Он трудился: по ночам копал в огородах, чтобы его не видели за делом, косил и жал в поле до изнеможения, немного отдыхал и обедал хлебом с водой. Перед тем как поесть, он под пояс забивал деревянный клин, чтобы меньше помещалось.
В последние годы он жил в деревне Зерцалы у крестьянина, и здесь келья его была настоящим гробом. В своей келье он мог поместиться только стоя на коленях для молитвы. Окошко - в медный гривенник. Эта келья, говорят, сохранилась. Даниил более двадцати лет носил тяжелые железные вериги и берестовый пояс, который уже врос в его тело. С ним его и похоронили. Еще он носил на теле железный обруч.
Вериги Даниил незадолго до смерти с себя снял, объяснив это так:
- Любезный брат, потому я снял с себя вериги, что они не стали уже приносить мне пользы: тело мое так к ним привыкло, что отнюдь не чувствует тяжести.
Тело его было как восковое, лицо приятное и веселое, с легким румянцем. Он постоянно постился, исповедовался и причащался Святых Тайн.
Даниил никогда ни от кого не принимал денег. Преосвященный Михаил Иркутский, зная это, но желая передать ему хоть какую-нибудь сумму, посетил Даниила и просил проводить его, и когда они вошли на паром, то Преосвященный вручил старцу просфору. Тот же, не принимая просфоры из рук владыки, отломил от нее верхнюю часть и сказал:
- Владыко святой, мы ее с тобой разделим пополам: верхнюю часть мне, а нижнюю тебе.
Владыка удивился прозорливости Даниила и, поклонившись ему до земли, сказал:
- Прости меня, брат Даниил.
В нижней части просфоры владыка спрятал пятирублевую ассигнацию, что, однако, не скрылось от старца.
О прозорливости старца Даниила известно много, вот один из примеров.
Прибыв в Ачинск, он случайно познакомился с одной семьей. Он сказал хозяйке, что ей уготовано черное покрывало, что у нее будет монастырь и церковь богатая. Муж этой особы умер, и она решила, о чем никогда не думала, идти в монастырь. И спросила - в какой: Иркутский или Енисейский? "Поезжай в Иркутский, будешь и в Енисейском". И действительно, поступив в Иркутский монастырь, она была назначена игуменьей в Енисейский монастырь.
Она и пригласила старца Даниила в свой монастырь, где он предал Богу душу.
Безвестный пустынник
Жил у нас в селе благочестивый мещанин Егорыч. Он любил меня за то, что я, восьмилетний мальчик, рассказывал ему то, что выучил из Священной истории и житий святых. За нашим селом начинался дремучий бор, и мы часто с Егорычем ходили в лес по грибы и ягоды.
Лето было засушливое, но Егорыч думал, что в самой глубине нашего бора должны были все-таки уродиться грибы.
Как-то раз рано утром он зашел за мной, чтобы вместе идти в лес. Шли мы очень долго и забрели в такую чащу, где, казалось, никогда не ступала нога человека. И точно, там оказались грузди.
Мы стали их собирать и немного разошлись в разные стороны. Оглядываюсь - нет Егорыча. Вдруг слышу:
- Ау!
Я побежал на голос и вижу: стоит Егорыч и манит меня.
Подошел к нему, вижу: стоит он на краю глубокого оврага, показывает мне вниз и говорит шепотом:
- Смотри и молчи.
На дне оврага струился ручей, а на берегу виднелся пригорок, а в нем землянка. Я сначала испугался, - подумал, что там живут разбойники. Но Егорыч меня успокоил. Мы сели под лапами старых елей и стали ждать.
Вдруг из землянки вышел человек лет тридцати, в черной власянице, в скуфейке на голове и с кувшином в руках. Он подошел к ручью, снял скуфью и, перекрестившись несколько раз, зачерпнул воды, и вернулся обратно в землянку.
- Это человек Божий, - сказал Егорыч, - пойдем к нему.
Мы спустились в овраг, подошли к землянке и, постучав в дверь, вошли.
В углу, перед иконами Спасителя, Божьей Матери и преподобного Сергия, теплилась лампада и лежала книга на пеньке. В другом углу была устроена мшистая постель, рядом стояла лавочка, на которую усадил нас пустынник.
Он угостил нас сухарями в деревянной чашечке с холодной водой, и это простое угощение показалось мне тогда очень вкусным. Потом он спросил, кто мы и откуда, и, узнав, что я сын священника, особенно ласково посмотрел на меня.
Егорыч спросил пустынника, кто он, - и тот, назвав себя отцом Макарием, сказал, что живет здесь ради спасения своей души и по благословению старца Самуила из Голутвина монастыря.
Он проводил нас и на прощание просил никому не рассказывать о его пустынном убежище. Я исполнил до поры свое обещание и никому, даже матушке, не рассказал о пустыннике.
Тем же летом спросил я как-то у Егорыча, был ли он у отца Макария. Он сказал, что был, но землянка пуста и дверь снята с петель.
- Вероятно, вернулся в свой монастырь, - сказал Егорыч.
Осенью я уехал в училище и позабыл об отце Макарии.
