Он не подозревал, сколько боли причинил матери. А она, кажется, решила разом покончить со всеми неприятными разговорами.
- Теперь давай про твой институт.
- Я тебе уже все рассказал.
- Степан, - покачала головой Алина, - мы так не договаривались. Ты сам обещал "день правды". Я тебе выложила всю правду, хотя мне было тяжело и больно это вспоминать. Так что твоя очередь.
- Ну, я забрал документы из Литературного института, - забубнил Степан. - Потому что не хочу писать, а хочу работать. Это я уже тебе говорил.
- Писать - тоже работать, - возразила Алина.
- Да, но работать по-настоящему - это все-таки не писать… Мама, не путай меня! В будущем году подам документы на геологический факультет. А пока, чтобы время не терять и набраться опыта, - поеду в Сибирь. Там сейчас работы непочатый край. Геологи нефть нашли и еще ищут. Устроюсь к ним рабочим, буду осваивать профессию с нуля…
- Ты сперва геологов найди, - сказала Алина без улыбки. - Они небось закопались в тайгу, а она бескрайняя. Степушка, там совершенно другие расстояния. Там леса огромны, а города крошечные. Все наоборот, не как в Москве. И людей мало. Можно месяцами идти и никого не встретить.
- Ничего, зато те, кого встречу, небось обрадуются.
- Если только на уголовников каких-нибудь не нарвешься, - предупредила Алина.
- Мама, ну почему же сразу "уголовники"! - возмутился Степан. - Только потому, что Сибирь? Там живут наши, советские люди. Такие же, как в Москве… И я не стану самым лучшим в стране геологом, если буду овладевать своей профессией только в институте. Практика, как говорил наш преподаватель по стилистике и редактированию, - это мать любого мастерства.
- А я - твоя мать, - сказала Алина. - Доедай макароны. И я хочу, чтобы ты хорошенько все еще раз взвесил. Нельзя принимать такие важные решения вот так, с бухты-барахты.
- Как мой отец?
- Приблизительно, - не опустила глаз Алина.
- Мама, я не передумаю, - предупредил Степан.
- Хорошо, - кивнула Алина. Степан видел, что она ему не вполне верит. - Дело твое. В конце концов, это твоя жизнь. Но если ты захочешь вернуться - помни: здесь всегда будет твой дом. И я всегда буду ждать тебя.
* * *
Балки - временные дома, построенные из "подручного материала", - горели как спички. Комендант Дора Семеновна боролась с пожароопасностью, но даже ее драконовские методы не спасали. Единственное, за что она по-настоящему боролась, - так это за отсутствие человеческих жертв. Пока что боролась успешно. Чего нельзя сказать о других жертвах. Погибали блузки, юбки и пеленки, огонь не щадил ни детских игрушек, ни библиотечных книжек, ни добытой с таким трудом "приличной" обуви… Безвременную кончину принимали одеяла и подушки, но если огонь удавалось потушить сравнительно быстро, то в живых оставались чайники. Слабое, но все же утешение.
ИЗ ДНЕВНИКА ДЕНИСА РОГОВА
Вот и первое приключение: пожар. Не о таких приключениях мне мечталось, но - тоже жизненный опыт. Загорелся соседний дом. Я проснулся от того, что стало вдруг светло как днем. Кругом топали, грохотали, кричали. Все началось мгновенно: только что была полная тишина и темень - и вдруг ночь словно взорвалась. Впечатление, будто люди живут в полной готовности вскочить и что-то делать. Я чувствовал себя неловким увальнем, когда натягивал сапоги и куртку и выскакивал наружу.
Собственно, пожар уже заканчивался. Из окон выбрасывали чемоданы, пара их были незастегнутыми, и вещи свисали оттуда, как кишки из распоротого брюха (Я не видел, как свисают кишки, но подозреваю, что точно так же. Сравнение хорошее.) Потом затрещала крыша. Дора Семеновна выскочила вперед и закричала зычным голосом:
- Всё! Уходи! Уходи, черт сейчас рухнет!
Из пожара вывалился человек в горящем ватнике. Он сразу упал на землю, на него набросили одеяло, и все закончилось. Ватник толстый, так что мужик даже не пострадал. Встал как ни в чем не бывало.
В этот самый миг дом обрушился. Из пожарной бочки облили водой, поднялся пар, смешанный с грязью, все страшно зашипело - и стало темно и тихо.
Вот и весь пожар. Я даже не успел принять участия в тушении. Пошел спать, чувствуя, что в носу и в горле у меня собралась зола. Не нос, а дымоход какой-то.
Утром на пепелище приехало начальство - Григорий Александрович Буров собственной персоной и с ним товарищ Банников, начальник управления по быту и кадрам. Я хотел поговорить с ними, обсудить обстановку. Пока они ходили, подошел и представился.
Буров воззрился на меня с каким-то радостным изумлением. Как будто встретил животное редкой породы.
