- Что врать-то, конечно не знаю… - Он не продолжил, видно было, что древнекитайские лгуны интересуют его сейчас меньше всего на свете. Василий глубоко вздохнул и перешел к главному, ради чего пришел сегодня в библиотеку: - Маша, у меня скоро вахта заканчивается. Я несколько дней буду в Междуреченске. Может… это… сходим куда-нибудь? Ну там в кино… или на танцы?
Маша беззвучно ахнула. Меньше всего ей хотелось сейчас заводить какие-то новые отношения. Она смертельно устала. Устала от попыток наладить разваливающуюся семейную жизнь с мужем, который то пьян, то кается, то требует к себе уважения. Устала от развода - от попыток забыть все те обидные слова, которыми они обменивались, расходясь "как в море корабли". Она с трудом заставила себя прекратить мысленный диалог с Леонидом. Остановила перечень обид. Заставила себя отрезать этот кусок жизни. Прошлое осталось в прошлом; теперь надо жить настоящим. Она сама ведь говорила Вере, что развод - это еще не конец всему.
Но когда Василий пригласил ее на свидание, вся душевная усталость, накопленная за минувшие месяцы, вдруг разом навалилась на Машу. У нее не нашлось даже сил сказать Василию "нет". И уж тем более - что-то объяснять.
А он стоял рядом, сумрачный и темный, и терпеливо ждал ответа. Она поняла вдруг, что он будет ждать, пока не услышит "да". И ему безразлично, сколько времени займет это ожидание - месяц или год. Он никуда не денется.
Маше показалось, что она угодила в ловушку. На миг она задохнулась… Но к счастью, в этот самый момент в библиотеку вошли читатели. Веселые, морозные, грохочущие сапогами.
- Маша, здравствуйте. Мы там посмотрим книжки?
И, дождавшись едва заметного кивка, исчезли за стеллажами. Зашумели там, переговариваясь и смеясь.
- Ну так что? - шепотом повторил Василий. - Придете?
Маша враждебно взглянула на него. Быстро взяла с полки новинок две книги и вручила Василию.
- Так. Вот вам Роберт Рождественский, выдающийся поэт современности. Непременно ознакомьтесь. Все уже читали. А это проза - Валентин Распутин. Необходимо быть в курсе последних достижений советской литературы. Вы знаете, насколько это расширяет горизонты? Мне лично жаль американских тружеников, у которых еще нет возможности прочесть эти замечательные книги. И напоследок вам Грибоедов - "Горе от ума". Прочтите… А там посмотрим.
Ошеломленный Болото уставился на обложку с вытисненной надписью "Библиотека школьника".
- А "Горе от ума" - это не лишнее? - сделал он робкую, неубедительную попытку отвертеться хотя бы от Грибоедова.
- Нет, - безжалостно отрезала Маша, - в самый раз!
* * *
Если бы Маша была лучше осведомлена о происходящем, то, вероятно, вручила бы Василию не "Горе от ума", а "Ревизора". Потому что именно это произведение русской классики было, хотя бы в некоторых отношениях, сейчас наиболее актуально для Междуреченска.
- К нам едет ревизор.
- Как ревизор?
- Как - ревизор?
Да вот так, едет Алексей Николаевич Косыгин, председатель Совета Министров СССР… Едет лично разобраться, дать напутствие и оценить обстановку.
В некоторых, наиболее слабых умах это обстоятельство вызвало настоящую бурю.
К числу таковых в первую очередь принадлежал Василий Михеев - "освобожденный" заместитель секретаря партийной организации. Михеев был вскормлен комсомолом - однако не тем комсомолом, о котором советский поэт написал:
Нас водила молодость
В сабельный поход…
А совершенно другим - комсомолом функционеров и карьеристов. Если бы Дорошин читал Машиного любимого Дюма, то называл бы Михеева "серым кардиналом". К сожалению или к счастью, но Макар Степанович не обременял свой и без того отягощенный ум измышлениями французского романиста и потому называл Михеева коротко и просто - "сволочь".
Михеева ему навязали. В качестве "перспективного кадра". Чтобы Макар Степанович его воспитывал и передавал опыт партийной работы. На деле это означало, что Михееву надлежит следить за каждым шагом Дорошина, докладывать начальству наверх о каждом факте самоуправства местного парторга. Со временем, как предполагалось, Михеев займет кресло Дорошина и возьмет дело в свои руки. Со временем. Пока же еще это время не наступило.
"Вот ведь бодливой корове бог рогов не дал, - думал иной раз Макар Степанович, наблюдая за своим заместителем. - Ему бы лет на двадцать раньше родиться… неоценимый кадр бы вышел. Даже подумать жутко, что было бы, очутись Михеев в другой эпохе… когда все обстояло куда как жестче".
Даже в мыслях Макар Степанович боялся называть некоторые вещи своими именами.
Впрочем, пока Михеев оставался на подчиненной должности, управа на него имелась.