Следующим летом, вернувшись домой, я вспомнил о пустыннике. Егорыч рассказал мне, что он часто видится с отцом Макарием, который строит себе деревянную келью, и даже помогает ему, а место, где он строится, такое глухое, что днем там так же темно, как вечером. А место это близко от нас, всего в трех верстах, чтобы быть поближе к церкви, и что он хочет познакомиться с батюшкой.
Я рассказал все отцу. Егорыча послали за отцом Макарием. Я хорошо помню, с каким воодушевлением говорил он о преподобных отцах Фиваидских и Палестинских и прочих пустынножителях. Он говорил батюшке, что иногда ему становится жутко в одиночестве, но что молитва его подкрепляет, а кроме молитвы - благовест церковный.
Но враг нашего спасения, завидуя подвигам пустынника, стал наводить на него ужас. Отец Макарий пал духом и решил уйти в отдаленный скит. Он пришел прощаться к нам с котомкой за плечами, заперся с батюшкой в комнате, и я не знаю, о чем они беседовали.
Когда он вышел, лицо его светилось радостью.
- Я остаюсь, - сказал он мне, - и приходи ко мне в келью с батюшкой или с Егорычем.
Я часто виделся с ним тем летом и близко узнал его строго-подвижническую жизнь.
Теперь, когда я ближе познал мир, а прожита уже большая часть жизни, скажу, что с тех пор мне не приходилось видеть человека более строгой жизни.
Молитвословия 1,3,6,9-го часа он совершал своевременно, полночь всегда заставала его в молитве, и он пел: "Се Жених грядет в полунощи…" Молоко, которое приносил ему Егорыч, он вкушал по большим праздникам, питаясь в остальные дни хлебом.
После того лета я поступил в семинарию, которая находилась далеко от родного села, и редко с тех пор виделся с отцом Макарием. Но одно из этих свиданий особенно мне запомнилось.
Приехал я как-то на Страстной неделе домой и встретил Егорыча у нашего дома.
- А я иду за отцом Макарием! - сказал он мне. - Он завтра хочет слышать в нашей церкви Евангелие о страстях Господних - просил зайти за ним; а то с непривычки трудно по такой распутице идти одному теперь по лесу.
Я упросил Егорыча взять меня с собой, и мы пошли с ним после вечерни, делая на деревьях заметки.
Поздно вечером добрались мы до кельи отца Макария, который, как всегда, очень приветливо встретил нас. Потом он пошел молиться, и я молился с ним часа два, но устал и пошел к Егорычу. Он сидел у открытого окна в глубокой задумчивости.
- А отец Макарий все молится, - сказал я ему.
- Все здесь хвалит Бога, - отвечал он мне. - Слышишь?
Я стал прислушиваться. И слушал я то, что никогда в жизни больше не слышал или не мог услышать. А тогда я почувствовал эту весеннюю ночь, понял, что вся природа - и деревья, и птицы, и свежий весенний ветерок - все слилось в один гимн Богу - Творцу вселенной.
Вдруг, у самой кельи послышался волчий вой. Я побежал к отцу Макарию, забыв, что он молится.
- Чего ты боишься? - спокойно спросил он. - Ведь они благодетели наши. Они должны напоминать нам о других хищных зверях, которые внутри нас и гораздо опаснее внешних зверей.
Когда мы вышли из кельи, направляясь к заутрене, ни один волк не попался нам навстречу. На востоке алела заря, и весь лес, казалось, продолжал славить Творца. Отец Макарий, обливаясь слезами, простоял все двенадцать Евангелий на коленях.
Прошло немало лет. Сам я давно дьяконствую, но далеко от родины, но моему младшему брату повезло. Он получил батюшкин приход и переехал в этот уютный домик, где когда-то текло наше детство.
Среди забот я нашел время съездить на родину, поклониться могиле нашего отца, посмотреть на жизнь брата.
От него я услышал об отце Макарии. Что он чуть живой лежит в больнице. Я тотчас поехал к нему и едва узнал: он лежал весь израненный, избитый, похудевший. Он же, узнав меня, обрадовался так, что тронул меня до слез.
- Батюшка! Что это с вами? - спросил я.
Он рассказал мне, что прошлым летом недалеко от его кельи крестьяне из отдаленной деревни снимали покос и часто приходили к нему то за хлебом, то за солью. Отец Макарий давал им и сухарей, и крупы, когда она была у него. Крестьяне подумали, что пустынник богат, и решили убить его и завладеть деньгами.
С отцом Макарием в последнее время жил послушник. Он вышел к ним навстречу, но они его связали и оставили в сенях. Войдя к пустыннику, стали требовать денег. Он отдал им с радостью свой единственный рубль, но они не поверили, что у него не было больше, и стали пытать. Отец Макарий подумал, что настал его последний час. Но вдруг раздался церковный благовест. Злодеи бросились в сени и, увидев, что послушник освободился, они поспешили скрыться.
Послушник вернулся с народом, и отца Макария увезли в город, в больницу, где я его и увидел. Он знает всех злодеев, но просил не преследовать их. Однако их поймали и отдали в руки правосудия.