-хозяйски. При виде Бурова встал.
Буров не пригласил его сесть. Прошел к своему столу, не здороваясь, разложил бумаги, просмотрел сводки. Потом поднял голову.
Казанец спокойно стоял, наблюдая за начальником. Ни одна черта не дрогнула на красивом смуглом лице.
- Ты что, поганец, делаешь? - спросил вдруг Буров.
- Не понял, Григорий Александрович, - отозвался Казанец.
- Нет, понял, - рявкнул Буров. - Все ты отлично понял. Да ты все наше управление опозорил! Ведь город судачит о том, что случилось.
- А что случилось? - пожал плечами Казанец.
- То! Что буровой мастер Казанец бросил невесту перед свадьбой.
- Ну и что? - сказал Казанец. - Это, между прочим, мое личное дело.
- А о Вере Царевой ты хоть немножко подумал?
- Это мое личное дело, - повторил Казанец.
- Как ей жить в Междуреченске? - продолжал Буров. - На нее же теперь до самой старости будут пальцем показывать.
Непроницаемая оболочка Казанца дала трещину. Он изогнул брови и зло бросил:
- А вот об этом ей раньше надо было думать…
- Уйди! - закричал Буров. - Уйди с глаз!.. Или нет, погоди. Стой. Я тебе пару слов от себя лично прибавлю.
Казанец настороженно посмотрел на него:
- Вообще-то я хотел насчет того, что людей не хватает…
- Ты мне что обещал? - заорал на него Буров. - Ты что обещал? Вкалывать за себя и того парня! Я тебе поверил, а у тебя - вот тут, по сводкам, видно…
Крики начальника гулко разносились по всему управлению. С легким удивлением слушал их молодой человек в пиджаке и клетчатой рубашке. С таким костюмом мало гармонировал небольшой походный рюкзак, но молодого человека это обстоятельство, видимо, не смущало. Он был похож на отличника из какого-то столичного вуза.
Собственно, он и являлся таковым. Это был молодой специалист, который приехал в Междуреченск по распределению после окончания института. Звали его Георгий Елисеев. Среди однокурсников он слыл занудой и педантом, изъясняться предпочитал законченными фразами из учебников, на любой вопрос имел четкий и определенный ответ, если только речь не шла о нежных чувствах и вздохах на скамейке, - подобных разговоров Елисеев вообще избегал. Когда он взял распределение в Сибирь, друзья недвусмысленно вертели пальцем у виска.
- А ты, Гоша, оказывается, романтик, - говорили ему товарищи.
Георгий пожимал плечами:
- Я даже не вполне понимаю, что обозначает это слово. Напротив, я - абсолютно трезвый и холодный рационалист. Вот вы все захотели остаться в разных НИИ. И что? Думаете, к теплому местечку пристроились? До старости лет останетесь младшими научными сотрудниками… Позор! А я еду туда, где возможности карьерного роста безграничны. На передовую!
- Скажешь тоже - "на передовую"… - смеялись друзья. Слишком уж серьезно Елисеев воспринимал эти разговоры.
Но он не склонен был поддерживать шутки на подобные темы.
- Да, как на передовую, - упрямо повторял он. - И не вижу здесь никакого повода для смеха. На передовой младший лейтенант мог мгновенно сделаться командиром роты, а то и полка… И в Сибири, при освоении нового месторождения, - то же самое.
Так и не удалось отговорить его.
И вот он здесь, в Междуреченске, в управлении. Ждет, когда начальник освободится. А начальник что-то во гневе: кричит на кого-то, разве только ногами не топает. Тот, второй, не то отвечает тихо, не то вообще молчит. А может, умер.
Елисеев едва заметно пожал плечами. Каким бы львом рыкающим ни оказался этот Буров, повышать голос на себя Елисеев не позволит. А уволить молодого специалиста начальник УБР не имеет права - по закону. Поглядим, чья возьмет.
Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что дважды стукнула о стену. В коридор выскочил сильно покрасневший молодой мужчина. От ярости он ослеп и буквально наскочил на Елисеева. Тот не успел посторониться, так что у него даже искры из глаз посыпались.
Елисеев, впрочем, опомнился первым:
- Прошу прощения, товарищ.
- Гляди, куда прешь! - рявкнул молодой человек.
- Я же извинился, - напомнил Елисеев.
Тот перевел дух, усмехнулся:
- Вы здесь новенький? Ну-ну. Хотите совет? Собирайте манатки и уезжайте. Уезжайте куда глаза глядят. Вот хотя бы в Баку Там по крайней мере условия человеческие и тепло. И орать на вас никто не будет…
- Что, авария произошла? - доброжелательно осведомился Елисеев.
- Авария? Как же… Моралист нашелся… Ну ничего, ничего. Что, на этой Царевой свет клином сошелся? Получила свое - ну и пусть гуляет. - не вполне определенно ответил Виталий Казанец.
- Вы это о чем? - нахмурился Елисеев.
- Ни о чем… Аморалку мне шьет. - Казанец метнул яростный взгляд на дверь кабинета. - Начальничек! А самого жена бросила. Все управление уже судачит.
Казанец, не попрощавшись, быстро ушел. Казалось, он жалел, что наговорил лишнего.
Елисеев проводил его глазами, покачал головой. Не хотел бы он оказаться в одном коллективе с этим субъектом. Но если придется… Что ж, в таком случае Елисеев предвидел "веселые" деньки. Впрочем, он не сомневался в том, за кем останется последнее слово. Уж в чем-чем, а в отсутствии принципиальности и настойчивости Елисеева не мог бы упрекнуть ни один человек на земле.