Входя утром в управление, Дорошин столкнулся со своим заместителем нос к носу. Тот явно поджидал парторга под дверью кабинета.
- Макар Степанович, слышали? - многозначительно вопросил Михеев.
Дорошин с досадой посмотрел на него. Рослый, мясистый мужчина, хорошо кормленный, но с мягкими, "никчемными" руками… Такого бы на буровую - пусть бы потрудился, пользу поприносил… "На освобожденной основе". Формулировочка. Освобождают таких бугаев от любого производительного труда - и для чего? Для руководства идеологическим процессом! С ума сойти. Лучше бы занялись наконец капитальным строительством жилья для нефтяников, то-то идеологический уровень и сознательность трудящихся сразу бы подскочили. А если наладить подвоз свежих овощей и фруктов - так и вообще…
- О чем я должен был слышать, Василий Игнатович? - устало спросил Дорошин и отворил дверь в кабинет.
Они вошли, уселись: Дорошин на свое привычное место во главе стола, Михеев - сбоку.
- Косыгин, - прошептал Михеев и покосился на портрет Ленина.
- Да, - подтвердил Дорошин. - Все уже определилось. Едет.
- Честно говоря, - произнес Михеев с таким видом, словно понятие "честность" было изобретено только что, и притом им самим, - честно говоря, ничего хорошего от этого визита я не жду.
- Не вижу оснований для подобного мнения, Василий Игнатович, - отрезал Дорошин. - Почему вы так пессимистически смотрите на визит Председателя Совета Министров?
Михеев насупился.
- Вы так говорите просто в силу ваших приятельских отношений с Буровым. Но вам необходимо посмотреть правде в глаза.
- Даже так? - протянул Дорошин. - Ну, и какова она, по-вашему, эта "правда"?
- Правда в том, что в управлении - форменный бардак, - отрезал Михеев. - Не станете же вы отрицать это?
Дорошин молчал, позволяя ему высказаться до конца.
- План не выполняется, - сказал Михеев. - Дисциплины нет. Они… - Он произнес "они", подразумевая нефтяников, и при этом скривил губы. Точно барин, говорящий о мужиках, подумал Дорошин. - Они чувствуют себя абсолютно безнаказанными…
"Точно, ходил куда-то налаживать дисциплину, поднимать идеологический уровень и был послан куда подальше", - расшифровывал Дорошин.
- Играют в карты! - подогревал праведный гнев Михеев. - Читают что попало!
"Ага, Дюма у кого-нибудь видел… или еще кого-то там, буржуазного… Ах, Маша!.." - думал Дорошин. Его почти забавляла ярость заместителя.
- И вообще, - заключил Михеев, - позволяют себе… такое!..
Дорошин с трудом сдержал улыбку. Интересно, кто позволил себе "такое" по отношению к "освобожденному" заму? Васька Болото? Или, упаси боже, сам Векавищев? Тот может…
- Даже любопытно, Василий Игнатович, какие у вас будут предложения, - вкрадчивым тоном осведомился Дорошин.
Михеев подался вперед. Ага, дождался звездного часа! Ну, говори, говори, голубчик!..
- Нам следует написать подробную докладную в обком партии, - отчетливо, хотя очень тихо, проговорил Михеев. - И сделать это сегодня же.
- И о чем пойдет речь в этой докладной? - поинтересовался Дорошин, видя, что собеседник ждет поощрения.
- Мы напишем правду, - сказал Михеев и расслабился. - Этого будет достаточно, чтобы обезопасить себя на то время, когда в управлении будут лететь головы.
- Откуда такая уверенность - насчет "голов"? - спросил Дорошин.
- По-вашему, после визита Косыгина нам всем здесь раздадут премиальные? - воскликнул Михеев.
Было очевидно, что он продумал стратегию на несколько ходов вперед. Одна ошибка: Михеев заранее подготовился к провалу. Он не учел самого невероятного: успеха. И напрасно, очень напрасно. Потому что, имея дело с такими людьми, как Буров, Векавищев, да и другие, нельзя недооценивать возможность успеха. Трудолюбие, талант… Всего этого имеется в избытке. Но имеется и нечто более важное: одержимость. Одержимость нефтью. Таким, как Михеев, даже трудно представить себе, что это за чувство.
Между тем чувство это реально и, более того, оно обладает способностью преображать человека и мир вокруг него. Безумцы в штате Техас продавали последние штаны, покупая технику. Они сходили с ума на своих скважинах. А потом, когда все уже отказывались отпускать им в долг и при их появлении крутили пальцем у виска, они добирались до нефти и сказочно богатели.
Советский человек, разумеется, не может быть одержим желанием разбогатеть. Но нефть - это нечто большее, чем просто богатство, "черное золото". Некоторые ученые всерьез считают; что она живая. Дорошин читал большую статью - целый "подвал" в газете "Труд" - на эту тему.
- Почему вы считаете, Василий Игнатович, что визит Косыгина будет для нас каким-то роковым поворотным моментом?