- Журналист? Из Москвы? Из самой Москвы?
Я почувствовал, что краснею.
- Я пишу очерк… - сказал я. И прибавил совсем уже неловко: - Для практики.
- Журналист значит - повторил Буров. - Ну, записывай. В этом году балков сгорело на… на сколько больше, товарищ Банников? Доложите товарищу из Москвы.
- На пять, - угрюмо сказал Банников.
- Вот, на пять, - повернулся ко мне опять Буров. - На пять больше, чем в прошлом. А почему? Потому что строим их из чего попало. Обогреваем опять же чем придется. Буржуйками, как в войну. Войну-то застал, корреспондент? Нет уже?
- Нет…
- Ну, ты меня понял, - сказал Буров. - Вот и горим. Пожар ночью наблюдать изволил? Может, и тушить сподобился? Впечатление что надо, да?
Он вздохнул.
- Стройматериалы нужны, Григорий Александрович, - сказал Банников. - Люди. Не хватает ничего.
- Дам я тебе стройматериалы, - вздохнул Буров. - И людей дам.
- Людей-то откуда возьмешь? - взъелся Банников. Он так разволновался, что даже позабыл о моем присутствии.
- Ну, ты же у меня заместитель по быту и кадрам, - сказал Буров почему-то совсем несерьезным тоном. - Вот ты и думай.
- Я так думаю, Саныч, что у меня голова скоро лопнет - пожаловался Банников. - Тебе легко говорить. Каждый человек ведь на счету. Кадров не хватает - раз. Текучка большая - два.
- Текучка в первую очередь из-за того, что условия проживания, Анатолий, - будем говорить честно, - скотские. Ну куда это годится! - Буров показал на пепелище. - И будут от нас увольняться, пока живут вот так… Перспектива какая-то должна быть!
- Пока перспектива появится, ты мне скажи, откуда я людей возьму? - пристал Банников.
- Ну, мы с тобой, к примеру, - произнес Буров. Банникову это, ясное дело, не очень понравилось. - Корреспондент вон. Тоже праздношатающийся. Лопату в руки - и пусть трудится. А, корреспондент? Согласен работать?
- Я только об этом и мечтаю, - выпалил я. - Чтобы влиться в трудовой коллектив. Я, собственно, не столько даже для газеты, сколько… ну, для себя. Хочу быть писателем. Хорошим писателем. А хороший писатель обязательно должен побывать в гуще событий. Чтобы люди не стеснялись - говорили, что думают. Чтобы за своего считали…
- Ага, - сказал Буров как-то странно. - Они при тебе будут говорить не стесняясь, а ты записывать?
- Я не то имел в виду! - сказал я горячо.
Но Буров уже смеялся.
- Да понял я тебя, понял… писатель… Скажи Доре, чтобы лопату тебе дала, в самом деле. Поможешь разгрести тут. И, Банников, учти этого неучтенного.
- Учту, учту, - пробурчал Банников. - Из Москвы что слышно? Когда начнется наконец капитальное строительство в поселке?
- Обещают - неопределенно ответил Буров.
- Что обещают?
- Скоро начать обещают, - сказал Буров. - Пришлют специалиста, выделят материалы. Настоящие материалы, а не эти доски…
- Скорей бы, - вздохнул Банников. - Я тебе, Саныч, не при корреспонденте будь сказано, прямо говорю: люди действительно на пределе. Скоро массовое бегство с объекта начнется. А задержать не можем - нечем.
- Да ладно тебе, задержать не можем… - Буров махнул рукой. - Собери собрание, объясни ситуацию. Мне что, учить тебя, как работать с кадрами? Толя, ты не представитель профсоюза, ты - ру-ко-во-ди-тель.
Лицо Банникова отобразило ужас, как писали в старинных романах. Затем темная мысль скользнула в его глазах (как писали в тех же, старинных романах). Но Буров уловил эту мысль и опередил ее:
- И не вздумай опять проситься на буровую. Не отпущу. Понял?
- Да понял, понял…
В этот момент из дома выскочила Дора Семеновна. На ней были старая кофта мелкой вязки и квадратная коричневая юбка в пятнах сажи.
- Погоди, стой, стой! - закричала она в спину Бурову, который уже собирался было уходить. - Погоди!..
- Здрасьте, Дора Семеновна. - Буров подождал коменданта.
Запыхавшись от короткого бега, она остановилась рядом с ним.
- В окно тебя увидела, Григорий Александрович, - объяснила она. - Видал, что у нас тут ночью было? Целая иллюминация! Насилу потушили. У Маши, у библиотекарши, лучшее платье погибло.
- Платье - дело наживное, - сказал Буров. - Была бы Маша, чтобы платья на себя надевать, а уж тряпки как-нибудь сами заведутся.
Дора Семеновна посмотрела на него с осуждением.
- Все-таки бессердечный ты, - заявила она. - И все вы, мужики, бесчувственные. Девушка, между прочим, плакала.